Перевод Р. Тотрова

Маленькому Джиби исполнилось шесть лет. Но речь не об этом. У Джиби были родители. Отца звали Созыр, мать — Зират. Но речь идет не о ней. Хоть и о ней тоже. Впрочем, давайте-ка по порядку…

Был жаркий летний день. В горячем воздухе, словно тугие струны, подрагивали волны зноя. Солнечные лучи яростно впивались в рыжую землю.

Раскрасневшаяся Зират трудилась у кухонной печи. Пот крупными каплями выступал на лбу, просачивался сквозь брови к глазам, и Зират то и дело утиралась передником.

В полуподвальной комнате шумно веселились гости, один за другим произнося здравицы в честь маленького Джиби. Здесь было хоть и сыровато, зато прохладно, и гости чувствовали себя вольготно.

— За здоровье Джиби! — кричали они во хмелю. — Пусть вырастет настоящим мужчиной!

Мальчика звали Сосланом. Джиби же был дядей Созыра.

Вот об этом-то и речь.

Люди не раз говорили, что Сослан очень похож на Джиби. Сам же Созыр никогда своего сына не видел. Через пять месяцев после свадьбы с Зират он ослеп на левый глаз. Поехал лечиться в Одессу. Врачи сказали ему, что левым глазом он уже никогда не будет видеть и, мало того, нужно срочно оперировать правый. После долгого, но безуспешного лечения, Созыр потерял зрение. Домой, в Чреба он вернулся слепым. К приезду жена родила ему сына. Мальчика назвали Сосланом.

Тогда-то Созыр и услышал впервые, что сын его похож на Джиби. Но и самого Джиби-то он ни разу не видел: дядя умер еще задолго до войны. Созыр знал его по фотографии. Черкеска, густая борода, глубокие морщины на лбу. Он хорошо помнил это фото. Очень хорошо. Если стереть с портрета дяди бороду, морщины и усталость прожитых лет, то вполне можно представить себе ребенка. Да тут и представлять нечего — дядя его и его сын похожи друг на друга, как две капли воды. Чтобы окончательно утвердить сходство, Созыр стал называть сына не Сосланом, а Джиби и, кроме того, заказал ему крохотную черкеску.

Теперь уже без всяких сомнений можно было взять сына на руки и сказать жене:

— А все-таки он очень похож на моего дядю.

— Да, да, — печально отвечала Зират, поглядывая на портрет старика.

…Застолье близилось к концу. У Созыра было хорошее настроение. Он сидел рядом со своим бывшим однокурсником Гацыром, и они вспомнили свою студенческую жизнь. Болтуны всегда легкомысленны, а Гацыр такой, что и умирающему не даст слова сказать. Но это не раздражало Созыра. Он знал собеседника в лицо и чувствовал себя уверенно. Труднее было с теми, с кем он познакомился после того, как ослеп. Когда из тьмы слышится голос невидимого человека, это всегда вселяет тревогу. Если же тьма безысходна — тревога перерастает в страх и отчаяние. Гацыр же… Гацыра он почти что видел. А тот, охмелев, заявил вдруг без всякой связи с предыдущим:

— А я говорю, Созыр, что ты не представляешь себе своего сына.

Созыр обиделся:

— Как это не представляю?

— Не представляешь и все!

— Посмотри, он ведь похож на моего дядю.

— Нет, совершенно не похож.

— Гацыр, помоги снять с плиты кастрюлю, — позвала Зират.

— В самом деле, ничуть они не похожи, — заплетающимся языком произнес кто-то из гостей.

Кто-то закурил, и табачный дым шибанул Созыру в ноздри. С дальнего конца стола слышался чей-то громкий, безудержный смех. Ха-ха-ха! — гремело в душе Созыра. «Дураки! — злился он. — Набитые дураки! Хохочут, орут во все горло…».

Он встал и, осторожно нащупывая проход, побрел к порогу. Обычно Созыр без труда передвигался по дому, но сегодня вещи были сдвинуты с привычных мест. Выбравшись в коридор, он услышал голос Зират, доносившийся из кухни. И голос Гацыра.

— …зачем ты сказал?

— …откуда я знал?

— Думаешь, я сама не вижу, что ребенок не похож на старика? Но пусть хоть таким представляет его себе, хоть таким!

— Я попрошу прощения.

— Он никогда не увидит сына. Никогда. Будь проклят создатель, если он есть на небесах.

Слова Зират звучали как причитания. Как голос из пустой могилы.

Что-то надорвалось в душе Созыра. В глазах потемнело, и тьма эта была кромешнее слепоты. А из комнаты доносился все тот же смех:

— А-ха-ха-ха!

Охваченный ужасом, Созыр торопливо прошагал по коридору и спустился вниз, в подвал.

…Застолье продолжалось. Гости ели, пили, всем было весело. Никто не замечал отсутствия хозяина. Только Зират и Гацыр. Созыра не было так долго, что Зират начала тревожиться. Она подозвала маленького Джиби:

— Пойди, позови отца.

Мальчик стремглав бросился в подвал.

— Папа, тебя зовут!

Отец сидел на полу и, опустив голову на руки, плакал, как ребенок. Услышав голос сына, он вздрогнул, быстро вытер слезы и даже улыбнулся.

— Папа, почему ты плачешь?

Созыр прижал мальчика к груди. Пустыми глазами жадно смотрел на сына, но видел только мелькание знакомых лиц. Из той, прежней, зрячей жизни.

— Сынок, — стонал он, — сынок…

Возможно, он и представил бы себе облик сына — по голосу, на ощупь, — но Созыр слишком уж привык слагать невидимые лица из черт своих давних знакомых.

— Сынок! Неужели я никогда не увижу тебя, сынок? Свет глаз моих!

— Папа, давай я сяду на тебя верхом, а ты повезешь меня.

— Нет, нет, иди. Я тоже сейчас приду.

Мальчик побежал назад, в комнату. Созыр вытер слезы и побрел за ним. Нашел свое место, свой бокал, выпил. И тут же услышал голос Гацыра.

— Я немного про… пропустил лишнего… Ты знаешь, а ведь в самом деле твой сын и дядя похожи.

«Утешает меня, дурак».

— А может, он похож на кого-нибудь из тех, кто учился с нами? — спросил вдруг Созыр.

— С нами?

— Да.

— Нет. На твоего дядю Джиби он похож. Очень…

«Сволочь, — злился Созыр. — Ну что за сволочь?!»

— Да нет же, не похож он на моего дядю. Это я шутил… А может, на кого-нибудь из наших друзей? Может, на Хазби?

— На Хазби?

— Да.

— Нет. На Хазби — нет. А вот на Солтана…

— На какого Солтана? На Зороти?

— Да.

— Действительно похож на него, — заметил кто-то из гостей.

— На Солтана Зороти? — допытывался Созыр.

— Да.

— Ха-ха-ха! — гремел все тот же зычный голос. — Ха-ха-ха!

Перевод Р. Тотрова

Старуха шла в гору, словно по лестнице поднималась. С каждым шагом воздух густел. Ноги проваливались в него, как в сугроб. Воздух можно было ощутить пальцами. Старуха удивлялась: столько лет прожила, а не знала, что он бывает таким густым.

— Дойду ли до дома? — спросила себя.

И тотчас же отогнала эту мысль.

— Скоро приду.

И перекрестилась. Она только сейчас вспомнила, что не помолилась вчера перед сном.

Ах, эти сны. Почему они так тревожат сердце? Едва проснувшись вчера, она забеспокоилась и стала просить внука, чтобы отвез ее домой, в деревню. Но он нахмурился, ее взрослый внук, и старуха замолчала.

Дверь у него в квартире скрипучая. С ночи старуха оставила ее открытой, чтобы никого не разбудить. Только начало светать, встала тихонько и пошла. На первый автобус успела. А сейчас-то солнце уже высоко. Все уже проснулись и, наверное, ищут ее.

— Доберусь ли? — снова спросила она.

И опять отогнала эту мысль.

— Немного осталось.

Вечером старуха разденется, сядет в исподнем на краешек постели и будет говорить, говорить что-то быстрое и невнятное. Из бормотанья ее можно понять лишь: «Будь милостивым, всевышний». О чем же молитва?

— Бабушка, — спросит ее маленький Бобе, — ты что такое говоришь?

— Прошу, хороший мой, чтобы тем, кто сейчас дома, завтрашний рассвет принес добро. А те, кто в пути, пусть живыми и здоровыми вернутся домой.

Проснувшись утром, она будет долго смотреть в окно. Потом назовет каждого из домочадцев по имени и спросит громко: