— Правда, надо сказать, — говорил Хамат, — трудно нам еще.. Когда человек землянку строит, и то ему трудно. А легко ли перестроить всю жизнь, сделать ее красивой и хорошей?

Дахци молчал. Он видел свой вросший в землю, покосившийся домик, и слова Хамата пробуждали в душе новые надежды.

— Вы наш защитник. Бедный народ вам очень благодарен.

Хамат ушел. Долго смотрел ему вслед Дахци и сам не понимал, что с ним произошло. Быстро оглянувшись, он смахнул правой рукой слезу. Вдруг кто-нибудь увидит и сочтет за сумасшедшего.

Солнечный свет озарил восток. Легкий ветер дул с гор и вселял в сердца людей уверенность в свои силы и веру в свое дело. Дахци и Мисост, как два хороших товарища — младший и старший — шли вместе в поле. Впереди и позади них кучками шли колхозники. Дахци с жаром окунулся в колхозную работу. Из его сверстников еще мало кто выходил на полевые работы.

— Мы не привычны к такой работе, — отвечали они и сидели где-нибудь на углах улиц.

Дахци тоже вначале чувствовал себя не в своей тарелке среди молодежи, но потом мало-помалу привык.

Беседуя, дошли до пашни. Колхозники еще не приступили к работе и собирались на том месте, где стояли арбы. В чистом воздухе ясного утра далеко был слышен гул толпы, ожидавшей трактор, который должен был прийти из соседнего колхоза. Дахци присел на траву у дороги. Мисост ушел к своим сверстникам.

Из-за горы послышался шум трактора. Все повернулись на шум. Сидевшие на траве поднялись. Те, что были далеко от дороги, приблизились. И вот показался трактор. Грохоча, въехал он в середину толпы и остановился. Люди окружили трактор, внимательно рассматривали его, щупали руками. Тракторист сошел с сиденья и пожал Хамату руку. Они о чем-то поговорили, потом тракторист поприветствовал колхозников и сказал, что их колхоз закончил пахоту.

К трактору прицепили два плуга. Тракторист сел на своего чудесного коня и двинулся по полю. Долго смотрели колхозники вслед ему, а некоторые даже побежали за ним. И потом, разойдясь по своим участкам, люди продолжали оглядываться на трактор, который то скрывался из вида, то приближался опять. Лошади колхоза паслись поодаль и при приближении трактора каждый раз высоко поднимали головы, испуганно глядя на трактор, как будто чувствуя, что скоро эта грохочущая, машина займет их место.

Солнце поднималось к полудню. Вдали пять борон разрыхляли землю, поближе — две сеялки ровными рядами клали кукурузные зерна в черное лоно земли. Но колхозники сегодня говорили и думали только о тракторе. Они смотрели на него, подсчитывали, сколько он успеет вспахать.

Вечером колхозники, кто по дороге, кто по обочине ее, возвращались домой. Дахци шел рядом с трактором, сбоку, разглядывая колеса, слушая равномерный гул мотора. Иногда он оборачивался к шедшему рядом с ним колхознику, глаза у него сияли, и он, казалось, безмолвно спрашивал: «Ну как, найдется ли еще кто-нибудь, кто будет смеяться над нами?» Словно новые силы влились в него.

Так дошли они до села. Собаки лаяли на трактор, но близко подойти не решались. Он же величественно шел по улице. Ребятишки сбегались посмотреть на новое диво. Кое-где стояли взрослые мужчины. Женщины через щели плетня смотрели на трактор со своих дворов.

Дахци, уставший за день, завернул домой. Мисост вместе с молодежью пошел дальше — им казалось, что наступил праздник. Пусть все село знает, что колхозу оказывают помощь, что дело колхоза идет в гору…

Наступила пора прополки. Густо зеленели колхозные поля. Кукуруза высоко подняла свои крылья. Из земли пробился картофель. Все в полях ожидало, чтобы люди пришли и избавили посевы от сорняков. И вот колхозники начали работу, Дахци и Мисост стали ударниками. Несколько дней они брали с собой на работу и Бабуз. Но сегодня Бабуз не поехала с ними, осталась управляться по хозяйству. Она в одиночестве работала на огороде и думала свои думы. Ей вспомнилась дочь Сона. Вчера кто-то из соседок сказал ей, что из города в помощь колхозу собираются приехать рабфаковцы и что для них заготовлен инвентарь. Бабуз ждала свою дочь, и когда вдалеке послышалась музыка, сразу выбежала на улицу. Она увидела колонну молодежи с оркестром и красным знаменем. Когда колонна приблизилась, из ее рядов выбежала Сона и хотела броситься в объятия матери, но застеснялась своих товарищей, учителей, директора и остановилась.

У Бабуз слезы на глаза навернулись от радости, когда она увидела, что Сона здорова. Сона спросила мать о здоровье отца и брата.

— Вечером я буду дома, нана, — сказала Сона и побежала за своими товарищами.

Бабуз смотрела ей вслед. Как она выросла! Как ей идет красный платочек! Как сияет ее милое лицо! Как легка и грациозна ее походка!

Колхозники собрались тут же на поле, чтобы оказать гостям честь. Дахци был среди тех колхозников, которые работали на дальнем участке, и потому он лишь издали поглядывал на белые войлочные шляпы, кепи и красные косынки, сгрудившиеся среди поля. Ветер доносил то обрывки речей, то аплодисменты, то гул голосов. Митинг закончился… Колхозники и рабфаковская молодежь с тяпками в руках выстроились у кукурузного поля.

Около полудня к месту, где работал Дахци, пришел Хамат.

— Ну, как тебе кажутся наши посевы, Дахци?

— Хороши… чего желать лучше!

Они молча оглядели широкое колхозное поле и без слов поняли друг друга.

Вечером Дахци сидел в своем саду и смотрел, как шли с поля колхозники и рабфаковцы с красными знаменами, с музыкой и песнями, как с праздника. Звонкие девичьи голоса летели поверху, густые голоса юношей плыли низко.

Дахци не усидел на месте, встал и вышел во двор. Бабуз стояла у плетня и сквозь щель смотрела на улицу. В руке она держала подойник и глазами искала дочь. Дахци подошел к ней поближе. Ему захотелось ласково поговорить со своей старой подругой жизни.

— Эх, жена! Если бы наша ранняя весна была такой, ведь мы не знали бы бедности.

— Чтобы о бедности нам не слышать никогда, — ответила Бабуз.

Дахци вышел на улицу, поглядел по сторонам, постоял немного и вошел в дом. Бабуз уже возилась возле печи.

— Знаешь, хозяйка, сегодня ведь праздник!

— Какой у тебя опять праздник?

— Какой праздник?! Ну, назовем его праздником новой справедливости… — Он хотел добавить: «Ведь дочь наша Сона приехала», но сказал весело. — Сегодня вся семья в сборе. А ты, хозяюшка, для такого радостного вечера зарезала бы курицу, небось не обеднеешь от этого.

— Да мои куры для вас, — сказала Бабуз.

Мать и отец ждали своих детей. А те, как будто чувствуя нетерпение родителей, весело спешили в это время домой.

Перевод А. Хадарцевой

Что могло случиться в эту раннюю весеннюю пору, какое горе побудило скорбеть никогда не унывающее село Танаг Сых?

Умирает, прощается с жизнью Челе. Болезнь свалила, приковала к постели могучего работника. Рухнул, как подкошенный, некогда крепкий дуб. Притаился, затих Танаг Сых. Невестки поспешно прибирают во дворах и в комнатах; женщины извлекают старенькие платьица и принимаются усердно чистить их на ветру; молодежь собирает лопаты, заступы, чтобы, не мешкая, заняться приготовлением могилы. Ну, а старики-то, сверстники Челе, чем это они заняты? Никак точат ножи втайне от чужих глаз, предвкушая богатые поминки? Горе вам, старики! Придет пора, найдутся такие, кто навострит ножи и на ваши поминки.

Бедняга Челе, слетелись отовсюду к могиле черные вороны. Пять раз прошмыгнул возле дома умирающего старый Биби — большой любитель поесть и выпить. Вокруг круто изогнувшегося плетня собралась толпа голодранцев и не отрывает жадно поблескивающих глаз от заветных ворот.

Эх, Челе! Не нашлось ни одного доброго сердца, способного обронить по тебе слезу. Немало ты на свете прожил, изрядно потрудился на своем веку, много добра оставил наследникам, вот только не нашел преданного друга, кто утешил бы тебя в твой последний час. Одной ногой ты уже в могиле, другую норовят столкнуть туда же, так нет, чтобы кто-то протянул тебе руку помощи. Твое прерывистое дыхание, твои мучительные стоны вызывают у четырех твоих невесток лишь улыбки: вон они насмешливо перемигиваются. Было у тебя три изнеженных, избалованных дочери. Не стали они дожидаться достойных женихов, повыходили замуж за первых встречных. Ныне стоят они у твоей постели без единой слезинки в глазах, ждут не дождутся, когда смерть сомкнет тебе веки. Замерли в ожидании четыре твоих сына. Бедный старик, сможешь ли ты оставаться в могиле и не разворотишь ли стены склепа, когда они с жадностью примутся делить твой богатый, полный до краев дом?