— Сказать по правде, не приходилось.

Она провела руками по моему обнаженному телу.

— У вас очень слабые ягодицы, — сказала она. — Слабее моих.

— Благодарю.

— Если только, — рассуждала она вслух, — не детская психическая травма. Вы не припомните какого-нибудь ужасного события в свою бытность ребенком?

— Кончину любимой лягушки, — сказал я.

Она повернулась к большому, во весь рост зеркалу на двери ванной, опустилась на четвереньки и уставилась на свое отражение.

— Что вы делаете? — спросил я.

— Не хочу вызывать у вас тяжелых ассоциаций, — сказала она. — Если вы в силах справиться со своим состоянием и функционировать как разумная, дееспособная взрослая особь мужского пола, не испытывая комплекса вины или раскаяния, для тревог и страхов нет причин. Садитесь верхом.

— Я тяжелый.

— Ничего. Я привыкла.

Я устроился на ее голой спине, пытаясь переместить большую часть веса на свои расставленные ноги. Было жутко неудобно. Она по-прежнему смотрела в зеркало.

— Давайте представим, что я — ваша лошадь.

Я поерзал в седле. Потрепал гриву.

— Н-н-но-о! — закричал я.

— Вперед, — сказала она.

Я понесся, как обезумевший драгун. Она начала подскакивать подо мной, поглядывая в зеркало.

— Очень важно, — сказала она, пыхтя и начиная размягчаться, — попытаться понять, почему вы выбрали такое занятие. Анализ может оказаться болезненным, но вы выйдете на определенный уровень самопознания и придете если не к счастью, то, по крайней мере, к спокойствию. Вперед! Вперед!

Я пришпорил ее. Схватил за волосы, как бы натягивая удила. С подъемом нахлестывал ее по заду. Она вскрикивала и постанывала, начиная задыхаться.

И неожиданно рухнула, просто свалилась ничком на пол. Я остался сидеть, не в силах подняться на дрожащих от напряжения ногах.

— Вам никогда не приходит мысль обратиться к специалисту? — спросила она.

— Частенько, — сказал я.

Мы с Мартой долго думали, как извлечь доход из банкетного зала на втором этаже. Он был большой, хороших пропорций, на тридцать сидячих мест или на семьдесят пять — сто стоячих для закусывающих в буфете или собравшихся на коктейль. Мы разослали по почте всем нашим членам извещения, уведомляющие о возможности аренды за разумную плату «Масленичного зала» для частных приемов.

Такие же извещения были направлены в женские клубы, всевозможные общества, университетские клубы, ассоциации и организации, расположенные вблизи от Нью-Йорка, с предложением аренды помещения для проведения встреч, деловых совещаний, семинаров, лекций, собраний и т. п.

Первые же поступившие заявки были обнадеживающими. Марта регистрировала их и заботилась о соответствующем оформлении зала, цветах, сувенирах, музыкантах и пр. Мы установили электронную звукоусилительную систему, соорудили небольшой помост с кафедрой. Соответственно пополнились ряды членов нашего клуба.

В конце января «Масленичный зал» арендовала профессиональная ассоциация, и на коктейль явились около пятидесяти женщин, агентов по недвижимости. Судя по производимому ими шуму, вечеринка имела успех.

Когда около семи вечера я поднялся на второй этаж, компания расходилась и женщины спускались по лестнице, смеясь и весело болтая. Потом большая часть ушла, а примерно с десяток отыскали дорогу в бар.

Заглянув туда через полчаса, я насторожился. Женщины заняли все столики, некоторые пристроились у стойки. А на четырех табуретах сидели Михаэль Гелеско, Антони Каннис и еще двое мужчин.

Уже из дверей я заметил, что эти головорезы щебечут со своими соседками. Я подошел к Каннису и похлопал его по плечу.

— Можно вас на минутку? — сказал я. — По секрету.

Он удивленно взглянул, но соскользнул с табурета и двинулся за мной в холл.

— Послушайте, — сказал я, — это частный женский клуб. Мы впускаем мужчин, только если они гости наших членов.

Он пожал плечами.

— Что тут такого? Мы просто хотели показать новое заведение паре приятелей.

— Вы пристаете к женщинам, — сказал я. — Это не клуб знакомств и не танцплощадка. Если женщина хочет трахнуться, у нас есть жеребцы. Так мы зарабатываем деньги.

— Ладно, ладно, — сказал он, отмахиваясь. — Сейчас допьем и отчалим.

Минут через пятнадцать все четверо вышли из бара. Здоровущие, разнаряженные, налощенные, шумные. В ухе у каждого по серьге, от каждого несет массажными лосьонами и одеколоном «Шива Регаль».

Они ушли, не дав себе труда попрощаться. Я был расстроен. Меня терзали плохие предчувствия после стычки с Каннисом. Я мог сказать ему, что одно лишь его присутствие делает «Питер-Плейс» классом ниже — но что он знал о настоящем классе?

Меня ждала встреча с Дженни Толливер. Она только что открыла новый счет и собиралась отметить это событие. Был чудесный вечер.

Я заехал за ней в новом «датсуне». Четырехместная модель с прорезью в крыше. Потрясающий интерьер со всеми удобствами. Дженни получила надлежащее впечатление.

Обедать поехали к «Лелло». Белонские устрицы и ребрышки ягненка, полбутылки шабли для Дженни и полбутылки молодого божоле для меня. В завершение суфле «Гран-Маринье». Я расшвыривал деньги направо и налево, словно завтра наступит конец света.

— Очень важно, — глубокомысленно заметил я, — иметь возможность на все плевать.

— Ты напился, — гневно воскликнула Дженни.

— Пытаюсь, — признался я. — Как ты?

— Поплыла, — хихикнула она. — Поехали куда-нибудь танцевать.

Мы проехали деловую часть города, направляясь в дискотеку в Гринвич-Виллидж. Я давно не танцевал, но с помощью пары рюмок водки вновь обрел былую ловкость.

Дженни заметно пошатывало, она пыталась выделывать па, но все время сбивалась с такта. Не надо было приводить ее сюда. Все же говорить ей об этом я не стал. Возвращаясь к столику, я пыхтел, как кашалот.

— Только не говори, что я разжирел. Сам знаю.

Мы оглядели заполнившую зал толпу в дурацких костюмах, с размалеванными лицами.

— А знаешь, — сказала Дженни, — мы тут старше всех.

Я еще раз оглядел присутствующую публику. Да, Дженни была права.

— Пошли отсюда, — сказал я.

Мы медленно двигались вверх по Шестой авеню. Было холодно, но ясно. Бриллиантовая ночь.

Я включил запись Ноэля Коуарда,[33] и мы послушали «Однажды я найду тебя», наверно, лучшую песню в мире.

— Ты просто гад. Ведь знаешь, что я от нее всегда плачу.

— Плачь, — подбодрил я ее. — Ты ведь еще не хочешь домой?

— Нет, — ответила она, словно сама себе удивляясь. — Действительно, не хочу.

— А знаешь, чего я хочу?

— Знаю.

— Нет, не знаешь, — выпалил я. — Я хочу проехать в коляске через парк.

— С ума сошел! — рассмеялась она. — Ну, ладно, мне это нравится.

— Остановимся на минутку, — попросил я.

Выскочив у первого открытого винного магазина, я купил полбутылки коньяку.

— Думаю, пригодится.

Но в коляске оказалась толстая полость из искусственного меха, которую мы натянули на колени, закутав ноги. Было холодно, коньяк оказался кстати. Мы передавали бутылку из рук в руки, делая маленькие глотки.

— Я тебе не сказала, — заговорила Дженни. — Кажется, Артур пристроил свою пьесу. В тот самый театрик.

— Как замечательно! — с энтузиазмом вскричал я.

Сыграно великолепно.

— Если он внесет поправки, каких они требуют, она может пойти уже летом.

Мне не хотелось говорить об Артуре. Об Артуре, добившемся удачи.

— Чудесный вечер, Дженни, — сказал я. — Все наши с тобой вечера были чудесными.

— Не все, — тихо сказала она.

— Почти все, — сказал я. — Кроме последнего.

— Да, — сказала она. — Питер, ты счастлив, что делаешь то, что ты делаешь?

— Может, поговорим о нас?

— Что — о нас?

Где еще может возникнуть такая близость, как не в ночном путешествии в закрытом экипаже? Я ловил блики света на лице Дженни, проплывающие по нему тени. Я узнавал эту ясность и цельность. И ниспадающие мягкими кольцами каштановые волосы, которые я так любил.