Мы медленно допивали коньяк. Я смотрел через стол на этого бледного, трясущегося крольчонка и вдруг почувствовал прилив восхищения и любви к тому, кого считал одним из величайших в мире неудачников.

— Артур, мы сможем остаться друзьями?

— Господи, — сказал Эндерс, — конечно. Я бы очень хотел. Правда. К тому же мне интересно посмотреть, что с тобой будет дальше.

— Да, — кисло улыбнулся я. — Мне тоже.

Оскар Готвольд был похож на китайского болванчика с большой круглой головой. Казалось, толкни ее, и она начнет раскачиваться из стороны в сторону без остановки. Из-под полосатого пиджака выпирает круглый животик. Вокруг сияющей лысины серебрится венчик волос.

У адвоката изящные руки с идеально отполированными ногтями и аккуратные ножки в начищенных до блеска штиблетах. Острые глазки изумленно взирают на погрязший в коррупции мир. Несмотря на некоторую свойственную этому человеку сумрачность, в его звучном голосе часто слышатся насмешливые нотки.

— Я пришел к такому мнению… — говорил он, переводя взгляд с Марты на меня.

Он пришел к мнению, что характер нашего бизнеса с его оживленным пешеходным движением диктует необходимость поисков в Ист-Сайде квартиры с отдельным входом.

— Вам нужно укромное местечко, — сказал он, — где любопытство соседей, привратников, лифтеров и прочего люда можно свести к минимуму.

По мнению Готвольда, отвечающих нашим требованиям квартир, с учетом желаемого размера и расположения, найдется немного. Отдельный дом был бы идеальным решением, однако цены тут явно неподъемные.

— Но ты хоть что-нибудь нашел, Оскар? — спросила Марта.

Он не спешил с ответом. Испытав наше терпение описанием нескольких абсолютно неприемлемых вариантов, он наконец сообщил, что его помощнику известна фешенебельная квартира на крыше современного двадцатидевятиэтажного дома на Восточной Восемьдесят первой улице возле Третьей авеню. Три спальни, в четвертую можно легко превратить кабинет. Полностью меблированная, включая постельное белье и кухонную утварь.

— Можно переезжать хоть завтра, прихватив только зубную щетку, — заверил он нас.

Эти апартаменты арендовал на три года человек, уехавший в Рим, пока не уладятся его недоразумения с налоговым управлением США. На это время он сдает ее помесячно, главным образом крупным корпорациям, которые размещают там живущих за городом служащих и иностранных гостей.

В доме триста квартир, рассчитанных на представителей деловых кругов. Днем дежурят два привратника, ночью — один. В систему охраны входит сигнализация во всех квартирах и скрытые видеокамеры на каждом этаже, которые выходят на монитор к дежурному швейцару.

— Но самое замечательное, — продолжал адвокат, — что на крышу идет отдельный лифт — вот вам и собственный вход. Подняться нельзя, пока не переговоришь через домофон с хозяином квартиры, который нажимает кнопку вызова лифта.

— Оскар, — сказала Марта, — ты в самом деле видел эту квартиру собственными глазами?

— Я ее видел собственными глазами, — заверил он. — По моему мнению, она прекрасно отделана. В современном стиле. Стекло и металл. Громадная гостиная в бежевых и песочных тонах. Красивые ковры. Три спальни разного цвета — розовая, голубая и зеленая. Три ванные и уборная. Терраса, кабинет, буфетная, кухня, столовая.

— Боже, — сказал я. — И сколько же все это стоит?

Оскар Готвольд взглянул на нас с озорной усмешкой.

— Семьдесят пять сотен в месяц.

Мы молчали.

— Они не хотят заключать договор больше, чем на год, — сказал юрист. — На случай, если хозяин уладит свои налоговые проблемы и пожелает вернуться. Если вы снимете ее на год, полагаю, они могут снизить цену до семи тысяч. Первый взнос за два месяца вперед.

— Это больше, чем мы рассчитывали, — осторожно напомнил я.

— Знаю, — кивнул Готвольд. — Но по крайней мере взгляните на нее.

— Хорошо, — решила Марта.

— Ну и ладно. А теперь можно дать один непрошеный совет?

— Конечно.

— Учитывая гм… специфику вашего бизнеса, я пришел к мнению, что вам надо бы придумать какое-то прикрытие, если решите снять квартиру. Управляющему и швейцарам, разумеется, придется заплатить. Но даже при отдельном лифте других жильцов могут заинтересовать частые визитеры.

— И что вы предлагаете? — спросил я.

— Ну… — произнес адвокат с проказливой улыбкой, — какое-то предприятие, не вызывающее подозрений, — м-м-м… респектабельная ассоциация, чтоб оправдать мелькание ваших гм служащих и клиентов.

— Бутик? — предположила Марта.

— Нет, — сказал Готвольд, — дом для этого не приспособлен. Какой-то иной вид услуг. Я думал о чем-то вроде школы йоги или какой-нибудь восточной эзотерической религии…

— О школе? — спросил я. — Я могу обучать актерскому ремеслу.

— В самом деле? Актерская школа? Совсем неплохо. Вполне понятно, почему лифт вечно занят. Можно даже повесить скромную табличку.

— «Театральная академия Питера», — выпалил я.

— Просто чудо! — просиял Оскар Готвольд.

На День благодарения[10] Дженни Толливер уехала к родителям. У Артура Эндерса была назначена встреча. Марта Тумбли схватила жестокую простуду. Кинг Хейес, Уолкотт Сэндз и другие жеребцы планировали обед с выпивкой у «Блотто». Я получил приглашение, но отказался. Мне хотелось провести вечер в одиночестве.

Странное желание, ибо я не принадлежал к числу людей, черпающих наслаждение в уединении. Только в последнее время вдруг почувствовал, что устал от людей. Я нуждался в тишине и покое, чтобы поразмыслить.

Собственных «сцен» в моем праздничном графике не было, поэтому после позднего обеда я пошел домой и хорошенько выспался. Вечер провел у телевизора, попивая водку из нового фигурного с завитками шведского стакана.

В беззаботном настроении часов в десять принял душ, побрился и надел новый смокинг. Похлопав по карманам, чтоб убедиться в наличии новой золотой зажигалки «Дюпон» и модных в этом сезоне сигарет «Голуаз Блю», выплыл во тьму и дождливую морось ночи.

Взяв такси, поехал в знакомый бар в Ист-Сайде, где по вечерам играл пианист, но обнаружил, что он закрыт по случаю праздника, и велел шоферу ехать к отелю «Паркер Меридиан» на Западной Пятьдесят седьмой улице.

Элегантный коктейль-бар был переполнен, все столики и банкетки заняты, но я нашел местечко в углу, возле стойки, и заказал полбутылки шампанского. Зажег сигарету, попробовал вино и важно огляделся вокруг.

Я оказался единственным одиночкой. Несколько чисто мужских компаний, немного чисто женских, и масса прильнувших друг к другу пар. Я не завидовал, только ласково глядел на влюбленных, желая им счастья.

Марта была права, обвинив меня в «мягкости» и романтизме, и ее насмешки заставили меня трезво взглянуть на свою деятельность.

Но я счел ее реализм циничным. Попивая шампанское и разглядывая смеющиеся парочки, я вдруг понял, что торгую вовсе не плотью.

Я торгую мечтами.

Эти женщины, платившие за «сцену» сотни долларов, не гнались ли они за мечтой? Возьмем ту, что просила своего любимого партнера, талантливого имитатора, изображать в постели Кларка Гейбла, или ту, что приносила с собой баночки с взбитыми сливками, или ту, что ложилась в постель только под пение Марио Ланца…[11]

Я убеждал себя, что помогаю им осуществить самые заветные мечты, удовлетворить самые сокровенные желания.

Я выступаю в роли психотерапевта, говорил я себе. Даю им возможность выразить себя.

Удовлетворенный этой ролью, я заказал еще полбутылки шампанского и любовно погладил шелковый лацкан смокинга.

Рассказывая Марте о «сцене» с Корал, я ждал, что она свалится на пол от смеха. Но она вытаращила глаза.

— Невероятно! Питер, я видела много красавчиков транссексуалов, но могла бы поклясться, что Корал — женщина.