— Пять тысяч долларов, Люк? — повторила Марта.

— Все, как он просит. Наличные. Мелкие старые купюры. Номера не подряд. И мне пойдет только часть. Придется привлечь пару приятелей. Если разделить на три, не так уж много получится.

— А как вы это сделаете? — спросил я.

Детектив посмотрел мне прямо в глаза.

— Вы никогда его больше не увидите. Это все, что вам надо знать.

— А шлюхи? — вспомнила Марта. — Их мы еще увидим?

— С ними проблем не будет, — ответил Футтер. — Ну как? Согласны?

— Согласна, — решила Марта. — Питер, что скажешь?

— Согласен, — тихо сказал я, чувствуя беспокойство. — Не вижу другого выхода.

— Точно, — подтвердил Люк Футтер. — Выхода нет.

— Пять тысяч наличными вам, Люк? — спросила Марта. — И все?

— Безусловно.

— И мы навсегда избавимся от этого подонка?

— Обещаю.

— Хорошо, — сказала она. — Действуйте.

Детектив повернулся ко мне:

— Вот что мы сделаем…

Следуя инструкциям Люка Футтера, я прибыл в «Приют неудачников» на полчаса раньше. Усевшись в баре, откуда в зеркало за спиной можно было наблюдать за входом, заказал кружку пива, расплатился и стал неспешно его потягивать.

Со мной была коробка из-под ботинок, набитая резаной газетой, обернутая коричневой бумагой и накрепко перевязанная бечевкой.

Футтер объяснил, что я должен вывести Сиднея Квинка на улицу — брать его в баре было нельзя. В «Приюте» все время вертелись копы.

Квинк явился точно в условленное время. Я видел, как он вошел, огляделся и заковылял к бару. Не сводя глаз с коробки в бумажной упаковке, он сказал, что рад убедиться в моей честности и порядочности.

Я заявил, что в «Приюте» полно людей, которые меня знают, и мне не хочется на глазах у них передавать пакет. Повернулся и направился к двери. Квинку ничего не оставалось, как следовать за мной.

Выйдя, я, как велел Футтер, направился к Восьмой авеню. Замедлил шаг, чтоб шантажист не отставал. Потом сунул пакет ему в руки. Хромой завертел его, разглядывая со всех сторон.

Из припаркованного на Западной Пятьдесят четвертой улице бледно-голубого «плимута» вышли двое здоровенных парней. Точно рассчитанный ход — не слишком быстрый, не слишком медленный. Немногочисленные прохожие не обращали на них никакого внимания.

Я остановился. Громилы вклинились между нами, подхватили Квинка под руки и поволокли к «плимуту». Я увидел, что за рулем сидит Футтер.

Прежде чем исчезнуть, Сидней Квинк повернул ко мне перекошенное лицо.

— Хрен сраный, — коротко бросил он.

— Сядь, — сказала Марта Тумбли, — глотни коньяку. Похоже, у тебя шок.

Я взял стакан слегка дрожащей рукой. Рассказал, что произошло.

— Все было так, как говорил Футтер, — закончил я. — На всю операцию ушло лишь несколько секунд. Никто ничего не заметил. Марта, что будет с Квинком?

— Ты в самом деле хочешь знать? — спросила она.

— Нет. А ты?

— И я нет.

— Думаешь, Футтер сдержит слово?

— То есть услышим ли мы еще когда-нибудь о Квинке? Не думаю.

— Я не это хотел спросить, — сказал я. — Футтер не допросит еще пять грандов? Мы не сменили одного шантажиста на другого?

Она насмешливо взглянула на меня.

— Сейчас я тебе кое-что покажу.

Она пошла в спальню и вскоре вернулась с портативным диктофоном. Нажала на кнопку, и я услышал заключительную часть нашей беседы с детективом Люком Футтером.

Марта: Пять тысяч наличными вам, Люк? И все?

Футтер: Безусловно.

Марта: И мы навсегда избавимся от этого подонка?

Футтер: Обещаю.

Марта: Хорошо. Действуйте.

Футтер: Вот что мы сделаем…

Марта выключила запись.

— Господи Иисусе! — вскрикнул я. — Где он был?

Она шлепнула корейского слона по спине.

— Вот здесь. Он полый внутри, но тяжелый, чтоб заглянуть внутрь, надо потрудиться.

Я испустил вздох.

— Найди он диктофон, не знаю, как бы мы выкрутились.

— А я знала, что тщательного обыска не будет. Во всяком случае, не в моем присутствии, когда я похожа на Сэди Томпсон. Питер, хитрейший в мире мужчина при виде пары сисек и попки теряет рассудок. Этот коп так старался заглянуть мне под юбку, что плохо соображал. Ты заметил, что я заставляла его все повторять дважды. Если он когда-нибудь попытается продать нас, эта пленка заткнет ему рот. Я хочу сделать две копии. Одну для тебя. Держи ее в своем сейфе.

— Ты такая умная, что просто страшно!

— Не такая уж умная, — улыбнулась она. — Думаю, у меня еще будут трудности с детективом Люком Футтером. У меня, не у нас. Наверняка начнет крутиться вокруг да около, чтоб полакомиться даром.

— Ну и как с этим быть?

— Скажи ему, что у меня лишай, — быстро придумала она. — Я знаю хорошенькую молоденькую девочку по вызову, которую можно ему подсунуть. Она обдолбит ему мозги. За мой счет.

Я рассмеялся и проглотил коньяк. Мне стало гораздо лучше.

— Кстати, о хорошеньких молоденьких девочках, — сказала Марта. — У меня потрясающая новая клиентка. Зовут ее Корал, рекомендована нашей постоянной заказчицей. Питер, эта Корал — что-то необыкновенное. Высокая, гибкая, кожа как шелк, фантастическая фигура и такое прелестное личико, каких я давно не видала. Надо тебе самому заняться.

— Ладно, звучит неплохо.

Она поднялась.

— Прости, милый, что тороплю, но мой друг заявится примерно через час.

— Какой — юрист или политик?

— Друг у меня только один. Юрист — для дела, политик — для игр и забав. — У двери она обернулась с улыбкой. — С тебя пятерка. Футтер пил бурбон.

Я заплатил с большим удовольствием.

У нескольких других жеребчиков были постоянные клиентки — «жены». У меня — никогда. Все, кого я обслуживал, объявляли о своем полном удовлетворении, но мало кто заказывал второе свидание. Трижды я не встречался ни с кем.

Одна женщина высказала догадку на этот счет:

— Ты угадываешь каждое движение, знаешь, куда нажимать. Ты великолепный любовник. Единственное, чего тебе не хватает, — страсти. Не можешь чуть-чуть влюбиться?

Я не поверил ни единому слову. Тут была задета моя актерская гордость.

Когда Корал вошла в мою квартиру на Семьдесят пятой улице, я сразу понял, что хочу ее в «жены». Марта сказала правду, и даже не всю. Я решил устроить себе бенефис.

Чудные пшеничные волосы каскадом струились по гибкой спине. Матовая фарфоровая кожа, веселые синие глаза. Я счел ее нос божественным, пухлые губки желанными. Так бы и съел аккуратные ушки.

На ней был черный кашемировый свитер с воротом-хомутом, тисненый кожаный пояс и шерстяная юбка горчичного цвета. Свитер открывал безупречную шею, пояс подчеркивал осиную талию, узкая юбка обрисовывала ноги и бедра великолепных пропорций.

Она разговаривала на манер Таллулы Бэнкхед[9] и громко хохотала над моими шуточками. На мой взгляд, не было в ней ни малейшего изъяна, кроме, пожалуй, золотого браслета в славянском стиле с маленьким бриллиантом. Да еще руки и ноги чуть великоваты.

Но только полный чурбан обратил бы внимание на эти крошечные дефекты.

— Ты артист, милый, ведь правда?

— Бывший, — ответил я. — Откуда ты знаешь?

— Что-то в тебе такое есть. Я люблю артистов.

Она умела озорно улыбаться, на миг высовывая язык. Я счел это неподражаемым.

— А ты никогда не выходила на сцену? — спросил я. — Ты достаточно красива.

— Спасибо, милый. Да. Я мечтала о театре. Хотела стать певицей. У меня было несколько ангажементов в маленьких клубах, но муж заставил бросить это занятие.

— Как ему только не стыдно, — сочувственно сказал я. — Ты, наверно, производила фурор. А что ты пела?

— О, — протянула Корал, шаловливо улыбаясь и высовывая язычок, — чаще всего про любовь.