— Присоединяюсь, — ответил Сэндз.

Он выпил и плюхнулся в широкое кресло у стола. — День просто необыкновенный, — сообщил я. — Все в полном порядке. Все счастливы.

— Угу, — буркнул он, — получая по сотне за раз, ты должен чувствовать себя отлично.

— Не жалуюсь, — сказал я, начиная испытывать неопределенное беспокойство. — Однако у нас большие расходы.

— Ну да. Но тысяч пятнадцать в неделю остается?

— Когда как, — осторожно вильнул я. — Да и тебе не так уж плохо. Двести в неделю плюс премия за четырехчасовые сеансы.

Уолкотт Сэндз уставился в потолок.

— Я и не говорю. Дело выгодное, согласен. Но я решил слинять, Питер. Я знаю, ты уже составил график на следующую неделю, так что свое отработаю.

— Боже, — удивился я, крутнувшись в кресле, — вот это новость! В чем дело, Сэнди?

— Ну… — сказал жеребец, отводя глаза, — я встретил одну женщину, не клиентку, она не знает, чем я занимаюсь. Богатая леди, вдова. Хочет выйти за меня замуж. Это серьезно, Питер, глупо упускать такой случай.

— Ты все обдумал? Может быть, деньги хорошие, но разве тебе хватит одной женщины?

Теперь Уолкотт Сэндз смотрел мне прямо в глаза, и я знал, что он врет.

— Кто говорит об одной женщине? — спросил он. — Но жене я буду платить натурой, а то, о чем она знать не будет, никак ей не повредит.

— Если так, зачем бросать работу?

Сэндз покачал головой.

— Большой риск. Вдруг у нее есть друзья, которые здесь бывают? Господи, она и сама может заглянуть. Нет, Питер, я лучше завяжу.

— Ты точно решил?

— Абсолютно.

— Тогда остается только пожелать тебе счастья. Нам жалко терять тебя, дружище.

Мы задумчиво допили спиртное.

— Спасибо за все, что ты для меня сделал, Питер. Без этого я бы не протянул.

Я пожал плечами.

— Ты хорошо работал. Надеюсь, что все у тебя будет в порядке.

— Уверен, что будет, — улыбаясь, ответил Сэндз.

Двоюродного брата жены Оскара Готвольда, «молодого дипломированного бухгалтера-ревизора», звали Игнацием Самуэльсоном, но он разрешил нам называть его Игги.

Он был похож на борзого кобеля, тонкокостного и порывистого. На впалых щеках синела щетина. Длинные руки все время в движении: на что-то указывают, машут, рубят. Держит в зубах фарфоровую сигарету, затягивается, выпускает мнимый дым, стряхивает искусно нарисованный пепел. Даже фальшиво покашливает.

Он просмотрел наши текущие счета, указал, что оплачивать чеками «Театральной академии Питера», а что — наличными.

— Вся штука в том, чтоб свести количество бумаг к минимуму, — растолковывал он нам свои принципы. — Теперь что касается текущих доходов. Вы рассчитываете до конца года получать столько же, сколько за первые два месяца?

— Надеемся, — самоуверенно заявила Марта.

Игги выхватил из кармана небольшой калькулятор.

— Сумма, о которой вы говорите, — выпалил он, — это минимум три четверти миллиона. И максимум — миллион. Вычтем жалованье, накладные расходы, то да се, и каждому из вас в конце года придется по сотне грандов чистыми.

— Смеетесь! — удивилась Марта. — По сто тысяч каждому?

— Может, и больше, — заверил бухгалтер. — И что вы с ними собираетесь делать?

— Тратить, — сказал я.

— На что? — спросил Игги. — Вы зарабатываете на девяносто пять тысяч больше, чем декларируете. Покупаете недвижимость или «роллс-корниш», приходит налоговый инспектор и говорит: «Минуточку!» Если ваш образ жизни выходит за рамки объявленного дохода, вы попали в переплет.

— Черт, — воскликнула Марта. — Ну так что делать? Складывать деньги под матрас?

Дипломированный специалист принялся объяснять возможные пути и способы решения проблемы. Знакомый и дружески расположенный к нему биржевой брокер может помочь с инвестициями. Можно пустить деньги в дело: ссудить ресторатору, театральному продюсеру, любому бизнесмену, которому требуются наличные и который согласится не разглашать тайну нашего вклада.

— Это легко устроить, — продолжал Игги. — Сейчас проблем с вашими наличными нет. А в июле будут. Так что в данный момент я советую делать именно то, что вы собирались: тратить, тратить и тратить. Но не на крупные вещи. Одежда, драгоценности, путешествия — пожалуйста. Все, за что можно платить наличными, и никто не спросит, откуда они у вас. Хотите, чтоб я приходил каждый месяц?

Мы согласно кивнули.

— О’кей, — сказал он. — И каждый раз получать гранд. — Бухгалтер по-волчьи оскалился. — Заодно подсократим баланс.

Когда Игги ушел, мы сели в кабинете и посмотрели, друг на друга.

— Марта, — сказал я, — мы вступаем в большой бизнес.

— Боишься? — спросила она.

— Немножко. Все происходит слишком быстро.

— Брось, малыш. Не такое уж это крупное дело. Господи, Никки одна проворачивает пятьдесят тысяч в год.

— Что будет дальше? — полюбопытствовал я. — Мы почти вышли на предельный уровень. Три спальни заняты по двенадцать часов в день. Больше мы не потянем.

— Сосредоточимся на мальчиках по вызову, — сказала она. — Расширим этот филиал.

И мы стали обсуждать, как повысить доходы от службы сопровождения. Ни ей, ни мне не пришло в голову, что лучше остановиться на достигнутом.

Когда я переехал в «Делакруа», моя светская жизнь рассыпалась в прах. Но в конце февраля дела пошли гладко, и я пригласил Артура Эндерса в апартаменты на обед.

Он явился точно в условленное время, ахая и моргая, с бутылкой шампанского местного розлива. У меня не хватило духу сказать, что в кухонном погребке стоит ящик марочного «Круга».

Размеры гостиной, грандиозная терраса, три роскошные спальни произвели на потенциального драматурга надлежащее впечатление. Но подлинное его восхищение вызвал кабинет с ореховыми панелями.

— Ей-богу, — сказал он, — хотел бы я иметь такую квартиру! Ты далеко ушел, Питер.

— Ага, — засмеялся я, — на другой конец Парка. Давай закусим и выпьем.

Мы ели отборное мясо с печеной картошкой и китайской капустой. Перед обедом выпили негрони,[14] за обедом — «Марго» 1978 года, а после обеда потягивали ананасовый «Куантро».

— Помнишь, у «Блотто»? — спросил Эндерс. — Спагетти и фрикадельки?

— Стараюсь не вспоминать, — ответил я. — Пошли в кабинет. Там выпьем твое шампанское, ладно?

Мы уселись в кресла, водрузив ноги на мой стол.

— И долго привыкают к такой жизни? — поинтересовался Артур.

— Около двух минут, — сказал я. — Хочешь взяться за работу?

Эндерс отрицательно покачал головой.

— Но все равно, спасибо.

— Ну, как знаешь. Деньги тут легкие, Артур. Расскажи, как твоя пьеса?

— Черт побери, с ней столько хлопот! Пишу седьмой вариант. Я встретил парня, который ведет мастерскую в Виллидже. Он связан с одним скромным театриком. Обещал взглянуть, когда закончу. У них бывают неофициальные читки, тогда автор может послушать, как она звучит, сделать поправки…

— Я знаю, как это делается, — суховато заметил я. — А деньги у этого парня есть?

— Да нет, откуда? Жалкие гроши. Но есть шанс, что пьесу прочитают. Черт с ними, с деньгами!

Я укоризненно покачал головой:

— Как это не по-американски!

— Пожалуй, — согласился Эндерс. — Я просто хотел сказать, что для меня они не имеют значения.

Он потянулся за бутылкой и, наливая бокалы, заморгал:

— Кстати, я должен сделать одно признание.

— Давай исповедуйся, — легкомысленно сказал я, ничего не подозревая.

— Я видел Дженни Толливер. Столкнулся с ней как-то вечером на Коламбус-авеню и предложил пойти к «Блотто» выпить пивка. Честно, Питер, так и было. Я хочу сказать, что не собирался специально приглашать ее, честное слово.

— Верю, — бросил я, напрягшись, но не показывая виду.

— Она мне сказала, что вы расстались. Правда?

— Да.

— Ну, мы еще пару раз повидались. Надеюсь, ты не сердишься?