Он усилием воли пробовал внушить себе, что это стали пошаливать нервы, но едва раздавался новый приглушенный скрип половиц или еле слышный стук в окно, его охватывал ужас. Перед чем? Ему казалось, что в ночном мире есть свои особые страшные силы, таинственные и вечные... Однако если бы ему сказали, что он просто трус и боится одиночества, он бы рассердился.

Вернувшись в этот вечер с шахты, Марк Александрович снова с невольной тревогой думал о предстоящей ночи. Тамара неделю назад уехала в город, к матери, и должна была вернуться еще вчера. Это тревожило инженера. Как ему не хотелось, чтобы Тамара поехала к матери! Он интуитивно угадывал, что Тамара придает этой поездке какое-то особое, ей одной известное, значение... Снова вспомнился ее странный взгляд, каким она посмотрела на него, садясь в машину. Марк Александрович вздрогнул тогда: ему показалось, что так прощаются с покойником.

...Поужинав, Тачинский принялся за почту. И тут его внимание сразу же привлек желтый конверт, на котором вместо адреса стояло: «М. А. Тачинскому». Почтового штемпеля на конверте не было. Разорвав конверт, Тачинский глянул на конец письма, и лист бумаги задрожал у него в руках: писала Тамара.

Марк Александрович жадно, не отрывая глаз, дочитал письмо, бросился к двери, но не вышел, а снова, уже стоя, перечитал неровные, с помарками строки послания. И вмиг представил себе, что его жизнь с этой красивой молодой женщиной окончена. Тамара уже никогда не войдет в эту комнату, не улыбнется ему шаловливыми темными глазами, зажигающими в нем неуемное желание. Уже одно то, что она снова стала недосягаемой, вдруг заставило подумать о ней, как о самом необходимом, желанном человеке. Перед глазами оживало лицо Тамары, она улыбалась и звала Марка куда-то, и он, повинуясь этому настойчивому видению, тронулся с места, выронив письмо, но вдруг опомнился, нервно оглянулся на дребезжащие от ветра окна и дверь, и привычный ночной ужас вошел в его сердце. Он хотел крикнуть: «Что это?! Я не хочу этого!», — а может быть, он и крикнул это, но громкий стук в дверь вернул ему самообладание.

Первые дни после выздоровления Аркадий чувствовал себя словно заново рожденным. Выходя из больничных дверей, он ощутил необычное волнение. Он не замечал слякоти, не видел хмурости низкого неба.

Находясь на грани отрыва от жизни, он понял ее цену. Он не будет расходовать теперь драгоценные мгновенья на мелочи...

Опираясь на костыль, он пошел вниз по лестнице, поминутно останавливаясь и оглядываясь вокруг.

— Аркадий! Подожди!

Он обернулся. Это была Ася.

— Ты домой сейчас? — спросила она, подходя.

— Не знаю... — подумав, ответил он, по привычке протягивая к ней руку, чтобы опереться. Она несмело взяла руку в свои ладони, но, виновато улыбнувшись, отвела пальцы Аркадия от своего сильного плеча, а затем, вздохнув, и вовсе отпустила. Она-то знала, почему он это сделал, но теперь он может обойтись и без ее помощи, уже может... После того памятного объяснения, когда она призналась в любви Аркадию, девушка с тайным замиранием сердца ожидала, что он ей на это ответит. Каждый новый день, когда Аркадий почти не замечал ее, казался пустым, приносил ей огромное страдание. Но он не мог ответить на ее чувства, и она искренне решила забыть о существовании Аркадия. Но он с нею держался по-прежнему, был общителен, откровенен и, сам того не подозревая, обезоруживал ее, доводил девушку до последней степени отчаяния.

Ася не хотела провожать Аркадия из больницы. Чтобы заглушить поднявшуюся боль, она попросила санитарку из родильного отделения — старушку Аксинью Петровну — подежурить здесь, а сама пошла в родильное отделение. Словно в тумане, плохо помня себя, она проработала в других палатах часа два или три: уход любимого человека из больницы означал для нее уход его из ее жизни, теперь увидеть его можно будет лишь случайно.

Ася несколько раз порывалась к окну, едва заслышав похожий голос, хотя твердо знала, что до полудня Аркадий вряд ли выпишется.

Перед часом дня прибежала за ней санитарка Аксинья Петровна.

— Что сидишь-то? Уходит он, уходит... — зашептала она, а когда Ася заявила, что ей безразлично, кто и куда уходит, та прикрикнула на девушку:

— Молчи уж! Извелась вся, иссохлась по нему, а тоже... прикидывается... Иди, иди, не мучай свое сердце.

И Ася пошла. Пошла, движимая только одним желанием — увидеть его в последний раз, а там...

— Ты проводишь меня? — спросил Аркадий после молчанья, во время которого он с жадным любопытством глядел и не мог наглядеться на окружающее, а в ней все замерло, затаилось в ожидании дальнейшего.

Аркадий взял ее под руку, но девушка освободилась и пошла рядом с ним, чуть позади, по старой больничной привычке, но он придержал шаг и привлек ее руку к себе. Она молча подчинилась этому.

— Ася, я вижу, что нам надо до конца быть понятными друг другу. Не хотелось обижать тебя, — заговорил Аркадий, — но... это надо сделать сейчас... или я никогда не сделаю этого.

— Чего?

— Я привык к тебе, даже больше, я чувствую, что ты не безразлична мне. Я ценю твою дружбу, — продолжал он задумчиво. — Такие отношения, как наши, не проходят бесследно... Ты знаешь это, вероятно, не хуже, чем я... Вот поэтому я и хочу на время прервать все, что есть между нами.

Ася вздрогнула и попыталась освободить свою руку, но Аркадий, словно окаменев, не дал сделать этого и продолжал:

— Нам встречаться нельзя... Нельзя потому, что под впечатлением минуты мы можем стать... мужем и женой, а этого я не могу сделать... Не могу, зная твою чистоту, знаю, что не отвечу сейчас тебе полной взаимностью... Поймешь ли ты меня, Ася?

— Я поняла, — глухо сказала Ася. Она думала о том, что Аркадий бежит от ее любви и поэтому просит забыть его.

— Ну, прощай... — остановившись, сказала Ася, делая над собой огромное усилие, чтобы не разрыдаться здесь же, посреди улицы. — Ты был очень внимательным человеком...

— Подожди... Не уходи, — попросил Аркадий, который только сейчас начал понимать, что Ася уходит от него. В душе его неожиданно возникли сомнения.

— Нет, прощай... А то я боюсь за твою встречу с ней... — кивнула Ася, и Аркадий, обернувшись, замер: позади них, шагах в десяти, шла Тамара. Лицо Аркадия стало почти мелово-бледным.

Ася нервно бросилась вперед. На ходу не было видно, как от приглушенных рыданий вздрагивали ее плечи.

...Аркадий словно оцепенел. Тамара, не дойдя двух-трех шагов, остановилась, оглядывая Аркадия. Так стояли они мгновенье, приглядываясь друг к другу.

— Ну вот, и снова встретились... — хрипло проговорил наконец Аркадий, делая шаг в сторону Тамары.

— Да... встретились... — спокойно и тихо ответила она, и при звуке ее голоса Аркадий невольно вздрогнул, и глаза его жадно впились в побледневшее лицо женщины: как дорого оно было ему все время, сколько страданий вызывал ее образ в те дни, когда он лежал в больнице. Он понимал, что к прошлому нет возврата, и все же всегда вспоминал ее, как что-то светлое в своей жизни.

Сейчас, стоя перед ней, он чувствовал, как исчезает вся злость и раздражение, накопленное к ней во время болезни. Она сейчас так далека от него: чужая мужняя жена, но это заставляло лишь сильнее тянуться к ней.

— Тамара... Проводи меня... — попросил Аркадий, еще минуту назад и не думавший сказать это. Ему до боли в сердце не хотелось, чтобы она ушла, чтобы так быстро кончилась эта неожиданная и такая долгожданная встреча.