Он уткнулся в книгу. Аркадий хмуро пошел к своей кровати. Вытащив из тумбочки первую попавшую под руку книгу, Аркадий раскрыл ее и вздрогнул: на него с фото насмешливо-вызывающе глядела Тамара.

Юноша долго, не отрываясь, рассматривал знакомые, близкие сердцу черты ее красивого лица и почти физически ощущал совсем недавнее...

...Перед огромным зданием горного техникума, в тени зазеленевшего апрельского сада, вдоль аллей было много скамеек.

Сюда, едва начало пригревать солнце и пробиваться зелень свежих побегов, любили собираться студенты. Здесь они, вдыхая крепкий настой весеннего воздуха, готовились к занятиям, здесь весной и летом назначались первые свидания, произносились слова, которые потом всю жизнь хранило сердце.

Генка и Аркадий облюбовали одну скамейку под старой березой с тугой, кое-где потрескавшейся от времени, белой атласной корой. Каждый день они приходили сюда позаниматься и отдохнуть. Скамейку незаметно стали звать «наша», «своя».

В этот день ребята узнали, что скамейкой пользуются не только они. Едва товарищи раскрыли книги, на дорожке показалась Тамара и ее неизменная подруга Лиля — белокурая, веснушчатая толстушка, которую многие студенты звали «барыней». Лиля училась поочередно почти на всех отделениях техникума, но ни на одном отделении она не смогла продвинуться дальше второго курса. Вероятно, это-то и послужило основанием для столь нелестного прозвища.

— Ну, вот еще! Вы заняли нашу скамейку, — недовольно протянула Лиля, приблизившись к ребятам. Геннадий поднял голову.

— Вы бы, красавицы, не мешали заниматься, — спокойно посоветовал он, окидывая равнодушным взглядом девушек. — Здесь ваших вздыхателей нет.

— Ой ты, какой бирюк, — возмутилась уязвленная его словами Тамара, с наигранным удивлением разглядывая Гену, который снова склонился над книгой. — Уж будто кто-то и обрадуется такому вздыхателю.

Аркадий поднял голову, думая сказать что-нибудь резкое, в защиту товарища. В конце концов надо же знать и предел. Он встретился взглядом с Тамарой и на миг смутился. В ее глазах он увидел огонек неприкрытого любопытства и чего-то такого, что заставило сердце радостно дрогнуть.

А Тамара продолжала, не спуская глаз с Аркадия:

— Вот сидит же твой товарищ, ничего не говорит. Сразу видно, что он понимает, как надо обходиться с девушками. Вполне понятно, что многие девчата им и интересуются. А ты... У, злюка! — она раздраженно схватила подругу за рукав платья.

— Пойдем, Лиля!

Аркадий ощутил, как румянец выступил на его щеках: в словах и взгляде девушки ему почудился какой-то тайный смысл. Неужели она желала с ним знакомства? Тамара нравилась ему, но он гнал мысли о дружбе с нею. «Очень уж красива. И, пожалуй, потребует преклонения перед собой, а мне это ни к чему», — не раз думал паренек.

Но то, что случилось сейчас, в течение одной-двух минут, мгновенно смяло все его прошлые думы. Опомнившись, Аркадий захлопнул учебник, встал и, избегая взгляда Тамары, сказал Гене:

— Идем, Геннадий! Сад велик, места всем хватит.

И, не дожидаясь, когда встанет друг, медленно пошел по дорожке. Гена удивленно посмотрел вслед Аркадию, не понимая, почему товарищ так легко уступил «инженерше», однако также встал и пошел от скамейки.

Вечером Аркадий снова, уже без Гены, пришел к своей любимой скамейке. Тамара сидела одна, устало откинувшись на спинку скамьи. При слабом свете малинового солнца, заплутавшегося в березовых ветвях, она показалась Аркадию еще красивей.

Увидев Аркадия, Тамара радостно улыбнулась:

— Ну, первый ученик группы, помощь требуется. Лиля убежала за подмогой. Никак нам с ней математика не дается.

Девушка рассмеялась, отодвинулась и уступила Аркадию место рядом с собой. А глаза ее обещали многое-многое, вызывая у паренька необъяснимое волненье.

С того вечера и началась их дружба.

...Аркадий быстро обернулся. Ему показалось, что Генка окликнул его. Тот и действительно пристально смотрел на Аркадия поверх книги. И было в этом взгляде столько понимания и сожаления, что Аркадий, силясь совладать со своим смущением, вызывающе усмехнулся, ожидая Генкиных слов. Но тот молчал.

Аркадий не выдержал:

— Ты звал меня?

— Нет... Просто я думаю сейчас о тебе... — ответил Геннадий, опуская глаза в книгу. — Вернее, подумал, а сейчас вот снова читать буду.

Помолчав, Генка поднял глаза:

— Ты опять к ней сегодня пойдешь учить уроки?

— Пойду... — краснея, хмуро ответил Аркадий и полез в тумбочку за книгами.

Геннадий вздохнул, но ничего не ответил, снова принимаясь за учебник.

Легко сбежав по лестнице, Аркадий толкнул круглую дверь вестибюля и, очутившись на улице, на мгновенье замер, окидывая взглядом жидкое месиво весенней дороги. Потом нагнулся, потрогал пальцем подозрительно ссохшийся носок правого ботинка, мысленно выругав себя, что не надел в спешке калош. «Миновать бы благополучно этот вот кусок дороги, а дальше — шоссе, там не страшно», — подумал он и решительно сбежал с крыльца. И все же, когда выбрался на подсушенное солнцем шоссе, в правом ботинке уже неприятно слиплись от сырости пальцы. Тонкая прежде подошва расплылась и сочилась при ходьбе. «А у дома Тамары тоже, наверное, грязь, — торопливо шагая, размышлял Аркадий. — Стороной разве пройти, там еще, пожалуй, снег сохранился. Не ждет она меня так рано, еще, кажется, и двенадцати нет. Почему же Генке она не нравится? Недолюбливает он Тамару, видно по всему. Нехорошо как-то все получается».

Аркадий поморщился: в правом ботинке от быстрой ходьбы начало громко и нудно причмокивать. А народу на улице много: день воскресный, да и весна чувствуется. Того и гляди, кто-нибудь обратит внимание на это противное чмоканье. Он замедлил шаги, стараясь не нажимать на носок ботинка, но метров через пятьдесят нога онемела от напряженья. «Плохо дело, — решил Аркадий. — Как я покажусь с таким ботинком у Клубенцовых? Мать у Тамары остроглазая, сразу заметит». У поворота шоссе, когда до Тамариного дома оставалось совсем немного, Аркадий остановился, перепрыгнул через канаву и, подойдя к железной изгороди чьего-то дома, поставил ногу на ее каменный фундамент, принялся рассматривать ботинок. «М-да... Недолго жить ему осталось», — присвистнул он, ощупывая мокрую подошву.

— Аркадий!

Он резко обернулся, и кровь отлила от его лица: на шоссе, в пяти метрах, стояли Тамара и Лиля. Подруги были одеты в нарядные пальто и такие же шляпы.

— Ты ко мне? — Тамара осторожно подошла к краю дороги, но перебраться через канаву не решилась. — Иди сюда побыстрей, а то мы с Лилей торопимся.

— Куда? — во рту появилась неприятная горечь, Аркадий шагнул к канаве.

— Сегодня занятия отменяются, — засмеялась Тамара и нетерпеливо добавила:

— Ты хоть через канаву перепрыгни, а то как через границу разговариваем.

Он молча выбрался на шоссе. Подходя, мельком еще раз скользнул взглядом по ее безукоризненно красивой одежде и почувствовал себя неловко в старой, уже вытертой на обшлагах рукавов черной форменной шинели.

— Значит, можно обратно идти? — мрачно спросил он, останавливаясь.

— Ну, не хмурься, не надо... — и снизила голос до шепота. — У Лили сегодня именины, мне надо быть там. Понимаешь?

— Конечно...

— Ну и хорошо. Ты проводишь нас?

— Да... Нет, нет... — Аркадий вспомнил про чмокающий ботинок. — Я... одним словом, мне... вот в эту сторону надо...

— Ну, иди, да не хмурься.

И подруги пошли по шоссе, не оглядываясь.

Как он и ожидал, Гена встретил его ядовитой фразой:

— Что-то рано сегодня вернулся? Или она на танцульки ушла с утра пораньше?

Аркадий тихо, не задумываясь над тем, что делает, с жгучей злостью бросил:

— Дурак ты, болван.

Он бы еще что-нибудь сказал, но заметил, как Гена сразу побледнел. «Ну вот, только с ним ссоры еще не хватало», — быстро подумал Аркадий, но, осознав, что ссора произошла, тяжело махнул рукой, шагнул к своей койке и упал на нее, не раздеваясь. Он не видел, что делал друг, он понимал, что тот очень обиделся, но встать, подойти к Генке, извиниться уже не мог. Предательская мысль, что друг не захотел понять, как ему тяжело, удерживала от этого шага. А в глазах оживала Тамара, красивая, в своем модном пальто, оживало, тянуло к себе ее свежее, чистое лицо, ее быстрый, зажигающий взгляд, который он никогда не мог спокойно перенести, он словно растворялся в этом взгляде, переставал ощущать себя, а видел и слышал лишь ее, одну ее. Ему хотелось видеть и слышать ее каждую минуту, он каждое утро просыпался с мыслью, что впереди — встреча с ней. А вот сегодня этой встречи уже не будет. Но как хочется видеть ее! Неужели она этого не понимает? Разве можно так просто уйти куда-то, не подумав о том, что он не может без нее быть?