Когда прозвучал последний аккорд, все долго молчали. Тетя Адель сникла, стала будничной и, как всегда при чужих, стеснительной. Она опять вспомнила про свои спортсменки, стала извиняться перед хозяйкой.

— Ах оставьте! Сыграйте что-нибудь еще, — попросила та, и мы присоединились к просьбе.

— Скрябин, — пробормотала тетя.

И опять заиграла, и опять распрямилась, как политый на окне цветок. Звучал разноголосый праздник, потом кто-то горько рыдал и… снова верил в жизнь. а мне казалось: я вижу мост через Куру, огни фонарей и девушку, высокую, стройную, с развевающимися по ветру волосами. Она бросает в воду кольцо, она плачет, зовет кого-то… И эхом отвечают горы, и из этого эха вырастает бурная торжествующая мелодия.

Тетя положила руки на колени, мы молчали. Ее игра сделала с нами что-то такое, отчего даже моя всегда рассудительная мама прослезилась:

— Дура ты, Адель. Загубить такой дар, такой талант.

Мы с Люсей умоляли:

— Еще, мы хотим еще!

— Играйте, тетя Адель, играйте!

— Неудобно, — взглянула она на хозяйку.

— Я вас прошу, — подхватила та.

Тетя снова играла: «Озеро Лиль»… Скрябин… Больше ничего она не помнила.

Вышли из калитки гуськом. Все мое тело как-то отяжелело, и что-то больно ныло в груди. Мне было жаль чего-то, а чего — не понимала. Хотелось что-то удержать, вернуть, остаться в светлом луче счастья.

— Да-а-а, — в задумчивости протянула мама.

— Как красиво она играет!

— А меня разбирает злость.

Шли домой молча, нехотя.

— Мама, когда же купим пианино?

— А что пианино, если сами дураки?

Дома опять произошел разговор о продаже дома. Быть может, там, в каком-то другом, хорошем городе, сможем и пианино купить?

И мы, наверно, пошли бы к нотариусу, чтобы хорошенько разузнать о законах ввода в бабушкино наследство и о законах продажи дома, но необычайное, невероятное событие заставило на время забыть обо всем: Дарью Петровну обворовали.

Я вернулась из школы. Во дворе целая толпа. В середине — участковый.

— Как это произошло? Расскажите поподробнее.

Дарья Петровна, красная, расстроенная, повторила:

— Кольца были в тряпочке, в кошельке, кошелек — в шкатулке, шкатулка — в комоде, комод — в галерее, а как туда вор залез?.. Дверь была на замке, замок целый, колечки, на которых он висел, тоже целые…

— Кого подозреваете?

Она терялась в догадках. Кто, ну кто у нас во дворе да и на улице может быть на подозрении? Живет у школы один. Говорят, в тюрьме сидел. Но это, наверно, большой преступник. Если бы это было дело его рук, он бы не ограничился кольцами.

Нет, это не он. А кто же? Работали у нас во дворе водопроводчики — починяли водомер. По в тот день Дарья Петровна не отлучалась из дома. Постойте, а прачка? Дарья Петровна хлопнула себя по лбу: как это я… Да! Так и есть. Она!

Недавно вернулась Дарья Петровна с работы раньше обычного, а дома Бочия и какая-то неряшливо одетая женщина. Белые космы свисают на плечи, молодые дикие глаза перебегают с предмета на предмет. Бочия представил: прачка. Он встретил ее на базаре, когда лобио покупал. Согласилась стирать за пятерку. Вот и привел, чтоб облегчить домашнюю работу жене.

В первый момент Дарья Петровна чуть не задохнулась от ярости. Девица, воспользовавшись моментом, рванулась к двери.

— А почему она уходит, если она прачка? — что было силы крикнула наша смышленая Дарья Петровна и захлопнула перед носом женщины дверь. Потом она бросилась с кулаками на Бочию, он юркнул в комнату и заперся там на крючок.

— Ах, прачка? — подбоченилась Дарья Петровна. — Ну что ж, стирай. Вот лохань, вот белье.

Девица побледнела. Покосилась на дверь. Но дверь заперта. Пришлось стирать. Вот тебе и пятерка. Дарья Петровна ликовала.

Думала ли она сегодня, бегая со своим шприцем по всему району, что дома ждет ее прислуга? Да еще такая безответная. Захотелось побежать по соседям — посмешить рассказом об удаче. Жаль, нельзя. Бочия только того и ждет.

Он улегся в комнате на кушетку и притворился, будто сочиняет стихи. Но Дарья Петровна все его уловки знает, слава богу, изучила за столько лет. У, негодяй, чтоб ты сдох, проклятый! А эта?.. У, база-арная! А как лопатки под платьем торчат! Наверно, полгода не ела досыта. Подлая!.. Покормить, что ли?.. Нет, пусть работает. Не буду кормить! Задушила бы ее, проклятую! Засмотрелась на моего Бочию! Да я ж тебя, подлую… А как старается, нет, вы только посмотрите, как старается! Аж вспотела.

— Есть хочешь?

Девица тихо:

— Да.

— Садись к столу. — И добавила по-грузински. — Чтоб ты провалилась, шалопайка!

Девица села. Дарья Петровна поставила на стол хлебницу, положила на тарелочку харчо. Подумав немного и махнув сердито рукой, достала из шкафа сыр.

— Ешь!

Как же жадно ела женщина. А Дарья Петровна близоруко щурилась, стараясь получше разглядеть ее.

— Как тебя зовут?

— Маней.

— Гм! А где живешь?

— В Грма-Геле, в общежитии.

— Семья есть?

— Братишка на заводе учеником и мать, она инвалид.

— Работаешь где-нибудь?

— Не.

— Почему?

— Работала у людей — заездили.

— А моя соседка Тоня — на фабрике. Много зарабатывает. Иди на фабрику! Человеком станешь!

Мы эту Маню не видели. Но Дарья Петровна так образно описывала ее потом, что она как живая перед главами.

— Специальности у меня нету, деревенские мы, — полепила Маня.

— А думаешь, я не деревенская? — спросила Дарья Петровна. — Мой идиот из деревни меня взял. Училась потом, теперь работаю. И ты учись!

Маня перестала есть, всхлипнула.

— Ты что? — возмутилась Дарья Петровна. — Или у тебя кто умер? Или рук, ног у тебя нету? Посмотри кругом: женщины дорогу себе пробивают. Здесь одна бывшая барыня, у нас во дворе, у окна сидела с книжкой, с самой революции. А потом поняла, что она человек, быстро специальность освоила — воспитательницей теперь в яслях.

Маня перестала плакать:

— Где та фабрика? Какая она?

— В Грма-Геле. Трикотажная.

— Была я там.

— И что?

— Специальности у меня нету.

— Тьфу!.. Нету, так будет! Давай пока стирай, потом еще поговорим.

Бочия прошел мимо них с тетрадкой, сел во дворе, поглядывая оттуда исподлобья. Кончилась вода в ведрах, и девица принесла воду из прачечной. Потом она развесила белье.

— Чтоб я тебя на базаре больше не видела! — строго приказала Дарья Петровна, подавая в бумажке пять рублей и полкружка сыра.

— Не, я на фабрику…

— Ну смотри. Не будь дурой.

А теперь вдруг эта пропажа.

— Знаете, кто я? — спрашивала Дарья Петровна каждого встречного. — Я дура!

— А что я говорил? — торжествовал Бочия.

Дядя Эмиль приделал к входным дверям галереи еще один засов. Знал бы он, что на одном с ним балконе…

В тот вечер Алешка завел меня в подвал и показал два золотых кольца.

— Хочешь? Возьми одно.

Меня как будто в лицо ударили.

— Ты?

— Да.

— Зачем?

— Витька заставил. Я отдам ему только одно. Бери другое!

Мне стало очень жаль Алешку. Лучше бы он умер.

— Что так смотришь?

— Как ты мог?.. Отдай ей, Алешка, отдай!.. Ведь она — наша! Такая добрая! Как ты мог?.. Ой, как это противно!..

— Я не Хотел, Витька сказал: «Фрайер!» Ключ к замку он заранее подобрал, когда, не знаю. Я в ту ночь, перед «делом», совсем не спал. Не хотел я, а утром пошел, как во сне, отпер замок, вошел… Он предупредил: «Бери только золото». Я сразу же нашел кольца, она же их выносила, когда с тетей Тоней ссорилась, — хотела доказать, что с Бочией венчалась. Тогда же и объяснила, где их прячет. Не знал бы я, может, не рассказал бы об этом Витьке… Я был в перчатках, в калошах, как велел Витька, я думал, сердце от страха там же выскочит. Когда вышел и запер замок, смотрю, Ярошенчиха по двору ползет. Не заметила она меня, она же, когда идет, по сторонам не смотрит. Я заскочил в подвал и в щель тут спрятал. Витька не знает, что два кольца…