— Рабочих, рабочих не хватает! Правда, есть уже небольшой дружный коллектив, есть комсомольская ячейка — шесть человек, и деповские рабочие постановили на собрании: проводить в подсобном хозяйстве ударные субботники. А здесь, вот посмотри, Эмиль, будет отличная грунтовая дорога, а вон там, за бугром, построим новые птичники с инкубатором. Очень, очень нужен водопровод, воды нет…
К папе, вынырнув из-за угла, подбежал паренек:
— Товарищ директор, опрыскиватели пропали!
— Как пропали?
— Они на складе были, склад открыт, а опрыскивателей нет.
— Где заведующий?
— В бараке лежит, пьяный. Люди говорят: похваляется своей дружбой с Назарбековым.
— Собирай актив, я сейчас!
Мама хотела что-то сказать и уже выступила вперед, но папа твердо сказал:
— Анна, это не твое дело. Идите в лес, я догоню.
Коля бросился к отцу:
— И я с тобой!
— Нет, будь с матерью. Идите. Ну, чего ждете? Вы мне мешаете!
Я не узнавала папу. Где его мягкость и уступчивость? Я поглядела вслед как будто другому, незнакомому мне человеку — он шагал к конторе, и к нему присоединились сначала один, другой, а потом еще несколько рабочих.
Все произошло так быстро, что нам оставалось только подчиниться.
Поднялись на первую, довольно крутую, заросшую колючим кустарником гору. На вершине ее высился старый, с развесистой кроной дуб. Здесь, в тени, не чувствовалось жары и даже веял легкий ветерок. Вся округа была как на ладони. Мама и дядя Эмиль не захотели идти дальше. Осмотрелись.
Под нами расстилалась широкая зеленеющая долина, прорезанная во всю длину серебристой лентой Куры. По эту сторону вдоль реки шел поезд, за рекой были видны электростанция и среди зелени деревьев белый памятник Ленину. А на горизонте, на фоне голубого неба, высилась на неприступной вершине крепость Джвари.
Расстелили под дубом рядно, уселись. Дядя Эмиль уже успел разъяснить бабушке происшествие. Она заволновалась:
— Помещик убивайт Эрнеста!
— У Эрнеста есть револьвер, — сказала мама, погладив ее по руке.
— О-о-о!
— Вы, Мари Карловна, не знаете своего сына. Его сила в том, что он всегда с людьми. Не беспокойтесь.
Но я видела, что мама сама очень встревожена.
Дядя Эмиль решил отвлечь — стал рассказывать про Мцхет, который виднелся вдали, весь в черепичных крышах и садах. За ним высилась крепость Джвари. Это о ней писал Лермонтов в поэме «Мцыри».
«Там, где, сливаяся, шумят, обнявшись будто две сестры, струи Арагвы и Куры, был монастырь…» Когда враги — чаще всего персы или турки — нападали, на вершинах гор монахи разжигали костры, и по направлению вспыхивавших костров можно было понять, откуда движется враг. И мирные жители укрывались за стенами крепостей. Джвари могла выдержать многомесячную осаду — она была надежно построена и имела хорошо замаскированный подземный выход к реке.
Я глядела на Джвари — картины прежних далеких дней вставали в воображении. Крутые склоны уходящей в небо горы с крепостью на вершине как будто ожили. Многочисленные кусты казались крадущимися вверх вражескими воинами, а там, наверху, замерли в настороженном ожидании между зубцами крепости и в проемах бойниц воины грузины. Дрожь пробежала по спине. Дядя Эмиль сказал, что крепости в те времена строили на века: глину замешивали на куриных яйцах, их привозили жители из всех окрестных селений. Сколько тут было войн, какие только не приходили захватчики, и все же эта прекрасная страна выстояла.
— Да-а-а, были времена, — рассеянно проговорила мама, — но где же все-таки Эрнест? Может, спустимся в совхоз?
— Он сказал, чтобы мы ждали здесь, — напомнила тетя Адель.
— И до каких пор?
Бабушка все время бормотала молитву:
— «О Мари, протеже мон физ эм…».
— Давайте еще немножко подождем, — предложил дядя.
— Вот тебе и пикник.
— Да-а. Не зря Эрнест был так против этого пикника.
Вдруг внизу, в совхозе, грянул выстрел и сразу второй. Эхо прокатилось по горам.
— Господи! — ужаснулась тетя Тамара.
Бабушка, склонив голову и сложив руки, забормотала громче. Дядя предложил спуститься в совхоз. Быстро собрали вещи, зашагали по тропинке вниз. Я ожидала чего-то страшного и крепко ухватила маму за руку. Коля взял ее под локоть с другой стороны.
— Чего вы? — произнесла она так, будто язык ее прилипал к нёбу, и легонько оттолкнула обоих.
— Мы ничего, — попытался успокоить Коля.
— Тогда держитесь.
Отца увидели у склада. Он вместе с рабочими заносил в открытую дверь опрыскиватели. Люди шумели, улыбались, здесь собрались все жители совхоза.
Мы перевели дух.
— А кто стрелял? — спросила мама.
— Я.
— В кого?
— Ни в кого. Так, для острастки. Назарбеков не хотел отдавать опрыскиватели. Вышел на нас с ружьем. Ну я и пальнул два раза. Испугался, воришка, впустил в свое имение. — Папа счастливо улыбнулся. — Теперь в Тифлис укатил, жаловаться на незаконность наших действий. А если бы успел увезти опрыскиватели, тогда бы ищи ветра в поле!
— Как ты рискуешь, — сказал дядя Эмиль, — он будет мстить!
— Видел я таких, и немало. Вы вот что, поезжайте домой. Я останусь здесь. Настроение у людей хорошее, работать будем.
Тетя Адель
Меня разбудил протяжный заводской гудок. Он заменял всему району часы.
Папа тихо сказал:
— Надо вставать. Пора.
Мама спросила:
— Когда поедешь в ЗаГЭС? Я должна знать, мало ли что?
— Сегодня. Или, в крайнем случае, завтра.
— Это что же, прямо война?
— А как ты думала?
— Знала бы, ни за что не приехала бы в Тифлис.
— А что, до Тифлиса было не так? — Он помолчал. — Мы дадим охране ЗаГЭСа рассаду и поможем построить парники, а солдаты, если понадобится, окажут помощь в защите совхоза.
— А почему этому Назарбекову вовремя не дали по шапке?
— Говорят, у него есть какая-то сильная рука в Тифлисе. Замполитотделом управления посоветовал держать связь с охраной электростанции, поскольку она близко. Он так и сказал: «С врагами нам нельзя церемониться».
Я вспомнила дочку бабушкиных квартирантов, Ляльку. До моего приезда в Тифлис она безнаказанно дразнила Люсю. Люся робкая, всегда в одном и том же платьице, перешитом бабушкой из кофты, а у Ляльки много платьев. Меняет она их по три раза в день и прогуливается по двору. А как встретит грустный и зачарованный взгляд Люси, показывает язык. И меня она начала встречать таким же образом. Как ее проучить? Я вскочила со своего сундука, чтобы побежать к Люсе — посоветоваться. Но мама схватила за руку:
— Стоп. Это тебе не Трикраты.
Да, это были не Трикраты. Дядина комната проходная. Чтобы не беспокоить дядю и тетю лишний раз, нужно было позавтракать и всем вместе пройти через их комнату.
Пока умывались, мама вскипятила на керосинке чайник и накрыла на стол. Ели быстро: и папа, и Коля, и я очень торопились. Через дядину комнату прошли гуськом, пожелав им доброго утра и приятного аппетита, — они завтракали. В галерее бабушка еще лежала в своей массивной деревянной кровати, в руках был молитвенник. Папа поцеловал ее и ушел на вокзал, Коля — в школу, я побежала к Люсе.
В середине девятиметровой комнаты впритык к трем деревянным кушеткам с плоскими тюфяками и истертыми хлопчатобумажными покрывалами стояла некрашеная табуретка. Нана, поставив на нее ногу, чистила туфли так, что казалось, искры из-под щетки летят. Табуретка жалобно скрипела, Нана насвистывала песенку.
— Пришла? — обожгла меня — ласковым взглядом.
Я стояла в дверях, заложив руки за спину, и чувствовала себя рядом с Наной какой-то букашкой.
Накануне она крепко побила чрезвычайно назойливого ухажера. Многие парни досаждали ей своими ухаживаниями, а этот и вовсе жил рядом и надоедал окликами из-за забора и записками, которые бросал в форточку дяди Эмиля, совершенно не подозревая, что избранница его сердца живет не там.
Я смотрела на широкие плечи сестры и без труда представила, каким жалким выглядел черноглазый, приземистый Сандро после того, как она его «отвадила».