«Международная Черкесская Ассоциация награждает Почетной грамотой Г.Л.Н., талантливого писателя и переводчика, за пропаганду и содействие в развитии духовных традиций, культуры и литературы адыгского народа, за деятельность, направленную на духовное сближение народов Российской Федерации.»

И — подпись: «Президент Международной Черкесской Ассоциации Касполат Дзамихов.»

А?!

Но в том-то и штука, что я не стал бы ничего такого рассказывать, если бы эта грамота только мне и предназначалась… да нет, братцы, нет!

Пусть это будет не только каждому из писателей, принявших участие в сборнике северо-кавказских рассказов, вышедшем в Москве в конце лета — пусть будет и сразу оценившему его умному редактору, и принявшим сердцем пожилым, старой школы, корректоршам, буквально «вылизывавшим» понравившиеся им тексты моих разноплеменных коллег, и даже с утра нетрезвым грузчикам, ронявшим пепел от сигарет на тяжеленные пачки с книгами — да всем, всем!

В этом ресторанчике «Лимонадный Джо», когда только вошли туда, я попросил курносых девчат в ковбойских шляпах на время положить эту грамоту и другую — от Правительства Кабардино-Балкарии — в какое-нибудь надежное местечко, а когда в конце щедрой, истинно кавказской хлеба-соли, мне их вернули, определил подмышку.

Но ведь недаром мой старший друг Аскер Евтых, самый серьёзный и самый многострадальный писатель адыгского мира, печально посмеиваясь, говорил мне: когда, мол, наши дважды, на обе стороны, трогательно прикладываются друг к дружке, на самом деле рукою на чужих боках ищут: нет ли с собой оружия?

Может быть, он, закоренелый при жизни атеист и пересмешник, может быть, он, дорогой и мне, и многим-многим нашим общим друзьям, безбожник, всё-таки поглядывал сейчас на этот, будь он неладен, «Лимонадный Джо» из нынешних своих райских далей?

На прощанье владелец ресторанчика дружески обнял меня и вдруг с полунасмешливым одобреньем шепнул мне на ухо:

— Кобура?

— Где там! — рассмеялся я. — Вот!

Разве, опять же, это не было как бы вполне законной причиной обнародовать свою черкесскую Грамоту?

И в хозяине «Лимонадного Джо» проснулся адыгский джигит:

— Доброе дело — мардж!..

А я попробовал на полушутке развить затронутую было им тему:

— Говорят, правда, этот документ даёт право носить оружие, а?

Лицо у него вдруг сделалось строгое, сказал значительно:

— Только Он дает такое право! — и не только посмотрел в ночное небо, прощались уже на улице, возле ждущих автомобилей, но и слегка приподнял обе ладони. — И носить, и применять оружие — только Он!

Жаль, конечно, размышляю ещё и сейчас, очень жаль, что Он при этом не подтверждает своё разрешение хоть какою-нибудь бумагой, каким-то видимым глазу знаком… Скорее всего, сообщает его очень древним, поистине дедовским способом: стремительным ускорением в каждом из нас тока крови…

Но поди потом разберись, когда после этого пролита чужая кровь!

Тем более тут.

На Кавказе.

Утром в книжном магазине увидал поэта Юруслана Болатова, балкарца, с которым познакомились два года назад на заседании «круглого стола», устроенного журналом «Дружба народов» в Железноводске. Как нарочно, накануне перебирал в Майкопе визитки, и на карточке с его именем задержался чуть дольше, чем на других остальных…

Не мы, но Бог устраивает встречи: дело в наших краях известное.

Узнал его, назвал по имени, оба обрадовались, но почти тут же он с деликатным укором начал:

— Мне пришлось вести передачу о вашем сборнике на кабардинском телевидении и я очень хвалил его, но книжку перед камерой показывал так, чтобы не видно было названия…

И я только горько вздохнул: ну, ещё бы!

Вот они рядком лежат на прилавке: «Война длиною в жизнь»… «Война длиною…» «Война…»

— Людям надоело само это слово, вы понимаете? — мягко выговаривал мне Юруслан. — Дети от обложки с таким названием просто шарахаются!

В какой уже раз принялся оправдываться: книжка, мол, собиралась общими трудами, в разных концах. Как к составителю, все стекалось ко мне, и был момент, когда только я один уже знал ей цену, учуял, как старый охотничий пес, удачу, вцепился в добычу всеми ещё оставшимися зубами и ни за что не хотел отдать…

Но в договоре на сборник, словно капкан, спрятана была предательская строка: мол, в рекламных и коммерческих целях издательство имеет безоговорочное право на собственное название…

Всегда идут рядом?

Коммерция и война.

И снова, снова права горькая поговорка Великой прошлой войны: «Кому война, а кому — мать родна…»

Так?

И мне пришлось объясняться со своими собратьями по перу и с будущим нашим общим Читателем во вступительной статье «Наборный пояс России»: так называли раньше горский Кавказ.

Может быть, люди добрые меня всё-таки поняли?

До этой — ох, «Лимонадный Джо», твоё влияние! — презентации в Нальчике с чеченским писателем Эльбрусом Минкаиловым, вошедшим в сборник с двумя глубокими и печальными рассказами, мы не встречались, но тут вдруг, только взглянув друг на друга, как старые товарищи, как соратники, обнялись, и, выступая потом перед залом, он горячо сказал: сперва опасался, что этот сборник — очередная попытка использовать кавказскую экзотику для приманки уже не один раз обманутого читателя, но, прочитавши, вижу: это наша боль. Это — своё.

И тут же в зале погасшие, словно искры, эти слова Эльбруса остались для меня не только такими же дорогими, но как бы и такими же ощутимыми, как и эта малиновая избура папка с нартом Сосруко на обложке: ещё не поздно снова нам всем собраться вместе — ещё не поздно!

Сам, выступая прежде него, всего-то рассказал эту историю в московском издательстве: как Ольга Тучина, редактор, передала мне «сердечный привет» от читавших сборник корректорш… Говорят, мол, что давно уже не встречали такого чистого и такого изящного русского языка, спасибо!..

Невольно произнес про себя пижонское, ещё со студенческих лет задержавшееся во мне: а вы, мол, думали!?

А Ольге сказал: им тоже привет, и тоже спасибо. Работать с ними приятно, это правда. Высокий класс почувствовал сразу: по дельным вопросам на полях, по той дотошности, перед которой остаётся лишь «поднять руки» — и точно, мол, виноват, не доглядел!

Срочной работы у меня тогда было через край, потому-то сразу и не дошло, но однажды вдруг спохватился: постой-постой!.. Это, выходит, что же?

Крупнейшее в России издательство, на долю которого приходится одна пятая всех выпускаемых в стране книг, и вдруг корректорш, этих почти безропотных нынче трудяжек, беззаветно день и ночь жужжащих над текстами пчелок, что радует-то? Что, как Ольга передала, «потрясает»?

Чистый русский язык лиц кавказской национальности?

Ничего себе пироги!

Это в Белокаменной-то!

Как мы ещё недавно говорили — «в центре всего передового и прогрессивного»… ну, не дожили?!

Само собой, что над многими рассказами потрудились опытные, тоже старой школы, переводчики… какая школа была, убедился теперь лишний раз — какая школа!

Но ведь большинство рассказов на русском написано, да — как, как!

Эти средних лет и чуть помоложе кабардинские «мудрецы», гордясь собою и, разумеется, прихвастывая, даже особый термин для прозы своей придумали: «нальчикский понт».

Но ведь есть у них для этого основания, есть!

А мои ровесники?

Осетин Руслан Тотров прислал не только собственный великолепный рассказ, но и свои переводы земляка из Южной Осетии, Алеша Гучмазты, погибшего «в 1992 г. во время грузино-осетинской войны» — в конце сборника в биографической его справке так и написано. А тот же Эльбрус Минкаилов, уже знакомый теперь нам чеченец? «Перевел на русский язык повести и рассказы А. Айдамирова, А. Мамакаева, М. Бексултанова, М. Ахмадова, М. Мутаева и других» — тоже взято из биографической справки. А кабардинец М. Эльберд — Элик, Эльберд Мальбахов?.. Его печальные и тонкие, написанные на русском рассказы из «Воспоминаний охотничьей собаки» так и хочется назвать «чеховскими», а ведь он ещё очень достойно переложил явно сложный для перевода сюжет балкарца Эльдара Гуртуева «Смехотворная драма» и совсем уж блестяще — «Конокрада» Сараби Мафедзева, ставшего украшением сборника… или нельзя так?