— Вот я и говорю, — в тон ему сказала Кудрявка.
— А как мы расчёсываем степь! — увлёкся Вольный Ветер. — Особенно, ранним летом, когда всё цветёт: на это часами смотрим не только мы. Я сам видел, как однажды в этих местах остановилась машина, из неё вылезли двое седых черкесов, и один стал другого перебивать: а ты туда посмотри, Гирей! Как бежит трава, как бежит!.. Нет, Нальбий, ты — туда погляди! Это от них я узнал, что долина, где мы трое остановились, называется Ажитугай…
— И я о ней от кого-то слышала, — поддержала Кудрявка.
— Ну, от кого ты могла слышать? — остановил её Вольный Ветер, явно недовольный тем, что его перебили. — Только и могла — от какой-нибудь выжившей из ума старой колюки. А черкесы наверняка были люди учёные и оба, видно, умели читать, потому что один другого спросил: а помнишь, у Пушкина?.. Но что они помнили, я не дослушал, потому что один грустно сказал: посмотри, остановилась трава! Упал ветер… Это я-то?! И я тут же быстро поднялся и помчался над степью, а в спину мне всё неслось: ты только посмотри, как бежит трава! Но на самом-то деле бежал я.
— Трава бежит, но не трогается с места, — вздохнула Кудрявка. — И всегда может остановиться… А если побежит перекати-поле, то — всё!
Последние слова она произнесла так решительно, что Вольный Ветер переспросил:
— Что — всё?
— Пока полмира не пробежит — не остановится!
— Что-что?! — насмешливо спросил Вольный Ветер. — Ну, ты заговорила! Эко тебя занесло: полмира!
Но в тоне у Кудрявки уже послышалась горечь:
— А что остаётся? Если у тебя так просто отрывается корень…
— Я тебе начал о корнях, но ты сама перебила, — укорил её Вольный Ветер. — Скажу как на духу: ты думаешь, если бы у меня был корень, я бы вот так носился по белу свету?.. Нет, нет и нет. Да я бы вот тут пустил его около моего задушевного друга. Корень. И навсегда рядом с ним остался. И обо мне стали бы говорить: этот ветер не так себе. Он с глубоким корнем.
— С глубоким? — вздохнула Кудрявка.
— А как иначе? — убеждённо подтвердил Вольный Ветер. — Уж если, и действительно пускать корень, то непременно — глубокий. Иначе зачем за это непростое дело браться?
Кучерявка отчего-то вздохнула ещё печальней:
— Ты сказал, навсегда бы остался рядом с другом…
— Да, а что? Защищал бы его от всяких случайностей… видишь, как? Молчаливого домоседа всякий может обидеть. Вот он тут сто лет торчит. А, может, тысячу, — так же? И вдруг появляется какая-нибудь важная, надутая птица: это теперь моё, я тут буду себе гнездо вить, а он мне мешает… Разве это справедливо? Я бы ну, прямо-таки сдувал этих важных птиц.
Он так горячо это говорил, что Кудрявка не выдержала:
— А я бы тебе помогала!
— Ты?! Помогала сдувать? — удивился Вольный Ветер. — Не смеши меня.
— Сам просил: не наступай, мол, на больную мозоль, — со вздохом напомнила Кудрявка. — А, думаешь, мне не больно, когда вдруг даже ты — о крепких корнях? Кто о них не мечтает! Но если их нет, должно же нас что-то связывать…
— Говорил тебе, что есть особая связь…
— Да я вот её всё больше чувствую, — сказала Кудрявка, как будто чего-то недоговаривая.
Вольному Ветру пришлось даже уточнить:
— Душевную связь, что ли?
— Что-то такое, да…
— С другом моим тоже, что ли? — поинтересовался Вольный Ветер насмешливо. — С Крепким Камнем?
Но Кудрявка очень серьёзно ответила:
— И с ним — тоже.
И Вольный Ветер впервые произнёс какой-то странный звук: ну, как будто закашлялся.
— А какие, ты говорил, ведутся исследования? — пришла ему на выручку Кудрявка.
И он опять вдохновился:
— А, думаешь, почему мы с корнем вырываем деревья? Потому что как раз хотим с этим разобраться. С корнями. Откуда они растут? Куда?.. Как?.. Почему?.. У нас есть очень, оч-чень большие специалисты по корням: такие деревья выворачивают!.. Но обобщить нам пока не удаётся.
А Кудрявка вдруг негромко спросила:
— Ты слышишь?
— Слышу-слышу, — недовольно фыркнул Вольный Ветер.
— И ты опять спрячешься?
— Я же тебе говорил, что это дурная компания!
— И там нет ну, ни одного доброго ветра? — с надеждой спросила Кудрявка. — Ни одного-ни одного?
— И потом я только что прилетел, — продолжал ворчать Вольный Ветер. — Хотел у старого друга отдохнуть, да вот с тобой заболтался и ничего ему пока даже не рассказал.
— По нашему бугру тоже как-то проходили черкесы, — сказала Кучерявка. — Между собой разговаривали, а мы услышали. Так вот у них три дня гостя не принято спрашивать, на сколько он приехал…
— Да причём тут? — всё громче ворчал Вольный Ветер. — У моего друга так принято, что и через неделю не спросит…
— И через месяц? — спросила Кудрявка.
— Ну, на столько я тут никогда не задерживался, но что он и через месяц не поинтересовался бы — это точно.
А Кудрявка снова с надеждой спросила:
— Они уже ближе, ты слышишь?
— Ну, что ж теперь!
— А мог бы ты меня хоть слегка подбросить? — попросила Кудрявка. — Когда они будут над нами пролетать?
Ветер не то что удивился — даже как будто испугался:
— Я?! Своими руками?
— Прошу тебя! — взмолилась Кудрявка. — Ты ведь сам говорил, что мне надо белый свет повидать и хоть чему-то научиться…
— Подрасти ещё! — буркнул Вольный Ветер.
— Как же я тебе подрасту — без корня?
— А вот как хочешь! — уже почти кричал Вольный Ветер. — И я вот без корня!.. А, знаешь, как я в один момент могу вырасти?
— Но я-то не могу!
— А ты пробовала?
— Сердце подсказывает, — печально сказала Кудрявка. — Что я должна лететь. Ты понимаешь? Обязана.
— А, знаешь, что потом о тебе станут говорить?..
— Что повидала большой мир?
— Повидала она! — сильней зашумел Вольный Ветер. — Кабы это! О тебе станут рассказывать, что у тебя ветер в голове…
— Разве это так плохо?
— Ты хоть соображаешь, что говоришь? — возмутился Ветер.
— Помнишь, я рассказывала тебе о черкесах, которые отдыхали на нашем бугре? В голосе у неё послышалось полузабытое Вольным Ветром тепло, с которым разговаривала с ним когда-то его маленькая сестричка Заветрюшка, и он проворчал уже ласковей:
— Три дня ни о чём гостя не спрашивают?
— Потом они говорили о другом и всё повторяли два слова: «Большой дунэй». Мы спросили у нашей тётки Старой Колюки, что это значит, и она попыталась объяснить нам, что это — белый свет. Большой мир…
— И что, что? — поторопил Вольный Ветер.
— Мир такой большой, а я такая маленькая! — жалобно произнесла Кудрявка.
И Ветер всердцах воскликнул:
— Опять она за своё!
Может быть, они слишком громко разговаривали?
Может, первыми подкрались к ним, как опытные разведчики, тихие, бесшумные ветры?
Но только Кудрявка раз и другой подпрыгнула и стала вдруг подниматься всё выше и выше…
— Эй-эй, ты куда? — закричал ей вслед Вольный Ветер.
— Это не я, они несут меня! — откликнулась Кудрявка, и было непонятно, чего в её голосе больше: тревоги или радости.
— Сейчас я им, погоди!
Вольный Ветер стремительно рванулся вслед за ней, быстро настиг и понёс было вбок, но как раз тут-то на них с гулом налетел воздушный поток, в котором чего только не слышалось и чего только не летело: среди сора и обломков стеблей Кудрявка успела заметить и носовой платок, и старую шляпу, и даже несколько летевших высоко над ними крупных шаров перекати-поля.
Крупных-крупных!
— А-а, Темир-казак![6] — со свистом кричал кто-то рядом с ней. — Ты вернулся?.. Решил опять стать разбойником!
— Как знать! — насмешливо отвечал голос Вольного Ветра. — Вернулся я как раз затем, чтобы кое-кого из вас отучить от разбоя!
Вокруг зашикали, зафыркали, засвистели:
— Нашёлся умник — опять он за старое!
— Думаешь, это тебе удастся?
— Да ты просто ослаб — ну, так и скажи!
И знакомый Кудрявке голос сделался грозным:
