В городе происходили непрерывные демонстрации и манифестации. Штурмовики вышагивали по улицам и горланили песни. Когда они шли, все прохожие останавливались и вытягивали вперед в фашистском приветствии правые руки. Кто этого не делал, того часто вытаскивали с тротуара на мостовую и избивали.

Начался разгром всех политических и рабочих организаций. Ушла в подполье Коммунистическая партия. Распустили социал-демократическую партию, партию католического центра, многие юношеские организации. Сильно росла национал-социалистическая партия, а также гитлеровские организации для юношества. Закрылись все левые прогрессивные газеты, журналы. Началось сожжение книг, аутодафе.

Еще когда я учился в реальном училище в Балаханах, то на уроке истории учитель Бедов нам рассказывал об испанской инквизиции. Он любил историю, хорошо ее знал и красочно передавал картины Испании тех времен. Тогда мне в голову не приходило, что я буду живым свидетелем эксцессов, воскрешающих наиболее мрачные времена истории человечества.

В июле 1933 года в английской газете «Дейли геральд» было опубликовано открытое письмо некоего А. Истермана, адресованное Гитлеру, в котором ярко обрисовывалось положение в Германии, как оно сложилось к тому времени:

«Страх царит во всех домах Германии, убийство стало обычным явлением, суд выражает лишь национал-социалистические догмы, и судьи превратились в рабов политического аппарата. Германия превратилась в один огромный концентрационный лагерь, где заточены тысячи людей, все преступления которых заключаются в том, что их политические убеждения не одобряются национал-социалистами».

По сообщению агентства Рейтер, в концентрационных лагерях Германии в июле 1933 года уже находилось сто тысяч человек. Среди них много известных ученых, врачей, политических деятелей.

В «Berliner Tageblatt» 21 июня было напечатано сообщение о том, что по распоряжению фюрера немецкого рабочего фронта – Лея до первого августа будет проведена генеральная чистка всех рабочих организаций сверху донизу с целью замены всех прежних работников, принадлежавших к социал-демократической партии, партии центра и к другим подобным организациям. Поскольку они вели борьбу против национал-социализма, то будут заменены людьми из национал-социалистической партии. В газетах стали появляться все в большем количестве сообщения о самороспуске партий. 9 июля в газетах сообщалось о самороспуске сразу трех партий – партии центра, немецкой народной партии и баварской народной партии. Руководство партии центра предложило бывшим членам партии «предоставить свои силы и опыт в распоряжение национального фронта под руководством рейхсканцлера».

Как-то утром, когда я уже был у себя в бюро, в здании заводоуправления раздался звонок. Я поднял телефонную трубку и услышал взволнованный голос жены:

– У нас обыск. – И связь прервалась.

Надо идти. В бюро в это время находился один из советских практикантов инженер Митько.

– Пойдемте со мной. У меня производят обыск. Вы идите по противоположной стороне улицы. Если я вернусь из дома, то мы вместе направимся на завод, если же меня задержат, то проследите, куда меня отведут. Запомните дом, место и немедленно отправляйтесь в Берлин – в посольство. Сообщите, где я нахожусь.

Мы с Митько вышли с завода. Он по одной, я по другой стороне улицы. Вот и дом. Внешне нет никаких признаков, что здесь что-то происходит. У дома нет ни транспорта, ни людей. Вставляю ключ в замочную скважину и открываю дверь. В вестибюле у двери стоит молодой человек в штатском.

– Здравствуйте! Вы живете здесь?

– Да, конечно.

– Пожалуйста.

Поднимаюсь на второй этаж и открываю дверь комнаты. В комнате пять молодых людей – все в штатском. Один из них сидит за столом и листает мои бумаги. Двое стоят у книжного шкафа и перебирают книги. Двое стоят у окна и разговаривают. Тот, что за столом, по-видимому, старший.

– Зачем вы пришли? – недовольным голосом спрашивает он.

– Как это – зачем?

– Вы могли бы спокойно работать, – продолжает он.

– Как же я могу быть спокойным, если у меня на квартире производят обыск?

– Ну и почему же это должно вас волновать? Мы посмотрим и уйдем.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не вспылить.

– Когда в квартире производится обыск в отсутствие хозяина, то могут найти и то, чего у него не было.

– Что вы этим хотите сказать? – поднимаясь из-за стола и хмурясь произносит он.

– Я, кажется, сказал совершенно ясно. Если обыск производится в отсутствие хозяина, то могут утверждать, что у него нашли то, чем он и не располагал.

– Советую вам быть осторожнее в выражениях. Мы официальные представители официальной организации.

И он отвернул борт пиджака – там была уже знакомая мне нашивка – Geheimstaatspolizei[76].

– Мы хотим знать, чем вы здесь занимаетесь.

– Я в Эссене живу не первый год, и это не моя, а ваша вина, если вы до сих пор не знаете этого.

– Не будем с вами ссориться, а вот эту книгу я у вас заберу. Она в новой Германии запрещена. – И он поднял со стола купленную мною год назад книгу Ремарка «Der Weg zuriick»[77].

Когда гестаповцы ушли, жена сказала:

– Я им отказалась дать ключи от шкафа и ящиков стола, но они только засмеялись – вынули пачку своих и открыли их. Только я успела сказать тебе о том, что у нас обыск, один из них нажал на рычаг и отобрал у меня трубку.

Но дело есть дело. Надо идти на завод. На противоположной стороне улицы по тротуару ходил взад и вперед Митько. Увидев меня, он перешел улицу и спросил:

– Все ушли или кто-то еще остался?

– Все. Пойдемте на завод. На сегодня, по-видимому, больше происшествий не будет.

На следующий день ночью штурмовики произвели обыск у нашего практиканта – ннженера Фрида. Искали пишущую машинку, которой у него никогда не было.

Специальные протесты не помогают, бесчинства продолжаются. «Может быть, поговорить с директором завода Геренсом?» – появляется у меня мысль.

Позвонил Геренсу:

– У меня есть вопросы, которые мне необходимо обсудить с вами.

– Буду рад вас видеть. Заходите.

Кабинет Геренса этажом выше. В большом кабинете он один. Поднимается из-за стола, здороваемся.

– Nehmen Sie Platz, bitte[78].

– Я хочу довести до вашего сведения, что в Эссене создаются такие условия, когда нам трудно пользоваться теми возможностями, которые открыты действующим между нашими организациями соглашением.

– А в чем дело? Разве мы чиним вам какие-либо помехи?

– В городе для нас созданы условия, которые мешают выполняемой нами работе. Вчера днем у меня на квартире был обыск, ночью с обыском пришли к нашему практиканту Фриду.

Геренс нахмурился. Видимо, разговор не доставлял ему удовольствия.

– Видите ли, – начал он, поднявшись из кресла и начав ходить по кабинету, – мы частная фирма и не вмешиваемся в дела правительства. У вас совершенно другая система, у вас все иначе. Нам порой даже трудно определить, где у вас кончаются функции правительственных учреждений и где начинается поле деятельности промышленных организаций. У нас это четко определено… Что же касается обысков и арестов, то они и у вас происходят. Вот недавно печать сообщила о том, что на Урале вами арестованы три инженера фирмы Метро-Виккерс.

– Это что же, в ответ на арест английских инженеров производятся обыски у советских специалистов?

– Конечно, нет, это я привел в качестве примера. Я даже не представляю, что мы можем сделать для вас. Единственно, чем я могу вам помочь, – это дать совет обратиться в Иностранный отдел полицейского управления. Там вам как иностранцу окажут необходимое содействие.