«Сколько же вы зарабатывали на нас!» – подумал я.
А может быть, согласиться!
Я собирался возвращаться в Москву. Написал уже письмо жене и только что хотел его отправить, как мне принесли телеграмму.
«Дай согласие на назначение уполномоченным Металлбюро на заводах Круппа на срок не более шести месяцев». И подпись – Тевосян.
Нет, не могу больше, хватит! Я уже как губка, до насыщения наполнен разными техническими сведениями. Надо все это отжать. Мне кажется, что я не в состоянии воспринять больше ничего.
А может быть, все-таки согласиться? Можно было бы провести дальнейшие исследования в лабораториях. Ведь я еще по существу их не закончил. На заводе есть чему поучиться.
Колебания прекратились неожиданно. Меня пригласил торговый представитель и сказал:
– Из Москвы получено указание о назначении вас уполномоченным.
– Не указание, а предложение, – ответил я, показывая ему телеграмму.
Оп засмеялся и, возвращая мне телеграмму, произнес:
– А и наивный же вы все-таки человек! Неужели вы не поняли, что это просто вежливое сообщение об уже принятом решении? Так что собирайтесь в Эссен и принимайте дела. Приезд вашей семьи в Германию оформляется.
– На сколько же меня здесь задержат? – спросил я торгпреда.
– Во всяком случае, не на шесть месяцев. Пару лет-то пробыть, вероятно, придется.
Пришлось пробыть больше – почти три года.
Из «голодающей» России
В Эссене, куда я приехал после того, как официально был назначен уполномоченным, на этой должности находился инженер Виткус. Пауль Янович Виткус также учился в Горной академии, и я его хорошо знал. Во время гражданской войны он был в составе частей латышских стрелков.
Практикантов на заводе было немного – старые заканчивали свою практику, а новые еще не подъехали.
Поэтому нам никто не мешал, и Виткус подробно и обстоятельно ввел меня в курс дела.
В одно из воскресений мы с Виткусом, Тергеряном и еще двумя практикантами пошли в Груга-парк – зеленую часть города, место гуляний, где находились различные аттракционы, карусели, американские горки, качели, тиры, небольшие ресторанчики. Большая площадь парка была занята ботаническим садом.
В Груга-парке по воскресеньям собиралось много народа.
Мы хотели пострелять в тире. Виткус часто ходил сюда, и его хорошо здесь знали. Когда мы всей группой подошли к тиру, хозяин спросил.:
– Wie gewohnlich Nummer sieben?[25]
У Виткуса здесь были уже хорошо пристрелянные винтовки.
– Я обычно стреляю из двух винтовок: номера семь и три.
В тире было много неподвижных мишеней, а также длинная цепочка движущихся белых мышей. При попадании в кружочек в центре мышки она опрокидывалась и вновь появлялась уже в верхнем движущемся ряду. Только Виткус начал стрелять, как к стойке тира подошел штурмовик. Судя по хорошо сшитому костюму из дорогого материала, он занимал крупный пост. Об этом свидетельствовали и наряды жены, вместе с которой он появился у стойки.
– Винтовку, – произнес он повелительным тоном.
Владелец тира молча подал десятизарядную винтовку, такую же, как у Виткуса.
– Вот сейчас ты увидишь, что значит настоящая стрельба, – произнес он, обращаясь к жене, и обвел нас высокомерным взглядом. – Я буду бить мышей.
В это время Виткус стал стрелять по мышам и не пропустил ни одной. К нему медленно передвигалась одна мышь за другой – и после каждого выстрела она исчезала. До штурмовика не доходило ни одной.
Он стоял и ждал. Он мог стрелять только тогда, когда промахнется Виткус, но тот, израсходовав все десять зарядов винтовки, крикнул владельцу тира:
– Nummer drei bitte[26].
Хозяин подал вторую винтовку, номер три. Израсходовав все десять зарядов третьего номера и сбив десять мышей, Виткус взял прежнюю винтовку и также стал сбивать мышек одну за другой.
Винтовку номер семь он передал владельцу тира со словами:
– Wiederladen bitte[27].
Штурмовик вначале стоял, прижав приклад винтовки к плечу и прищурив левый глаз, затем опустил ее, не имея возможности сделать ни одного выстрела. Затем, обращаясь к жене, совсем тихо произнес:
– Попытаюсь стрелять мышей из верхнего ряда, но это чертовски трудно.
Виткус, услышав это, сказал Тертеряну, который также очень хорошо стрелял:
– Становись на мое место и стреляй по нижнему ряду, а я стану с другой стороны от него, – и он кивнул в сторону штурмовика. – Я к нему ни одной мыши в верхнем ряду не пропущу. Но смотри, Арам, если хоть одну пропустишь – по шее получишь!
Виткус, забрав винтовки, переместился и занял место вправо от штурмовика и, пока тот целился, стал сбивать одну мышь за другой из верхнего ряда. Штурмовик вновь опустил винтовку. У тира стала собираться толпа. По всей видимости, об этом необычном состязании стало известно у других аттракционов. Раздались голоса.
– Кто это так стреляет? Он сделал уже более сотни выстрелов и ни разу не промахнулся.
Штурмовик стоял с опущенной дулом вниз винтовкой и кусал губы. Потом положил ее на стойку и с сильным раздражением произнес:
– Donnerwetter![28] – Не глядя ни на кого, он быстро отошел от стойки.
Виткус также положил свою винтовку, спросил: «Wieviel?»[29] – и полез в карман, чтобы заплатить за стрельбу. Владелец тира вдруг нагнулся, стал шарить под стойкой, наконец вытащил бутылку коньяку и, протягивая ее Виткусу, с горячностью проговорил:
– Kostenlos, kostenlos, ohne Zahlung. Was haben Sie gemacht – das ist doch zauberhaft[30].
Собравшаяся около тира толпа стала аплодировать, не спуская восторженных глаз с Виткуса и Тертеряна. Кое-кто стал смотреть вслед удалявшемуся штурмовику, и в этих взглядах чувствовалось удовлетворение случившимся – посрамлением одного из коричневорубашечников. Они не вызывали тогда симпатий.
Летом 1932 года количество безработных сильно возросло. Просящих милостыню стало больше.
Как-то в один из вечеров, когда я проходил по городскому саду, ко мне подошла девочка лет восьми-десяти, опрятно одетая. На худеньком бледном личике живыми были одни большие, не по-детски серьезные глаза. Она сказала:
– Vatti ist arbeitslos schon vier Jahre, Mutti ist krank, wir haben nichts zum Essen. Konnen Sie nicht uns helfen[31].
По тому, как она это сказала, было видно, что это не профессиональная нищенка и, может быть, даже впервые просит.
У меня при себе была бумажка в пять марок – я отдал ее девочке. Она растерялась и в страхе произнесла: – Aber das ist doch zuviel[32].
В 1930 году, когда я впервые попал в Эссен, я не видел ни одного нищего – теперь они стали встречаться все чаще.
А немецкая пропаганда пыталась отвлечь внимание от тяжелых внутренних дел и привлечь его к тому, что происходит в других странах. Особенно изощрялись газеты и радиопередачи в изображении тяжелого продовольственного положения в Советском Союзе.
На улицах развешивались плакаты с изображением голодающих детей. Надписи свидетельствовали о том, что это будто бы заснято на Украине. Хотя даже небольшой знаток Украины мог увидеть, что такой одежды на Украине не носят.
Нам нужно было что-то купить, и мы с женой и дочкой зашли в магазин Блюма. Жена и дочь тогда только что приехали из Москвы. Розовое полное личико девочки обращало на себя внимание – в Эссене такие лица были редкостью. В магазин вместе с нами вошел какой-то чин из штурмовиков, показывая на Надю, он обратился к находящимся в магазине:
