– Все-таки не думал, что вы покажете нам прокатку быстрорежущего листа.

– Инженерам крупповского завода я бы не показал, но вам почему же не показать? Мы над этим технологическим процессом бились десять лет – вы будете его осваивать не менее двадцати, а мы за это время так далеко уйдем, что все наши современные методы производства будут представлять интерес только для историков.

«Наглец!» – подумал я. Но что же делать? Здесь не место эмоциям – нас послали учиться.

Об этом разговоре я все рассказал инженеру Еднералу. Еднерал был очень серьезный человек. Я его знал еще по Горной академии, уже в студенческие годы он выделялся своими способностями.

– Ну что же, посмотрим, – улыбаясь, сказал мне Еднерал. – Я вам напишу, когда мы начнем это производство.

Он свое слово сдержал. Месяца через три с вновь прибывшими практикантами я получил от него записку. Она была чрезвычайно лаконичной:

«Прокатали первые слитки. Работу проводим в кооперации с заводом «Серп и молот». Листы получились очень хорошие. Я их осматривал на «Серпе». После проведения положенных испытаний перейдем на регулярное производство. Если будете вновь в Крефельде, передайте директору, что мы скоро сможем поставлять ему такой же лист, а может быть, даже и лучше».

Так на практике решалась задача – пробежать в короткое время тот срок, на который мы отстали от Запада.

В течение всего 1932 года в Германии шла непрекращающаяся борьба. Часто бастовали рабочие. Объявлялись локауты. Закрывались не только отдельные цехи, но и целые заводы.

У Круппа количество заказов резко сократилось, и в некоторых цехах плавильные печи нечем было загружать. Часть мартеновских печей работала только три дня в неделю – остальные дни их отапливали с таким расчетом, чтобы они не могли полностью остыть, а затем при получении заказов их вновь вводили в действие. Рабочие ходили с пасмурными лицами – они боялись, что могут совсем потерять работу.

В этом году как никогда было много разного рода избирательных кампаний. Во время проведения выборов особенно чувствовался все нарастающий пульс политической борьбы.

Вечерами в дни выборов я вместе с практикантами иногда заходил в дешевенькие ресторанчики, где можно было зримо ощущать накал борьбы, так как результаты подсчета голосов за соперничающих кандидатов передавались через каждый час. По аплодисментам можно было судить о симпатиях посетителей.

В Эссене было много членов партии католического центра. Из рабочих же крупповского завода мало кто принимал участие в политической деятельности. Здесь в течение десятилетий складывался рабочий коллектив, дороживший больше всего местом на заводе и как огня боявшийся потерять его.

Во время всеобщей забастовки, например, охватившей летом 1930 года всю Рейнскую область, представители администрации крупповского завода со злорадством сообщили нам, что в день объявления забастовки в цеха явились даже больные – они боялись, что их могут счесть забастовщиками.

Среди инженерного состава тогда было еще очень мало людей, явно сочувствующих Гитлеру. Большинство избегало высказывать свои суждения. Но затем, по мере роста влияния Гитлера, кое-кто из мастеров и инженеров стали поднимать при разговорах темы, явно взятые из арсенала национал-социалистической пропаганды.

– Скажите, разве это справедливо? Германия перенаселена, а в вашей стране столько пустующих земель, – нередко можно было слышать на заводе.

Кое-кто из мастеров и рабочих стал холоднее относиться к нашим практикантам. Это также свидетельствовало о том, что антисоветская пропаганда приносила свои плоды.

В городе росло количество штурмовиков. Их руководитель – Рём похвалялся, что у него большая армия, нежели у правительства. Фашизм поднимал голову. Все громче раздавались голоса национал-социалистов. Все больше их участвовало в демонстрациях и митингах. Речи Гитлера и его последователей становились резче и исступленнее.

…28 января 1933 года газета «Ангриф» вышла с крупным заголовком на первой странице: «Schleicher gestiirzt»[61].

30 января Гинденбург назначил Гитлера рейхсканцлером, а на следующий день в «Ангрифе»» появилось сообщение: «Scharfe Massnahmen gegen die KPD geplant[62].

Усилились разного рода провокации, в результате которых полиция проводила массовые облавы и многочисленные аресты. Не было дня, чтобы газеты не сообщили об арестах и убийствах.

В ночь с 27 по 28 февраля 1933 года я выехал из Эссена в Берлин. Когда я вышел, как обычно, в восемь часов утра на вокзале Фридрихштрассе, собираясь отправиться в ресторанчик Ашингера, чтобы позавтракать, то был буквально оглушен криками продавцов газет, бегавших по перрону. Я мог только разобрать слова: «Dritte Ausgabe»[63]. Фашистская газета «Ангриф» вышла сегодня уже в третий раз. Что же случилось?

Я купил газету, сунул ее в карман и отправился к Ашингеру. Заказал завтрак и, когда официант отошел от столика, развернул газету. На первой странице был большой снимок здания рейхстага, из окон которого валил дым. Надпись гласила: «Коммунисты подожгли рейхстаг. Следы поджигателей ведут в Советское посольство. Один из поджигателей арестован…»

В Торгпредстве работа начиналась в десять часов утра. У меня еще есть время. Надо пройти к рейхстагу и посмотреть, что там творится. Быстро съедаю завтрак и иду в конец улицы Унтер ден Линден, к рейхстагу. Здесь собралась большая толпа. Работают пожарники. Среди толпы шмыгают какие-то подозрительные личности.

Надо отсюда уходить. Направляюсь к Торгпредству. Но, может быть, там уже полиция?» – мелькает мысль. Газетная фраза, следы ведут в Советское посольство, явно провокационная.

Решил идти не сразу в Торгпредство, а пройти мимо но противоположной стороне улицы. Надо вначале осмотреться. Медленно иду мимо. Но ничего подозрительного не замечаю. Двери здания открываются и закрываются и через них проходят люди. Перехожу улицу и открываю дверь. Все в порядке. Тот же старик немец-вахтер сидит у дверей. В непрерывно движущихся кабинах лифта поднимаются сотрудники.

Направляюсь к Попову – в то время он исполнял обязанности постоянного представителя Наркомтяжпрома при Торговом представительстве.

– Неудачно приехал. А может быть, даже и хорошо, все равно пришлось бы вызывать, – сказал он. – Тебе необходимо немедленно выезжать в Эссен. Лично поговори с каждым практикантом и проверь, нет ли у них каких-либо материалов, которые могут использовать против нас с провокационной целью. Ты ведь знаешь, кое-кто, вопреки инструкциям, собирает коммунистические листовки и галеты. Я недавно с одним инженером из командированных к нам на приемку оборудования большой бой выдержал. Видите ли, ему, когда он вернется домой, нужно будет доклад делать и, в частности, рассказать о том, какую работу проводит Немецкая компартия. Так вот, для этого доклада он собрал уйму материала. Объясняйся перед немецкими властями потом, что это за материал, собирал он его или, наоборот, распространял. Сейчас каждый день жди провокаций. Надо быть готовым к самому худшему. Не исключено, что союзники вмешаются в происходящие события и оккупируют Рейнскую область. Я пошлю телеграмму в наше посольство в Париж. Если эго произойдет, мне невозможно будет поддерживать с тобой связь, и я попрошу, чтобы они взяли над тобой шефство. А теперь быстро отправляйся в Эссен – ты еще успеешь на поезд, уходящий с Цоо в час дня. Но надо спешить.

Я взял такси и отправился на вокзал Цоо. Билет брать было уже поздно. На автомате взял перронный билет и вбежал на платформу. От платформы отходил состав, я вскочил на подножку вагона, но в этот момент раздался пронзительный свисток и рука железнодорожника сдернула меня с подножки.