Мещеряков торопил события. Из Питера-Камчатского и Москвы на имя командующего части ежедневно приходили грозные бумаги и радиограммы. Адъютант в отсутствие Зобова и начштаба с заместителем, отказавшихся играть на стороне заговорщиков, отбрехивался тем, что «командир болен».

Мещерякову нужны были эксцессы. Чтобы подтолкнуть события, он, оставшись наедине с командиром ПО, заявил:

— Мне нужен поджог рейхстага.

— Чего? — не понял глуповатый «подпол».

— Повод нужен, сечешь? Не могу же я кинуть клич: бей камчадалов, потому что у них глаза узкие. Необходимо организовать в Калчах провокацию. Выбери человек пять солдат из нелояльных и ночью «найди» их тела на окраине поселка. Будет повод упорядочить местное население. Не нравится мне, что у них оружия на руках много. И замешаться между них посторонним, как два пальца обоссать. Лишние сложности нам ни к чему. Подержим их недельку в Доме культуры. И, — Мещеряков поднял палец вверх, — отбери десятка два особо крикливых. Пригодятся для устрашения.

— У нас этого добра — оружейки битком набиты. Неужели не хватит?

— К гражданскому населению особое отношение, — терпеливо пояснил Мещеряков. — Солдаты — пища смерти. Это стереотип. Убей мы сто военнослужащих — это не произведет такого эффекта, как казнь десятка гражданских. Понял?

— Понял, — хмуро сказал командир ПО. — Может, остановимся? Ну их, к такой матери, эти деньги. Нам же потом жизни не дадут. Загоняют, как зайчат.

— Послушай, подполковник, — тихо и зло сказал Мещеряков, — когда тигру предлагают стать львом, он может не согласиться — ему и в своей шкуре ништяк. Но когда у зайца выпадает шанс превратиться в царя зверей, то надо очень хорошо подумать, прежде чем отказываться. Такое бывает раз в жизни, и я свой выбор сделал. И перешагну не через десять — через тысячу голов, а своего добьюсь. И твоя голова для меня не помеха, учти. Сделал шаг — иди до конца, без оглядки.

— Да ладно тебе, капитан, — миролюбиво сказал командир ПО. — Считай, пошутил я. Прав ты, такие деньги раз в жизни появляются, да и то не у каждого.

— А чтобы ты не комплексовал, — добавил Мещеряков, — могу посоветовать: убей пару-тройку дерганых. И сразу все на свои места встанет. Потому что трое ли, три ли десятка, уже никакой разницы. Как переговоры с Зобовым?

— Орет, — покачал головой полковник. — Матом всех подряд кроет. Грозится башку всем снести.

— Отлично, — обрадовался Мещеряков. — Это и нужно. Надеюсь, все записали?

— В лучшем виде.

— Отдай кассету связистам, пусть скомбинируют «обращение сдуревшего генерала части» к правительству. Общий смысл таков: не лезьте не в свое дело, я здесь хозяин, сунетесь — кину «башку» на цель. Врубаешься? Потом выдадим это в эфир, а следом заявление «временного подпольного совета части»: сохраняем лояльность по отношению к центральной власти, эвакуируем Калчи, берем под охрану объекты, но умоляем не принимать поспешных решений, этот свихнувшийся боров готов на все. Все сообщения шифровками. Пока.

— Словам не поверят, — заявил командир ПО. — Там такие зубры — их на понт не возьмешь.

— И не надо, — спокойно сказал Мещеряков. — Вам же было сказано: нужны трупы. Сделаете фотографии и факсом в верха. А после этого — он просит 500 миллионов долларов. И не дожидаясь ответа — еще одну аналогичную картину. Поверят, куда им деваться. За ними Чечня. Пора, хоть на время, кнут сменить на пряник. Главное — не давать искать ходы и тянуть время. Быстро все надо делать, а не лясы точить. Иди и помни — неверное движение, и загремим так, что мало не покажется.

Подполковник ушел, а Мещеряков сморщился, как от зубной боли — с кем работать приходится!

Зарплату на Калчевском рыбокомбинате работягам, которые еще не спились и не умотали на материк, выдавали красной рыбой, икрой. Погрузив причитающийся ему мешок чавычи в детскую коляску, бывший учитель математики Геннадий Танутин попер в магазин, где осуществил бартер: 10 кг рыбы — 0,5 «Кубанской». Интеллектуалы всегда любили надираться в одиночестве, и поэтому, обнаружив себя ранехонько утром на окраине Калчей в полуразрушенном сарае, Гена не удивился.

Отчаянно зевая и трясясь с похмелья, Танутин выкатил коляску с оставшейся рыбой в полутемь-полусвет камчатского утра.

В первый момент он подумал, что несколько человеческих тел, неподвижно распластанных около сарая — это остатки вчерашней компании, и он, Гена, почему-то изменил своей привычке лакать спиртное в одиночестве. Гена подошел к крайнему и, ткнув его кирзовым сапогом в бок, поинтересовался:

— Мужик, закурить есть?

Мужик ничего не ответил, голова его от тычка мотнулась в сторону, и Гена увидел черное изуродованное лицо. Он попятился, трезвея с каждой секундой и, запнувшись о труп другого солдата с вывернутой головой, бросился бежать, толкая впереди себя тележку с рыбой.

Гена успел пробежать шагов двадцать, не больше. Из-за кустов ему навстречу стремительно вышел человек с автоматом.

— Стой, — сказал человек негромко.

Не успев затормозить, Гена врезался своим тарантасом автоматчику в живот. Тот матюкнулся, пнул сапогом коляску, и рыбные тушки рассыпались по дороге.

— Кто такой? — послышался за спиной Танутина ленивый голос.

Гена затравленно обернулся и увидел еще троих вооруженных людей, которые вразвалочку направлялись к нему.

— Гражданский, — сказал первый автоматчик. — Пер, как танк. Оттуда. — Он многозначительно выделил последнее слово.

— Гражданский?! — оживился один из военных. — Это хорошо. Гражданский нужен для разнообразия. Кто тут еще чистенький?

— Сашка, — сказал первый автоматчик. — Вон, за спинами прячется.

— Чистяков, сука, быстро сюда! — заорал старший. — Давай, причащайся, а то самого в расход пустим.

Низенький Санька нерешительно подошел к Танутину. Страх выступил на лице Гены каплями грязного пота.

— Не бойся, Саня, — сказал один из военных. — Это только сначала страшно. А потом — семечки.

Санька снял с плеча автомат и взмахнул прикладом. В голове у Танутина сверкнула зеленая молния. Упав, сознание он не потерял и удивленно смотрел, как подергивается его же правая рука, а вместо ног словно бы выросли два деревянных столба.

И еще он увидел, как, зверея, заносит над его головой приклад «причастившийся» Санька…

— Отлично, — сказал Мещеряков, разглядывая фотографии. — Калчи прочесать и изолировать. В Москву — заявление Зобова, фотографии, наше воззвание и снова — фотографии. Да не эти — свеженькие!

— Поговорим? — сказал Владимир. — Нам есть о чем.

— Поговорим.

И наступило молчание. Рация тихонько потрескивала в тишине, откликаясь на дальние грозовые разряды. Беззвучно мерцал экран телевизора.

— Только без глупостей, — попросил Владимир. — Хорошо? Не надо окружать дом, устраивать штурм. Вам ведь нужно то, что упало в тайге в 1973 году? Так?

— Именно.

— Значит, нужен я. Живой. Поэтому — лучше не надо. Попытаемся все решить путем переговоров.

— Это разумно, — согласился собеседник. — Только давайте говорить информативно. Ресурсы питания вашей радиостанции, увы, ограничены.

— Хорошо. Ваши требования?

На том конце радиоканала помолчали.

— Вы должны встретиться со мной и указать на карте или непосредственно на местности точку, где хранится груз. После этого репрессии против вас прекращаются, и вы можете идти на все четыре стороны. Хотите — можем доставить вас в Чернявинск.

— И это все? — спросил Владимир. — Я-то думал, со мной будут торговаться, предлагать умопомрачительные суммы. Просто все у вас получается. Обидно даже.

— Какими будут ваши условия?

— Половина, — не задумываясь, сказал Владимир. — Не груза, конечно, а его стоимости. Мелкими, не новыми купюрами, упакованными в железнодорожные контейнеры. Оставите деньги на станции Калчи-Товарная. Как-нибудь на досуге я их заберу.