Но вышло иначе. В наушниках раздались крики, глухой топот сапог, и внезапно в барабанные перепонки ударила трескучая очередь, скорее всего, из автоматического пистолета. Парень вел себя как настоящий мужчина — предпочел смерть предательству. Послушав еще несколько минут, Вартан быстро спустился с крыши бани. Пленник пока был жив, и Вартан надеялся, что с его помощью тот не уйдет из этого мира, унося с собой тайну местонахождения своего приятеля.

Черной тенью скользя вдоль забора, Вартан спустился к реке. Сладкую парочку — едва бредущего молодого солдата и вооруженного верзилу — он нагнал в конце тропы, упирающейся в пологий берег. Вынул из пластикового пакетика зазубренную стрелку и зарядил ею духовое ружье. Он успел вовремя — верзила, обрушив на пленника приклад автомата, готовился выполнить приказ адъютанта. Едва слышно хлопнул сжатый воздух, и палач, схватившись за шею, рухнул как подкошенный.

Вартан прислушался — тихо. Он подошел к парню, легко взвалил его на плечи и вдоль берега пошел к спрятанной в кустах лодке.

Гульнара — вредная девчонка, вместо того чтобы сидеть в палатке, выбежала из леса к нему навстречу.

— Папа! — испуганно округлила она глаза. — Кто это? Он мертвый?!

— Умрет, и я вместе с ним, если ты сейчас же не вернешься обратно!

Но Гульнара не обратила на его слова внимания. Она подбежала к Диме, осторожно вытерла с лица кровь и — женская непредсказуемость — восхищенно произнесла:

— Папа, а он красивый!

Сидеть в узкой расщелине, подогнув колени аж до ушей, было не особенно приятно и удобно, но Владимир терпеливо ждал. И дождался. Затихнувший было вдали шум вертолетного двигателя снова возник, приблизился и расширяющимися кругами заметался над тайгой. Пролетев какое-то расстояние по вероятному пути беглеца, «КА-50» возвратился, и те, кто сидел в нем, приступили к планомерному прочесыванию леса вокруг скалы. Послышалась трескотня — из кабины обстреливали подозрительные участки. Владимир нервно рассмеялся.

— Давай! — закричал он в синий кусочек неба над головой. — Давай, давай! Патроны казенные!

Он понимал адъютанта. Такой облом! Вместо двухсот контейнеров — жалкие восемь. Есть отчего начать писать свинцовым кипятком. Но кто-то молодец — подчистил тайничок славно. Скорее всего, руку приложил человек случайный. Если бы здесь поработали охотники за галлием, они бы не оставили ни грамма. Да Бог с ним! Снова быть свободным и живым — это стоит больше, чем расщелина, полная баксов. Пользуйся, незнакомец, я сегодня щедрый!

Постепенно гул стих. Владимир выждал с полчаса и вылез из расщелины. Все. Снова один в тайге — как тогда. Без пищи, без оружия. Вообще-то есть нож — деревянный. Были бы спички, сгодился бы на растопку.

С голода помереть Владимир не боялся. В лесах на Камчатке как в сказке — под каждым под кустом здесь и стол, и дом. Он, не сходя с места, выхватил из-под сапога несколько розовых сыроежек, сжевал их и похлопал по животу — жить можно.

«Жить можно, — подумал он, — а вот что дальше-то делать? Сидеть в расщелине, как таракан, и ждать, когда найдут? Глупости. Идти самому? Куда?»

Владимир трезво, тщательно обмусолил все возможные маршруты, и ему стало нехорошо. Как ни крути, двигаться надо было в направлении Калчей — к единственному обитаемому месту, дорогу к которому он знал. Снова игры в прятки, постоянное напряжение, опасности. Понемногу он успокоился. В конце концов, путь туда неблизкий. Пока дойдет — власть, как говорится, и переменится. Прилетят на больших самолетах военные люди и наведут в поселке порядок. И тогда все действительно станет как надо.

Он молча постоял над расщелиной — как над могилой блестящим мечтам — и полез на скалу высматривать дорогу.

Тайга кудряво расстилалась во все стороны. Он различил в единообразной массе далекие прогалины, и порадовался, что находится не в Сибири — там-то уж точно хана. Далеко на горизонте маленькой горкой возвышался Шивелуч. Владимир прикинул расстояние — километров пятьдесят — и подумал, что не торопясь, дня за три-четыре доберется до вулкана, а там и рукой подать. Торопиться не надо. Он закинул ватник на плечо — солнце пекло немилосердно — и, насвистывая, зашагал своей дорогой.

В этот день он прошел совсем немного — часто останавливался, набивал карманы черемшой, грибами. Найдя солнечный пригорок, полежал полчасика на его шершавой спине, подставляя солнечным лучам до безобразия бледное тело. Вот о такой Камчатке он мечтал — теплой и ласковой, с высоким бледно-голубым небом и шероховатой от шелеста листьев тишиной.

«Закончится вся эта дребедень, — перееду сюда жить, — внезапно подумал он. — А что? Сдался мне этот занюханный Чернявинск. Гарь, смрад — что там хорошего? Буду рыбу ловить, охотничать. Камчадалку себе заведу. И будут у нас шесть штук узкоглазых пацанов. Кривоногих. Коричневолицых. Низкорослых. Нет, переезжать я сюда, наверное, все-таки не буду. Лучше на отдых в санаторий, на воды. Возьму с собой Ларису — и махну на следующий год. Как там она, интересно?»

На ночлег он стал готовиться поздно — небо на западе уже приобретало красно-фиолетовый оттенок. Нашел холм повыше, натаскал в кучу веток и забрался в ее середину, полагая, что если какой-то зверь захочет ночью наведаться к нему, то обязательно зашумит и разбудит.

Спалось хорошо — на высоком месте не было ни мошки, ни комарья. Утро наступило безмятежно-ласковое. Владимир раскидал ветки, сладко зевнул и поплелся к ручью. Постирал рубашку, носки, поплескался с уханьем в ледяной воде и, ожидая пока подсохнут вещи, снова растянулся на упругих ветках.

Он снова уснул, потому что когда открыл глаза, солнце пялилось прямо ему в лицо огненно-косматым глазом. Но разбудил Владимира не жар его лучей, а возникший над тайгой далекий звук, от которого он съежился в первую секунду, а потом, похватав вещи, колобком покатился под укрытие деревьев. Этот звук он не спутал бы ни с каким другим. Над тайгой летел вертолет. Прижимаясь к стволу, Владимир разглядывал сквозь листья небо и ругал себя последними словами. Расслабился, успокоился, вот теперь получи! Заметят кучу веток на холме, засекут в редколесье темную одежду и без лишних хлопот порежут очередями. От вертушки не убежишь.

Гул приблизился — очень быстро. Машина летела не на свободный поиск. Так ревет двигатель во время погони. Или бегства.

Вертолет промелькнул черно-зеленой осой где-то в стороне. Гул стал затихать, но не успел он сойти на нет, как в той стороне, откуда он возник, послышался точно такой же натужный рокот. За первой машиной на бешеной скорости шла вторая. Владимир понял, что летающие крепости решают свои проблемы, и побежал по склону холма наверх.

Вертолеты черными точками совершали большой полукруг. Можно было подумать, что они просто следуют одним маршрутом, ведущий и ведомый, но очень уж рваным был полет первого — броски влево вправо, горки. Он явно пытался оторваться от близнеца, но тот, умело срезая углы зигзагов, постепенно приближался. Вдруг Владимир увидел точечную вспышку, и от беглеца к догоняющему вертолету протянулась тонкая черная нить. Тот мгновенно изменил курс, и ниточка, так и не закончившись взрывом, ушла за сопку. Похоже, в первой машине поняли бесперспективность своей тактики и перешли к решительным действиям.

Чем ответил обидчику противник — ракетой или пулеметными очередями — Владимир так и не увидел: вертолеты слились с горизонтом и исчезли.

Империя начала разваливаться — понял Владимир. Кто-то не выдержал диктата и решил сделать ноги, пока не поздно. Ну что ж, долго это продолжаться не могло. Теперь начнутся побеги, неповиновение — если, конечно, адъютант не предпримет очередной ход и не усмирит непокорных. Все, кажется, уже было. Остается только рубить головы и насаживать их на плетни вокруг Калчей.

Владимир вздохнул, набросил на спину влажную рубашку, завязав ее рукава вокруг шеи, и снова побрел по светло-зеленому ковру.