— Анекдоты, боец, можно рассказывать. Но в первую очередь надо выполнять замечания сержантов. Грудь к осмотру!

Существовал дурацкий обычай — если кто-то из курсантов провинился, сержант осматривал у него третью пуговицу хэбэ сверху. Если у пуговицы металлическая петля располагалась перпендикулярно груди, сержант бил кулаком по этой пуговице, стараясь согнуть петлю о грудную клетку. Вздохнув, Ворсинка выпятил грудь. Гришневич не стал проверять пуговицу, а просто ударил Ворсинку в грудную клетку. Ворсинка пошатнулся, несколько секунд ловил ртом воздух, а затем зашелся глубоким, хриплым кашлем.

— Ну что, Ворсинка — надо слушать сержантов?

— Так… Ха-кха! Кха-кха-ха! Надо!

— Смотри не умри! А теперь — улетел отсюда, душара!

Все еще кашляя, Ворсинка понуро побрел прочь. Тищенко думал, что сержант сейчас остановит Ворсинку и заставит бежать, но сержант посчитал наказание вполне достаточным и больше его не трогал. Провожая Ворсинку взглядом, сержант раздумывал о последствиях: «Заложит, падла или нет? Если заложит, то надо будет ему все ребра пересчитать. Но вроде бы он парень крепкий — не из позвонков. Наверное, не гнилой — не заложит». И сержант отвернулся к окну в полной уверенности в том, что все сойдет ему с рук.

Чтобы не мозолить сержанту глаза и не попасть под его тяжелую руку, Тищенко благоразумно взял мыло и ушел в умывальник. Там как раз освободилось несколько мест, и Игорь принялся застирывать свое хэбэ. Стирался не только второй взвод — здесь было много курсантов и из четвертого. Внимание Игоря привлекли Брегвадзе и трое азербайджанцев, раздобывших у Черногурова старый таз и сейчас растворяющих в нем хлорку. Растворенная хлорка распространяла резкий, удушливый запах и вскоре воздух в умывальнике стал напоминать атмосферу туалета, обработанного санэпидемстанцией. Но хуже всего приходилось самим растворявшим. У ближе всех стоящих к тазу Аскерова и Мамедова время от времени от действия хлора из глаз капали слезы.

— Все — растворылос. Давай мой хэбэ, — сказал Брегвадзе Абилову.

Абилов подал грузину ворох одежды.

— Э-е, а это чей? — спросил Брегвадзе, опустив свое хэбэ в таз.

— Мой.

— Места не хватит.

— Ложи, хватит! Пуст лежит — белий будет. Потом они свой хэбэ положат, — настоял на своем Абилов.

Брегвадзе согласился и затолкал в таз поверх своего хэбэ и хэбэ Абилова.

В армии существует своеобразная мода на «выгоревшее» хэбэ… Оно как бы должно продемонстрировать окружающим, что солдат уже много прослужил и, как правило, является военнослужащим второго года службы. Но представители Кавказа зачастую делают хэбэ «выгоревшим» еще будучи молодыми солдатами. Чаще всего это сходит им с рук, так как сержанты не всегда обращают внимание на такие мелочи, учитывая дикость и непредсказуемость поведения горцев. Кавказцы это тонко чувствуют и используют небольшие поблажки, естественно, не переходя границы «приличий».

Абилов и Брегвадзе колдовали над тазом с такой серьезностью, как будто бы готовили космический корабль к старту. Игорь заметил, что Брегвадзе всыпал еще хлорки в и без того насыщенный ею таз. Тищенко был химиком, а его химическое образование подсказывало сейчас курсанту, что хэбэ может вообще расползтись от такой усиленной обработки.

— Зачем столько хлорки? — спросил Игорь, подойдя к Брегвадзе.

— А чито — у тебя спросит надо било? — недовольно пробурчал грузин.

— Я химик. Если слишком много хлорки насыпать — все хэбэ на нитки разлезется, — обиженно пояснил Игорь, недовольный тем, что его чистосердечное желание помочь не нашло должного отклика.

— Кимик? Чито за кимик? — спросил Брегвадзе.

— Химик. Изучал, как вещества друг в друга превращаются. Ты в школе химию изучал?

— А, хымик — знаю. А то чито за кимик, думаю. Так сколко надо хлорка сыпать? — Брегвадзе вопросительно уставился на Игоря.

А вот ответа на этот вопрос Игорь не знал. «Кто его знает, сколько надо сыпать. И кто меня за язык дергал?! Если сожгут хэбэ — все на меня свалят», — подумал Тищенко и неуверенно ответил:

— Столько, сколько вы сейчас насыпали — так будет нормально. Больше не сыпьте.

— Нам тоже столко сыпать? — спросил стоящий рядом Аскеров.

— А вы где будете делать?

— Тоже в этот таз.

— После них?

— Да. Сейчас они делают, а потом ми с Мамедовым.

— А хлорка у вас есть?

— Телый мешок, — продемонстрировал свой запас Аскеров.

— Тогда после них подсыпьте еще немного, и все будет нормально.

Посчитав свою просветительскую миссию завершенной, Игорь достирал хэбэ и пошел сушить его утюгом в бытовку. Надо было успеть до обеда. Очередь была большой, но ждать было необременительно, потому что все ожидающие рассказывали анекдоты. Больше всех знал анекдотов Байраков. Вот и сейчас он рассказывал очередную историю «из жизни прапорщиков». Из-за оглушительного смеха Игорь ничего не расслышал, но засмеялся вместе со всеми, чтобы его не посчитали идиотом.

— А хотите, я вам пару загадок загадаю? — весело спросил Байраков.

— Задавай, — попросил за всех Петренчик.

— Ладно, слушайте. Что делает прапорщик до обеда?

Со всех сторон послышались самые разные варианты ответов, но Байраков лишь снисходительно улыбнулся:

— Не знаете. А о чем думает прапорщик после обеда?

Опять никто не угадал. Байраков с чувством легкого превосходства обвел взглядом курсантов и пояснил:

— До обеда прапорщик ходит и думает — что бы ему украсть, а после обеда — как украсть!

— Га-га-га-га — хорошо сказано! — ржание Петренчика было таким заразительным, что вскоре вся бытовка ходила ходуном от смеха.

Если бы рядом были сержанты, то обязательно кому-нибудь попало бы за слишком бурное проявление эмоций, но на счастье разошедшихся курсантов все было спокойно. Игорь смеялся вместе со всеми, потому что на этот раз было действительно смешно, но все же он не разделял общего мнения о прапорщиках. Ни Креус, ни командир третьего взвода Федоров вовсе не выглядели идиотами. Креус мог дать фору любому майору своим поистине генеральским внешним видом, а Федорова уважала вся рота за его честность и человечность. «Но ведь в анекдотах всегда всех кретинами изображают. Про Петьку и Василия Ивановича и не такое рассказывают, хоть и любят их, как самых настоящих героев», — решил для себя эту проблему Тищенко.

К обеду почти весь взвод постирался и поутюжился (за исключением тех, кто собирался стираться полностью). Впрочем, очередной курьез произошел со Стоповым. Стопов постирался полностью и теперь никакой утюг не мог высушить его хэбэ. В трусах и майке Стопов резко выделялся на фоне остального строя.

— Что у тебя такое случилось, Стопов? — удивленно спросил сержант.

— Виноват — я пастирався.

— Ну и что, что ты постирался? Все стирались. Но все ведь нормально одеты?

— У меня мокрае хэбэ.

— Так у половины мокрое. На теле быстрее высохнет. Видишь — у Тищенко рукава мокрые, но он надел?!

Рукава хэбэ у Тищенко и в самом деле были мокрые, но он рассчитывал досушить их по пути в столовую.

— Виноват. У меня полнастью мокрае — я яго пастирав.

— Что?! Ты что — полностью хэбэ постирал?

— Вы ж гаварыли, што можна полнастью стирацца… Я и пастирав.

— Стопов, ты дурак или прикидываешься?! Я имел в виду, что сегодня вообще можно полностью стираться… Если ты уж решил все хэбэ постирать, то надо было это уже после обеда сделать. Федоренко и Мазурин подошли ко мне и спросили — я им все и объяснил. А тебе, значит, подойти некогда.

— Виноват.

— И что же ты теперь будешь делать, а? В трусах в столовую пойдешь?

— У трусах не паложэно.

— Что не положено?

— У трусах не паложэно, — простодушно повторил Стопов.

— А что ж ты будешь делать, если не положено?

— Разрэшыте, я в казарме астанусь? — попросил Стопов.

— Я тебе останусь! Бегом в сушилку — найди там какую-нибудь подменку!

— Разрэшыте, я в сваем вэщмешке вазьму?