Бежали по большому кругу в колонне по четыре. Впереди, задавая тон, коробку вёл Гришневич. Его сапоги с такой силой били по асфальту, что казалось, будто бы они сейчас пробьют дыру в тротуаре. При своём обычном среднем росте Гришневич весил девяносто килограммов, но, несмотря на это, не был жирным. Особенно рельефных мышц тоже не было. В лучах низкого, утреннего солнца голый по пояс Гришневич казался Игорю огромным бегущим окороком. От этой мысли стало веселее и даже легче бежать. Пошли на четвёртый круг. Гришневич, полуфыркая-полуговоря, считал:

— Раз, раз. Раз, два, три. Раз, раз. Раз, два, три.

Бежать нужно было в ногу, причём держать равнение и в шеренге, и в колонне. Сзади бежал гораздо более скромный по комплекции младший сержант Шорох и, то и дело, недовольно покрикивал:

— Петрэнчык, держы равнение в калоне! Фуганав, не вылазь влева!

На пятом кругу с дистанции сошёл Сашин. Схватившись рукой за сердце, потупясь вниз, он с бледным лицом шёл сзади, судорожно хватая ртом воздух. Игорь и сам чувствовал, что ему всё труднее становится бежать под счёт Гришневича. Да и общий порядок построения уже часто нарушался из-за того, что кто-нибудь в передних шеренгах сбивался с ноги, ударившись пяткой о носок сапога бегущего позади. И так, по цепочке, весь строй.

Ещё через круг начал отставать Фуганов. Широко раскрывая рот, с пунцовым лицом и выпученными глазами он всё больше отставал от взвода. Оглянувшись на Фуганова, Шорох недовольно прокричал:

— Фуганов, што ты, как рыба, глаза вытаращыв?! Не сбивайся с тэмпа, даганяй взвод!

Тищенко, почувствовав, что слабеет, тоже начал понемногу отставать. В висках стучало так, как будто бы по голове били огромным молотком. Очки запотели, глаза заливал едкий, солёный пот.

— Тищэнка, што ты?! Фуганов в тры раза больше тебя весит, а ты што — тожэ бежать не можэш?! Не размазывайся, терпи! — подбадривал Шорох.

Закололо где-то в селезёнке. Игорь схватился за это место и остановился. В голове едва слышно зашумело, и глаза Игоря оказались во тьме. Уже падая, Тищенко пришёл в себя и сумел сохранить равновесие. Из носа, заливая губы и шею, хлынула кровь. В горле Игорь почувствовал хорошо знакомый горько-солоноватый вкус. Зажав нос руками, Игорь медленно пошёл к казарме. На спортгородке взвод делал упражнения. Гришневич, увидев окровавленное лицо Тищенко, спросил:

— Что с тобой?

— У меня это бывает, товарищ сержант. Разрешите, я посижу?

— Иди в казарму. Посиди там, если нужно. Сходи, помойся.

Поднявшись на второй этаж, Тищенко направился к умывальнику. Дневальный с удивлением обернулся и посмотрел Игорю вслед. Пустив под большим напором воду, Игорь подставил голову под струю. Вода была холодной и, казалось, что мозг сдавил ледяной обруч. Минуты через две кровь остановилась. Чувствуя какую-то тошноту и слабость, Тищенко побрёл в свой кубрик. Когда Игорь вторично проходил мимо дневального, тот не выдержал и спросил:

— Кто это тебя так?

— Что? — не понял Тищенко.

— Морду подпортил. А? Свои?

— Просто на зарядке кровь пошла.

— Ха, заливай больше! Ладно, не хочешь — не говори! Твоё дело.

На утренний осмотр Тищенко с разрешения Гришневича не пошёл. После завтрака вновь пошла кровь. Лупьяненко сочувственно посоветовал:

— Да сходи ты в санчасть! Может, чего-нибудь в нос закапают.

Игорь нашёл совет вполне разумным и отправился к Гришневичу. Кровь, правда, идти перестала, но не было гарантии, что надолго. Гришневич чистил на улице сапоги. Вообще-то сержанты обычно чистят сапоги в казарме, но на этот раз Гришневичу было просто лень подниматься наверх за щёткой, которую он взял у стоящего рядом Калиновича из третьего взвода. Подождав, пока сержант закончит, Тищенко спросил:

— Товарищ сержант, разрешите обратиться? Курсант Тищенко.

— Обращайтесь.

— Разрешите сходить в санчасть, а то у меня кровь всё время из носа сочится.

— И чего это она у тебя сочится? Ладно, сходи. Потом приходи в учебный центр — мы будем там.

— Товарищ сержант, а как в санчасть попасть? Куда идти?

— Видел слева перед столовой здание двухэтажное?

Игорь кивнул.

— Вот это и есть, санчасть. Там очередь займешь к врачу, он тебя и примет. Все понятно?

— Так точно.

— Тогда иди.

Игорь медленно побрел по дорожке. Поглощенный своими мыслями, Тищенко не заметил, как разминулся с каким-то сержантом из другой роты.

— Эй, курсант, тебя учили честь отдавать? — окликнул сержант.

— Так точно.

— Бегом на шесть шагов назад и отдай, как положено.

Игорь отошел и отдал часть.

— Ты из какой роты?

— Из второй.

— Кто твой командир?

— Сержант Гришневич.

— Так вот, передай своему сержанту, что я сделал тебе замечание за то, что ты не умеешь честь отдавать. Понял?

— Так точно.

— Смотри, я проверю! — довольный собой сержант отпустил Игоря.

Санчасть оказалась маленьким двухэтажным домом. Рядом с дверью висела красная табличка, на которой было написано; «медпункт в/ч 52 920 и в/ч 14 412». «Странно, все говорят «санчасть», а тут «медпункт» написано», — удивился Игорь и с опаской вошёл внутрь. Ему казалось, что какой-нибудь сержант выставит Игоря за двери за то, что он не спросил разрешения войти. Сразу за дверями располагалось небольшое фойе, в котором сидели солдаты, ожидавшие приёма. Заняв очередь, Тищенко принялся рассматривать плакаты, висевшие на стене напротив. На плакате были нарисованы солдаты, лица которых сплошь покрывали язвы и шанкры, полученные после одного единственного поцелуя с девушкой. Над всеми этими неприятными картинками было написано: «Будь бдителен в увольнении — берегись сифилиса!» Очередь двигалась быстро, и Игорь вскоре попал на приём.

В просторном кабинете за большим письменным столом сидел пожилой, седовласый врач. «В очереди говорили, что сегодня подполковник Румкин принимает. Наверное, это он и есть», — вспомнил Тищенко и немного запоздало спросил:

— Разрешите войти?

Румкин поднял свои маленькие свиные глазки, которые, будто буравчики, изучающе впились в Игоря, и недовольно спросил, не ответив на вопрос курсанта:

— Что такое с тобой стряслось?

— Сегодня утром бежал на зарядке… Стало тяжело бежать, и кровь из носа пошла.

— Ну, и что дальше?

Игорь несколько растерялся от такого тона подполковника:

— Просто мне было плохо, и я подумал… Может, нужно обратиться?

— И что — очень плохо было?

— Не знаю…

— Что ты не знаешь? Ты вот что не знаешь — зачем сюда пришёл! Не засоряй мои мозги, солдат, своими бреднями! Вижу, что служить не хочешь, а придётся! Отправляйся в своё подразделение и больше здесь не появляйся!

— А если кровь… опять пойдёт?

— Ну, пойдёт, и пусть себе идёт — ничего страшного. Голову под кран подставишь, и всё нормально будет! Сам расковырял, наверное, а теперь мне голову дуришь! Свободен!

Игорь выскочил из кабинета, словно ошпаренный. Неприятнее всего было то, что Румкин не только не посмотрел на Игоря, но даже и не предложил ему сесть. Тищенко ожидал чего угодно, но только не такого приёма. В худшем случае Игорь рассчитывал, что ему хотя бы прижгут лопнувшие капилляры. Но всё неожиданно вышло совсем иначе.

А в это время подполковник медицинской службы Румкин самодовольно думал о том, что если бы не он, то добрый десяток солдат ежедневно уклонялся бы от службы: «Сосунок маменькин! Кровь у него пошла, видите ли… Так и норовят, сволочи, какую-нибудь поблажку себе устроить!»

Совершенно бледный и подавленный происшедшим Игорь медленно подошёл к двери класса и позвонил. Двери открыл Гришневич. Увидев лицо курсанта, сержант испуганно спросил:

— Тищенко, что это с тобой случилось? Что тебе в санчасти сказали?

— Мне там нос закапали и таблетку какую-то дали, — соврал Игорь.

— А сейчас как себя чувствуешь? Нормально?

— Так точно.

— Садись, сейчас будем писать.

Поведение Румкина показалось Игорю столь диким, что курсант не решился сказать правду Гришневичу, опасаясь, что сержант не поверит. Между тем Гришневич отдёрнул одну из ширм на стене, и перед глазами курсантов возник большой деревянный щит-схема под названием «тактико-технические характеристики трёхканального телеграфного аппарата Б-67».