Сразу после подъема комбат отправил вторую роту делать марш-бросок, не посчитавшись даже с тем, что второй взвод только что пришел из караула. «Тепло» высказавшись о Томченко, Гришневич и Шорох повели взвод, оставив в расположении роты Сашина и Тищенко. До их возвращения курсанты должны были подмести и проветрить территорию второго взвода. Это оказалось несложным, потому что времени было предостаточно. К тому же из-за марш-броска отменили утренний осмотр, и Игорь не мог не радоваться этому маленькому, приятному сюрпризу. Но если для Сашина и Тищенко это было хорошим известием, то для всего остального взвода оказалось очень неприятной неожиданностью. Курсанты это понимали и работали на совесть. Гришневич мог вернуться в плохом настроении, и это могло плохо кончится для обоих невольных уборщиков. Игоря Гришневич оставил из-за недавнего приказа комбата, а Сашина по личной просьбе последнего. Тищенко это заинтересовало и он, наконец, спросил:

— Слушай, Сашин, а почему ты в расположении остался?

— А ты почему?

— Сам знаешь — болею. Пока не дали заключение, рекомендовали от бега освободить.

— Вот и я поэтому.

— То есть?

— У меня ревматизм до армии был. Сейчас опять вроде бы начинает проявляться, — не слишком охотно пояснил Сашин.

Вот я сегодня здесь мусор подметаю, а мои может быть будут за праздничным столом сидеть, — переменил тему разговора Тищенко.

— А что такое?

— У младшего брата сегодня день рождения.

— И сколько ему стукнуло?

— Двенадцать. Пять классов уже закончил.

— Ему еще гулять и гулять. До армии еще шесть лет, — задумчиво сказал Сашин.

С некоторых пор Тищенко стал замечать, что некоторые курсанты (и он в том числе) стали отсчитывать любой возраст относительно срока срочной службы, — тому столько-то лет до армии осталось, тот столько-то лет после армии живет. Произошло то, что и должно было произойти: армия здорово вытеснила из сознания реальность гражданской жизни и стала для многих едва ли не главной точкой отсчета всех жизненных событий. А ведь прошло всего два месяца. Тищенко захотел поделиться своими соображениями с Сашиным, но в это время рота возвратилась с марш-броска, и стало уже не до того. Разгоряченные, потные курсанты показались Игорю каким-то ураганом, ворвавшимся в казарму. Побросав автоматы и противогазы возле кроватей, все тотчас же попадали на табуретки. Резняк натер себе ногу и теперь искал, на ком бы выместить свое раздражение. Увидев Игоря, он недовольно оскалился и пробурчал:

— Что, Тищенко, шлангуешь помаленьку?

— Я не шлангую, а болею, — внешне спокойно ответил Игорь, но ему все же было здорово неприятно, что Резняк затронул эту тему.

— Болеешь? Дуреешь ты, а не болеешь! — зло бросил Резняк.

— Что хочешь, то и думай! Такой уж ты человек. Я бы над тобой не смеялся, если бы тебе тоже было плохо.

— А я не такой чама, как ты! У меня такого не будет — я, как положено, марш-бросок пробежал, — с издевкой ответил Резняк, довольный тем, что ему удалось поддеть Игоря.

— Сам ты чама! — обиделся Тищенко.

— Ты рот закрой! Не бегал, а еще что-то пищишь! — недовольно огрызнулся Резняк.

— Оно и видно, как ты бегал — ногу натер, — вместо Игоря ответил Резняку Лупьяненко.

— А ты чего лезешь? Тебя трахает?! — Резняк переключился на Антона.

— Трахает, — спокойно ответил Антон.

— Тогда подмахивай, — буркнул Резняк, но от Игоря отстал.

Оружие и противогазы сдавали повзводно, и у курсантов неожиданно оказалось свободное время. Пока второй взвод ожидал свою очередь, Лупьяненко решил поделиться впечатлениями от марш-броска.

— Ты знаешь, куда мы бегали? — спросил он у Игоря.

— Нет. Наверное, где-нибудь в парке вокруг гаражей круги нарезали? Я вроде бы здесь топота не слышал.

— А мы здесь и не были. И по парку всего два круга сделали.

— Где же вы тогда были? — удивился Игорь, потому что больше на территории части подходящих мест не было.

— А вот попробуй угадай! — хитро улыбнулся Лупьяненко.

— Не знаю. Чего тут гадать… Может в город бегали? — Тищенко всерьез заинтересовался марш-броском.

— В город.

— Серьезно?

— Предельно.

— Вот здорово! Я бы в город тоже сбегал, — с едва скрываемой завистью сказал Игорь.

— Ну да — сбегал бы, а потом умер где-нибудь на дороге. Мы ведь там не прохлаждались, а неслись вперед, как лошади. Видишь — я весь взмок.

— Ну и как — все пробежали нормально? — поинтересовался Игорь.

— Куда там. Фуганов весь марш-бросок дышал, как астматик и едва ноги переставлял. Пришлось Стопову у него автомат и противогаз взять. Бытько тоже на обратном пути здорово отставал. Он тоже все свое Ломцеву отдал. Остальные бежали более-менее нормально. Да, забыл — Мазурин даже на лавку, было, присел на троллейбусной остановке и Шорох здорово на него за это наорал. Даже заставил его самого свой автомат и противогаз тащить, хоть Федоренко и хотел ему помочь. А в самом конце Фуганова пришлось едва ли не на руках тащить. Правда, Резняк пару раз заехал ему сапогом под зад, и у нашего Фуганова открылось второе дыхание.

— Я что же — нести его буду, что ли?! Пусть жир сгоняет — ему это полезно! — самодовольно заметил Резняк, услышавший, что Лупьяненко рассказывает о его подвиге.

— А как сержанты бежали? — поинтересовался Тищенко.

— Как бежали? Как спортсмены или беговые кони! Взвод за ними еле успевал. Ты знаешь, что Шороху, что Гришневичу — им бы обоим на соревнованиях бегать. Правда и они в самом конце здорово устали, особенно Гришневич. Мы ведь не все время бежали — метров триста пробежим, потом пройдем шагом, потом опять бежим. Многие ремни на автоматах не подтянули, так им все спины поотбивало. А я противогаз плохо закрепил — видишь, как натерло, — Лупьяненко показал Игорю красное пятно, ярко выделяющееся на коже живота.

— Ничего — до свадьбы заживет. Неприятно, конечно… А как люди — на улице никого не было, что ли?

— Почему не было? Были. Вначале не так уж и много, но к семи уже порядочно народа было.

— И как они на вас реагировали?

— Смотрели во все глаза. Представь себе — человек только что проснулся, оделся, вышел на работу и тут на тебе — навстречу грохочет сапогами рота в полном вооружении. Только головами и успевали крутить, а одна баба даже рот открыла от удивления.

— Они, наверное, подумали, что в стране военный переворот, — улыбнулся Игорь.

— Наверное. А ты что бы подумал, увидев столько солдат?

— Не знаю. А чего им удивляться — не первый ведь раз это видят, раз возле части живут.

— Как сказать. Разве часто мы на марш-броски бегаем? Пока первый раз. Так что не очень-то они и часто такое зрелище видят.

— А кто-нибудь из офицеров был или только с сержантами бегали?

— Атосевич был. Тоже бегает, как лось. Едва за ним успевали. Но он хитрый — вначале пробежал с нами, а потом сидел и ждал на остановке. А чтобы каких-нибудь задержек не приключилось, он дал определенное время на возвращение и предупредил, что спросит со Щарапы лично. Сам понимаешь — Щарапа, естественно, старался. А потом Атосевич к нам на обратном пути присоединился и уже бежал до самого конца.

В кубрик неожиданно вбежал Гутиковский и радостно объявил:

— Знаете, что мы сегодня делать будем?

— В кино пойдем, да? — с надежной спросил Резняк.

— Нет. Мы будем работать…

— Так что же ты, придурок, радуешься? — разозлился Резняк.

— А ты не перебивай, а послушай спокойно. Тогда тебе все станет ясно, — невозмутимо парировал Гутиковский.

— Ладно, Гутиковский, не тяни кота за хвост! — выразил общее нетерпение Каменев.

— Я сейчас видел знакомого из первой роты. Они вчера в Колодищи ездили работать. Носили доски, подметали. Но работа в принципе не тяжелая и их покормили прямо на месте. И ехали они через весь город! Разве это плохо?

— Кто его знает — может и хорошо. Только какое отношение все это имеет к нашей роте и, тем более, взводу? — подключился к разговору Доброхотов.