— Не надо. Будет некрасиво.

— А что же тогда делать?

— Выполнять приказ, Ломцев. Ладно, придется с вами поделиться. Василий!

— Што?

— У тебя есть тонкие желтые лычки?

— Есть с полметра.

— У меня тоже примерно столько. Придется немного нашим ефрейторам выделить.

— Прыдецца, раз ани не знают, где можна узять, — демонстративно недовольно пробурчал Шорох, но было хорошо видно, что он совершенно не сердится.

Проблема с лычками была решена, и взвод отправился в учебный центр.

Коршуна, как всегда, отправили в класс с телеграфными аппаратами, а все остальные пошли в класс с ЗАС-аппаратурой. Только назначили дежурного, как тут же раздался стук в дверь, а затем прозвенел недавно починенный звонок.

— Фуганов, открой! Если кто чужой — не пускать! — приказал сержант.

Фуганов открыл дверь и поспешно отошел в сторону. В класс вошел Мищенко.

— Взвод, встать! Смирно! Товарищ капитан — взвод проводит занятия по изучению уставов. Заместитель командира взвода — сержант Гришневич.

— Вольно. Садитесь.

Гришневич продублировал команду, а Мищенко посмотрел на столы и подозрительно спросил:

— А где же уставы, если вы их изучаете?

— Виноват. Сейчас раздам — они у меня в столе лежат, — поспешно сказал Гришневич.

— А ты чего стоишь? Была команда сесть! — удивленно спросил Мищенко у Фуганова, стоящего возле двери.

Тот растерялся и лишь пожал плечами в ответ. Гришневич взглянул на Фуганова испепеляющим взглядом и зло процедил, не разжимая зубов:

— Курсант Фуганов, я дал команду сесть.

Услышав голос сержанта, Фуганов опомнился и поспешно сел на свое место.

— Ты что, Фуганов, не спал сегодня? — спросил Мищенко.

Фуганов вскочил и быстро ответил:

— Виноват, спал.

— Садись. Внимательнее надо быть, — незло пожурил капитан, а Фуганов перехватил испепеляющий взгляд сержанта, красноречиво обещающий «научить внимательности».

Раскрыв свою полевую сумку, Мищенко выудил оттуда какой-то сложенный вчетверо лист бумаги и подал его Гришневичу:

— Нужно, чтобы все ознакомились с табелем и более-менее выучили устав. До завтра нужно составить список тех, кто пойдет в караул, причем по сменам, а также назначить еще одного разводящего в помощь Шороху. Ну и надо их более-менее подготовить — дело ведь новое.

— Есть подготовить. Не волнуйтесь, товарищ капитан, все будет сделано, — заверил сержант взводного.

Отдав еще несколько распоряжений, капитан вышел из класса.

Лозицкий был дежурным, поэтому Гришневич поручил ему раздать уставы. Когда Лозицкий сел на место, Гришневич объявил своим, обычным в таких случаях, важным тоном:

— Как вы слышали, завтра наш взвод заступает в караул. Именно это я и хотел вам сказать, когда предупредил, чтобы вы оставили деньги.

Сержант уловил в глазах курсантов непонимание связи между деньгами и караулом и пояснил:

— Дело в том, что кроме официальной пайки закупается неофициальная. Видели магазин за забором? Вот в него мы кого-нибудь зашлем, и тот закупит на всех продукты, а лучше зашлем двух… Вы еще ни разу не были в карауле, поэтому слушайте и запоминайте все, что я вам скажу. В карауле бывают такие ситуации, что иногда знание устава и своих обязанностей может спасти от дисбата и даже от тюрьмы. Сразу введу вас в курс дела — с бригадой мы находимся на одной территории, поэтому и караул у нас общий. Правда, ходим мы в него гораздо реже. А сейчас откройте сорок четвертую страницу «Устава гарнизонной и караульной службы». Федоренко!

— Я.

— Читай второй абзац вслух.

— Есть. Для несения караульной службы наряжаются караулы. Караулом называется подразделение, наряженное для выполнения боевой задачи по охране и обороне боевых знамен, военных и государственных объектов, а также для охраны лиц, содержащихся на гауптвахте и в дисциплинарном батальоне. В наряд запрещается назначать военнослужащих, не принявших воинской присяги, не усвоивших программы подготовки молодого солдата, совершивших проступки, по которым ведется расследование, больных, а также для отбывания дисциплинарного взыскания.

— Всем понятно? Значит, всем? А мы это сейчас проверим. Ефрейтор Ломцев!

— Я.

— Вот скажи — почему в караул нельзя назначать не принявших присяги, совершивших проступки и больных?

Ломцев пожал плечами и нерешительно ответил:

— Ну… Я думаю, что тех, кто не принял присягу, нельзя брать потому, что они еще не клялись оборонять пост… Больных — потому, что могут заболеть на посту… А тех, кто совершил проступки… Ну, наверное, потому, что в караул идти почетно, а они этого не заслуживают.

— Ну, ты даешь, Ломцев! Да если бы у нас только тех, хто заслуживает, брали, то людей бы не хватило дажэ на адин пост, не то што на цэлый караул, — засмеялся Шорох, сидевший рядом с Ломцевым.

Гришневич тоже улыбнулся и добавил:

— Видишь, Ломцев, не все так просто. Сразу и не ответишь? А дело вот в чем. Часовой — хорошо вооруженный человек. Где вы на гражданке получили бы в свое распоряжение столько оружия? В милиции и то в основном только пистолеты дают. А у каждого из вас будет автомат и к нему три полных рожка с патронами. А вы не думали о том, что тот, кто совершил проступок, может просто-напросто уйти из части, чтобы избежать наказания? Попробуй потом задержи автоматчика. И с того, кто не принял присяги, спрос меньше — уйдет за забор и отделаться за это перед законом ему будет гораздо легче, чем тому, кто принял. Здесь ты, Ломцев, немного прав. А вот больной, конечно, может и заболеть, но может и какие-нибудь галюники увидеть, как после колес или чефира. Испугается и как саданет очередью! А вдруг там склад с боеприпасами? Все сразу на воздух взлетит! Вы думаете, не бегут из караулов? Бегут и бегут не так уж редко. Вот этой весной был случай в Печах. Печи — это вам не Минск. Здесь учебка по сравнению с Печами — санаторий для позвонков. А там ого-го, как службу приходится тащить курсантам! Вот он и не выдержал. Пошел в караул, заступил на пост и сбежал вместе с автоматом в лес. Думал домой уйти, потому что жил где-то недалеко. Этот район леса сразу же окружили и стали прочесывать. Заметили его и — догонять! А он добежал до шоссе и прыгнул на молоковоз — удалось как-то зацепиться. Майор и четверо солдат в козелок и за этим молоковозом. Так, он представляете, на одной руке висел, а другой начал стрелять?! Убил водителя и майора. Козелок сразу в кювет съехал, а два другие солдата еле в живых остались. Дорогу перекрыли, так он соскочил опять в лес и залег в старом немецком блиндаже. Его окружили и предложили сдаться. Он стрельнул в ответ. Пошли в атаку, так он еще двух солдат убил, пока сам пулю в голову не получил. Вот так и продало свою жизнь за четыре другие. Только за что? Не хотел жить, так вставил бы автомат в горло — так иногда делают, и все проблемы! А так ни за что трех солдат и майора погубил.

«Наверное, он стразу стреляться не собирался, а как обложили — нервы не выдержали», — подумал Тищенко, но ничего не сказал.

— А все-таки, лихой он был парень! Представьте — курсант, а так действовал! Попади в такую ситуацию, к примеру, Фуганов. Разве он смог бы так действовать? Смог бы, Фуганов? — спросил Гришневич.

— Не знаю. Я в такие ситуации не попадал и не попаду, — ответил Фуганов.

— Куда тебе! Ты бы не то, што на адной руке — и на двух бы не удержався. Упав бы на дарогу, как мешок с гавном и сразу бы папався, — «продолжил» за Фуганова Шорох.

— Что, Фуганов, не нравится? — спросил Гришневич, заметив, что курсант недовольно поморщился, услышав то, что сказал Шорох.

— Так точно.

— А мне нравится, когда ты, как вареный, при командире взвода ходишь?! Если тебе надо бодрости, то я тебя как взбодрю, что ты у меня будешь летать, как сраный веник! Сядь и слушай, чтобы в карауле не тормозить, — раздраженно подытожил сержант.

Фуганов сел и обиженно уставился на один из зачехленных ЗАС-аппаратов.

— Да, кстати, наш Коршун зря прохлаждается! — вспомнил Гришневич.