— Per che fare! — закричали оба итальянца.

— Чтоб подвергнуть вас пытке, — отвечал молодой человек. — Здесь все любопытны, и, как только я повернусь к вам спиной, вас сумеют заставить говорить.

— Это человек благородный, — шепнул итальянец своей спутнице. — Покажем ему рекомендацию.

— Постараемся еще помедлить, — отвечала итальянка еще тише.

Но молодой человек видел, что присутствующим надоела такая нерешимость и что они начали ворчать. Ему самому наскучило.

— Прощайте, — сказал он, — выпутывайтесь как знаете.

Он повернулся, чтобы взять за узду свою лошадь, которую ласкали солдаты. Итальянка бросилась, чтоб удержать его, и сказала взволнованным голосом:

— Скажите, чтоб вас впустили вместе со мной в такое место, где мы остались бы одни.

— Сколько таинственностей, синьора!

— Вы поймете почему, — отвечала она.

Молодой человек сказал два слова сборщику, который отворил свою дверь. Итальянка вошла, живая, как белка. Кончино остался бесстрастен между солдатами. Молодой человек пошел за Элеонорой в комнату.

— Отвернитесь, — сказала она, улыбаясь.

Он повиновался, но не так скоро, чтоб не приметить, что она вынимает что-то из-под платья. Он увидал красные шерстяные панталоны, ноги несколько тонкие, но грациозные, и все это появилось и исчезло с быстротой молнии. Итальянка подошла к нему с бумагой в руке.

— Вот рекомендательное письмо, которое мне дали во Флоренции, — сказала она. — Оно не запечатано, прочтите, и, когда узнаете, кто мы, обещайте мне честным словом забыть, что вы читали.

— Адресовано господину Замету, — сказал он.

— Вы его знаете?

— Я его видел в Лувре.

— А! Вы бываете в Лувре! — с живостью вскричала итальянка.

— Как все там бывают, чтобы видеть короля, — отвечал молодой человек.

Он прочел в письме эти слова:

«Рекомендую Замету мою Элеонору и Кончино, которые едут по делам в Париж. На них надо положиться; это мои преданные слуги. Мария».

— Какая Мария? — спросил молодой человек.

— Взгляните на этот известный герб.

— Герб Медичи.

Итальянка приложила палец к губам.

— Итак вы в службе Марии Медичи, племянницы великого герцога Тосканского?

— Я ее молочная сестра, дочь ее кормилицы. Я вышла замуж за Кончино; мы бедны и ищем, как бы нажить состояние. Принцесса, которая сама небогата, рекомендует нас синьору Замету, который загребает золото, потому что, как она нам сказала, во Франции можно скоро разбогатеть, когда имеешь хорошие глаза, для того чтобы видеть, и красивые глаза, для того чтобы их видели.

— Хорошо, — задумчиво сказал молодой человек, долго смотря на маленькую женщину, которая вырвала у него письмо и опять спрятала его между панталонами и юбками.

— Что же, убийцы мы? — спросила, смеясь, итальянка.

— Нет, синьора.

— Ну, скажите же этим скотам. Но вспомните ваше слово. Не называйте никого. Вы одни должны знать.

Молодой человек вышел из комнаты.

— Господа, — сказал он сборщику пошлин и начальнику поста, которых он отвел в сторону, — эти итальянцы — купцы с товарами, которые они боятся показать, опасаясь воровства. Я знаю их имена: Элеонора и Кончино. Запишите их в вашем реестре возле моего имени, которое послужит им поручительством. Меня зовут Эсперанс. Я вам оставлю, если вы желаете, письмо кавалера де Крильона как поручительство.

— Благодарю вас, — сказал сборщик податей, — но глаз…

Эсперанс рассказал про супружескую битву, и все засмеялись.

Оба итальянца, примирившись с меленцами, получили даже от сборщика любезный поклон, в котором во всякое время и во всякой стране никогда не отказывают богатому путешественнику. Итальянец сел на свою лошадку, итальянку посадил на лошака Эсперанс, в объятия которого она бросилась со всею фамильярностью старой знакомой. Короткость быстро завязывается при виде красных панталон и хорошенькой ноги. Это обстоятельство заставило итальянку забыть усталость и холод. Позавтракали в хорошей гостинице, и две бутылки французского вина, подогретого и разведенного сахаром, окончательно рассеяли мрачную тучу, нависшую над головой путешественников. Обрадовавшись, что нашли переводчика, они стали расспрашивать Эсперанса, который становился менее общителен, по мере того как допросы умножались.

Маленькая женщина, в восторге от прекрасного дворянина, достоинства которого она расхваливала, наконец возбудила бы ревность в Кончино и, если б он был мстителен, получила бы в возмездие несколько царапин. Имя Эсперанса, которого она называла синьором Сперанца, ласкало ей губы, как говорила она, но она выразилась бы справедливее, если б сказала, что оно ласкает ей сердце.

Кончино, не разделяя этого энтузиазма, не умолкал насчет услуги, оказанной ему Эсперансом.

— Меня разорвала бы на куски эта чернь, — говорил он, — я чувствовал уже их ногти и их зубы… Должно быть, ужасно умирать таким образом! Благодарение ангелу, посланному мне Богом!

И он целовал руки Эсперансу, по итальянскому обычаю, между тем как под столом Элеонора, не менее признательная, прятала свои ножки между ногами спасителя Сперанцы. Правда, что во Франции очень холодно.

Спаситель, более взволнованный, чем хотел казаться, встал, чтобы покончить с признательностью. Он выразил желание приехать в Париж до вечера, и Элеонора тотчас же, отдохнув от усталости, решилась ехать с ним. Велели привести лошадей, которые отдохнули, все закутались потеплее, и караван отправился в путь.

Каждый раз, как нога или плечо могли встретиться, Элеонора, все из признательности, не теряла случая. Она не спускала глаз со своего нового спутника. Кончино философически мечтал и любовался пейзажем. Итальянка спрашивала Эсперанса тысячу подробностей о французских обычаях. Он отвечал с любезной вежливостью благовоспитанного дворянина. Она очень ловко перешла от эстетики к политике, и Эсперанс охладел.

Она заговорила о короле. Он осыпал его похвалами. Она стала расспрашивать о старой жене Генриха Четвертого, брошенной Маргарите Марго. Эсперанс рассказал то, что знал. Она перешла к новой страсти короля, мадам де Лианкур, и внимательнее прежнего направила разговор на ту степень привязанности, которую король мог иметь к этой фаворитке. Эсперанс отвечал только односложными словами. Элеонора хотела знать, продолжится ли эта страсть.

— Не знаю, — отвечал молодой человек, — я только что приехал из Венеции.

— Стало быть, она большая красавица, — спросила итальянка, — если ее называют прекрасной Габриэлью?

— Я ее не знаю, — отвечал Эсперанс и тотчас прекратил разговор.

После тысячи самых ловких изворотов Элеонора ничего не добилась от Эсперанса об этом предмете, который, казалось, более всего ее интересовал. Зато молодой человек сделался любезен и разговорчив, когда хитрая итальянка расточала ему ласки своих взглядов и слов. А так как Кончино, наконец опомнившись, стал наблюдать зорче, с отчаяния начали разговаривать о деньгах Замета.

Таким образом, наступило семь часов ослепительной звездной ночи. Эсперанс хотел проводить путешественников до квартиры Замета за Арсеналом.

— Может быть, это вам не по дороге? — сказал Кончино, растревожившись тем, что колено Элеоноры так часто сталкивалось с коленом Эсперанса.

— Вовсе нет, я еду в Арсенал, — отвечал француз. Он указал им на дверь богатого капиталиста и простился.

— A rivedere, — прошептала Элеонора, — приложив палец к губам.

Эсперанс, приехав в Арсенал, узнал, что Крильон еще не воротился со смотра новых войск. Но приказания были отданы приготовить комнату для человека, который спросил его.

Молодой человек увидал через это, что Крильон его не забыл. Он вошел в старую готическую комнату, где горел огонь в камине. Его камердинер приготовил постель, подал ужин, которым сам насытился, после того как его господин, утомленный усталостью, лег в постель с надеждой хорошо заснуть.

Эсперанс не спрашивал себя, почему Крильон жил в Арсенале. На другое утро, только что он проснулся и одевался, кавалер вошел в его комнату с распростертыми объятиями, со всеми признаками дружелюбной радости.