— Вот вся правда, государь. Мадемуазель д’Антраг писала к вам страстно, по своему обыкновению, отец пришел и отнял у нее записку. Он хотел убить свою дочь.

— Ах, боже мой!

— Она чуть не умерла от стыда и горя.

— Разве этот Антраг дикарь?

— Государь, он защищает свою честь. Вы опасны для отцов и мужей, потому что вам стоит только показаться, чтобы понравиться.

— Чем же это кончилось? — спросил Генрих, польщенный в глубине сердца, хотя он был слишком умен, для того чтобы это показать.

— О, ужасное происшествие! Он угрожал запереть ее в монастырь, в тюрьму.

— Но Анриэтта мужественна, разве она не защищается?

— Сколько может, но как же победить отца?

— Я знаю таких, которым это удалось.

— Эти, государь, имели вас опорой. Если б вы только протянули руку этой бедной девице, она имела бы силы справиться с целым светом. Вот отчего происходит ее печаль, она чувствует себя брошенной.

— Осторожнее! — сказал король на повороте аллеи. — Ты подходишь слишком близко. Иди позади. Я вижу, как шевелятся занавески, на нас смотрят.

Ла Варенн стал завязывать шнурки своего башмака.

— Эта женщина стоит мне больших хлопот, — продолжал король.

— Она стоит того, государь. Не дайте умереть от горести такой красавице. Ваше величество не можете знать, до какой степени совершенна эта красота.

— Что же делать?

— Помогите.

— Отец грубиян, а я хочу тишины, мне уже надоели такие отцы.

— Он просит только, чтобы ему отвели глаза. Сделайте это.

— Что же я должен сделать?

— О, очень немного! Вчера еще эта бедная девица говорила: «Как жаль, что король не считает меня достойной нескольких пожертвований, потому что если б он хотел, я завтра бы имела много свободы, чтобы повиноваться влечению моего сердца».

— Э! Я готов на пожертвования, но какие? Этот Антраг такой жадный.

— Как человек бедный, государь.

— Если только нужны деньги, немного найдется. Я много тружусь для моего народа и, по совести, думаю, что имею право развлекаться. Я скоро пополню эту сумму.

— Разве вся Франция не принадлежит вашему величеству?

— Эта бедная девушка должна очень страдать, что ею торгуют таким образом.

— Она просто мученица. «Пусть король только покажет вид, — говорила она мне, — что он обращается со мной, как с благородной девицей, пусть обещает мне…»

— Что же такое, боже мой?

— Некоторую прочность в своей нежности.

— Это легко.

— Обещать, это правда, государь.

— Ну, если она требует обещания…

Ла Варенн молчал.

— Я полагаю, что она не ждет обещания на ней жениться, потому что я женюсь на герцогине де Бофор.

Ла Варенн начал молча смеяться, и король увидел его страшную улыбку.

— Ты над чем смеешься? — спросил он.

— Над тем, что ваше величество из бесполезной деликатности делаете совершенно противное тому, что следует сделать, чтобы иметь скорый успех.

— Я не понимаю.

— Ваше величество, позвольте мне высказать мои мысли?

— Говори.

— Эти Антраги тщеславны и, если надо признаться, жадны.

— Я так думаю.

— Они мучат свою дочь, потому что она не дает довольно удовлетворения их гордости и скупости.

— Скупость можно насытить не разоряясь, я надеюсь.

— И гордость также, государь. Вот пример: герцогиня де Бофор ведь думает, что вы на ней женитесь, не правда ли?

— Конечно, и она права.

— Она права. Хорошо. Однако ваше величество уже женаты. Стало быть, герцогиня должна верить вашему величеству, чтобы не дать разрыва первого вашего брака. Почему же Антраги, если ваше величество обещаете жениться на их дочери, не будут верить этому так же, как герцогиня?

— Во-первых, я им не обещаю. Или ты принимаешь французского короля за такого бездельника, как ты, ла Варенн?

Ла Варенн согнул спину.

— Обещание обещанию рознь, — прошептал он.

— О! если они удовольствуются малым, — сказал Генрих весело, — то дело возможно.

— Но, государь, еще раз, дело идет не о них. Их можно обмануть, даже прибить… но помогите бедной девице, государь, или бросьте ее совсем, дайте ей умереть от горя, она будет страдать меньше от преследований своих родных.

— Сохрани бог, чтобы такое совершенное существо умерло от моего бесчеловечия!

— Подайте же ей притворную помощь. Пусть она имеет для своих гонителей какую-нибудь причину, чтоб действовать. Обещание, данное ей, это ее спасение, это ее свобода, это право лететь в объятия своего короля. Когда после придется сводить счеты с родными, она поможет вашему величеству расхохотаться им под нос. Тем более что долг нельзя будет заплатить, потому что ваше величество будете уже женаты на другой.

— Это не совсем глупо, — сказал Генрих, задумавшись.

— Стало быть, я могу пролить несколько капель бальзама на раны этой влюбленной красавицы? О, государь! она способна упасть в обморок от радости.

— Не обещай слишком многого от меня.

— Напротив, она, государь, надает вам обещаний, и вы увидите, с какой пылкостью…

— Уйди, демон-искуситель, уйди скорее; я вижу, Росни входит в сад. Кто это с ним? Мое зрение слабеет.

— Замет, государь, а там, на эспланаде, кавалер Крильон говорит с гвардейцем.

— Суровая компания, — сказал король, перелистывая свою корреспонденцию прилежнее прежнего.

Ла Варенн проскользнул, как ласка, между боскетами. И Генрих ждал приближения Росни, который размеренными шагами шел по той же самой аллее, где гулял король.

Министр всегда имел озабоченный и строгий вид. Но в этот день лицо его имело еще более мрачный оттенок, поразивший короля с первого взгляда. Генрих весело вскричал:

— Вы идете как вестник несчастья, друг наш! Что нового? Или деньги в моих сундуках превратилась в листья, как в арабской сказке?

— Нет, государь, деньги вашего величества добротные и накопляются, слава богу, каждый день. Я позволил себе обеспокоить короля, чтобы получить решительный ответ.

— Насчет чего, Росни?

— Да все насчет этого великого события, — сказал министр со вздохом.

— Моей женитьбы? Вы опять за свое?.. Неужели вы никогда к этому не привыкнете?

— Никогда, государь, — с важностью отвечал гугенот.

— Это необходимо, друг мой, иначе вы не привыкнете видеть меня счастливым.

Росни остался неподвижен.

— Я мечтал о другом союзе для вашего величества, — сказал он наконец, — о союзе богатом и знаменитом.

— Друг мой, я столько раз повторял вам мои доказательства в пользу этого брака. Я прибавлю, что теперь он сделался необходим, потому что все о нем говорят.

— Если только это…

— Довольно, Росни, ты меня огорчаешь. Ты не можешь говорить против этого брака, не оскорбляя герцогиню де Бофор.

— Нет, — с живостью сказал Сюлли, — я нападаю не на невесту, а на брак.

— Пощади и того и другую. Я решился. Я знаю, что вы скажете и что все скажут, но мне это все равно. Я знаю также, что в Европе есть незамужние принцессы и что политика могла бы заставить меня склониться к той или к другой. Ну а теперь слишком поздно. Я буду счастлив без принцессы.

— По крайней мере, государь, не женитесь, не сковывайте вашей свободы.

— Полно, я сделаюсь свободен, когда женюсь. Мне нужны дети, герцогиня даст мне таких же прекрасных и милых, как она. Если я не женюсь, все женщины передерутся за меня, О, не улыбайтесь, Сюлли! Меня любят, а если вы не верите, что меня любят, верьте, по крайней мере, что они добиваются моей короны. Вокруг меня столько интриг и распрей, от которых ослабевает моя власть. Десять мужчин, соединившихся против моего могущества, десять Майеннов, каждый со своей армией, не могут сделать столько вреда государству, сколько две женщины, которые перессорятся из-за меня — меня, старика с седой бородой, над которым вы смеетесь. Я знаю силу женщин и опасаюсь их. Я не хочу, чтобы их честолюбие нарушало спокойствие моего народа. Когда я женюсь, честолюбие такого рода не будет уже невозможно. Я знаю себя; мне нужны развлечения, прихоти, среди самого полного блаженства я ищу любовных интриг. Теперь Габриэль делает меня таким счастливым, как я не был никогда, а я обманываю ее для мошенницы. Это мой порок. Сделавшись королевой, она будет, по крайней мере, защищена от моих проказ. У меня будет щит для отражения стрел всех этих амазонских эскадр, которые метят в мое слабое сердце. Вы часто слышали, как я развивал перед вами мою политику как государь; я теперь анализирую вам мое положение, как человека; поймите его, уважайте его, не огорчайте меня, потому что ваш ум серьезен, ваше мнение имеет для меня вес и всякое сопротивление с вашей стороны мне неприятно.