Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Да, когда вы решились послать туда ваших учтивых дворян в перчатках. Они стучались и им сказали, что герцогиня не возвращалась из своих поместий.

— Именно.

— Надо было послать кавалера де Крильона с сотнею гвардейцев. Надо было окружить весь квартал сетью шпаг и ружей, войти в окна, выбить двери, осмотреть каждый погреб, и тогда вы нашли бы эту даму в глубине какого-нибудь алькова с ее бумагами и со всей ее тарабарщиной, и с ее приверженцами, и спросил бы ее, что она тут делает со своими иезуитами. Вместо этого, пока вы стучались в дверь, как к королеве, герцогиня убежала через потайную дверь; она насмехается над вами, и вы увидите, как она сейчас явится из своей провинции с запыленными офицерами, с инеем на усах, ведь у этой благородной дамы есть усы, и когда вы будете ее обвинять, она вам скажет, что вы принимаете ее за другую. Вот чего не случилось бы при короле Генрихе Третьем, и я обращаюсь к воспоминанию кавалера де Крильона, который имел честь служить этому государю.

— Черт побери! — пробормотал кавалер. — Все, что говорит этот преподобный брат, чистая истина. Мы сделали глупость, месье де Росни! Король говорить не может, а смеется исподтишка. Это была нелепая глупость.

— Я не принимаю вашего выражения, — отвечал Росни, — я подожду, прежде чем обвиню себя.

— Вы не долго будете ждать, — прошептал монах, надвинув капюшон до самой бороды.

В самом деле, только что он сказал эти слова, как дежурный капитан прибежал доложить, что герцогиня Монпансье приехала в Париж и желает приветствовать его величество. Росни покраснел. Крильон всплеснул руками. Монах не шевелился.

— Ах, любезный Росни! — шепнул король министру, указывая ему на брата Робера. — Он знает ее хорошо. Пусть впустят герцогиню. Останься здесь, Крильон.

Женевьевец тотчас поклонился королю и удалился в боковую дверь. Габриэль пошла за ним.

— Какая бесстыдная! — заворчал Крильон. — Я не прочь послушать, как она будет объяснять своего Валуа перед Бурбоном.

— О! она объяснит, — возразил Генрих. — Но я не стану говорить. К счастью, у меня губа разрублена. Росни, вы Демосфен, говорите вы.

«Я теперь возьму свое», — подумал Росни.

Доложили о герцогине Монпансье. Брат Робер не ошибся. Она была покрыта тонкой пылью, которую сильный мороз поднимает на дорогах. А иней, должно быть, растаял от огня ее шальных глаз. Когда она быстро шла по длинной галерее, стараясь придать равновесие своим неровным шагам, самые храбрые дворяне отступали от ее длинных юбок, как от атмосферы, зараженной чумой. Но она, нечувствительная к этому презрению, смешанному с опасением, продолжала свой путь, заставляя самых смелых опускать глаза. Сам король не знал, как ему держать себя, когда портьеры его кабинета опустились перед герцогиней.

— Как, государь! — издали закричала герцогиня. — Разве это правда?.. Ваше величество подвергались большой опасности?

Генрих указал на черную тафту, закрывавшую его рану.

— Не говорите! не говорите! — поспешила она сказать. — О, какое ужасное покушение!

— Покажите нож, — шепнул король своим слугам.

Сюлли подошел к герцогине с ножом Шателя в руках.

— Вот нож, — сказал он.

— Как он похож на нож Жака Клемана! — холодно сказал Крильон, гордый взгляд которого говорил еще яснее голоса.

Герцогиня хотела пренебречь этим взглядом, но напрасно, она опустила глаза на спокойное и насмешливое лицо короля.

— Это я, ваше высочество, буду иметь честь разговаривать с вами от имени его величества, которому доктора предписали молчание, — сказал Росни, — и, если бы вы не приехали, я послал бы за вами от имени короля.

Генрих сделал знак, чтобы герцогине, которую, по-видимому, нисколько не испугали эти слова, принесли табурет.

— Благодарю за честь, — сказала она, — но прежде прошу вас сообщить мне подробности этого происшествия.

— Разве вы не знаете?

— В дороге до меня дошли… некоторые слухи.

— Вы знаете убийцу.

— Я?..

— Конечно, потому что он бывал у вас постоянно в продолжение шести месяцев.

Герцогиня нахмурила брови и сжала губы.

— Вы, вероятно, намекаете на материи, которые мне продавал Шатель.

— Каждый день?

— Вы как будто допрашиваете меня.

— Точно так; я думаю, что этого желает и король.

Герцогиня, бледнея, посмотрела на Генриха. Тот, сделав усилие, прошептал:

— Это необходимо, кузина, для того чтобы вы помогли нам развязать каждую нить заговора.

— А! если так, я готова подвергнуться всем возможным допросам. Вы спрашивали меня о Шателе?

— Который не оставлял вас шесть месяцев, — продолжал Росни.

— Но которого я отослала год тому назад.

— Чтоб поместить его к иезуитам?

— Кажется, так. Разве я поступила дурно?

— Может быть, потому что уверяют, будто Шатель признается во многом, компрометирующем…

— Кого?

— Иезуитов, — спокойно отвечал Росни. — Но мы лучше сделаем, если оставим пока этого Шателя, которого сумеют заставить говорить, и будем рассуждать о заговорщике, его сообщнике.

— У него есть сообщник?

— Этот мнимый Валуа.

— Ла Раме, кажется?

— Вы уже знаете?

— Да; мне рассказали эту странность.

— Черт побери! Вы называете это странностью, герцогиня, — вскричал кавалер, — странностью, от которой одного сожгут, а другого колесуют, не считая того, сколько будет обезглавленных.

— Кавалер де Крильон, — сухо сказала герцогиня, выдерживая на этот раз взгляд своего честного врага, — я приехала сюда говорить с королем. Вместо его величества я говорю с месье де Росни, но с вами я не говорю и прошу вас не принуждать меня к этому.

— О! о! — отвечал Крильон с презрительной иронией. — Когда я говорил с вашим братом Гизом, он не всегда был любезен, но всегда умел быть вежлив. Но если вы не хотите, я тоже вовсе этого не желаю и не стану разговаривать. Я молчу, только слушаю.

Генрих подозвал кавалера, чтобы его успокоить, и оперся на его плечо.

— Король, — с живостью сказала герцогиня, — утомлен этой болтовней и наши рассуждения…

— Объясняют ему многое, — перебил Сюлли, — итак, мы говорили, что вы слышали о преступлении этого самозванца?

— Да. Мне все рассказали.

— Ла Раме также был в числе ваших слуг?

— Напрасно стала бы отпираться.

— Необыкновенное несчастье, герцогиня, и вот уже действительно странность: два обвиняемых человека, один в том, что хотел убить короля, служил вам шесть месяцев, другой в том, что хотел свергнуть с престола его величество, служил у вас еще вчера.

— Не правда ли, как это странно, кузина? — прошептал король.

— Это очень горестно, государь.

— Вас должно это мучить.

— Я занемогу от этого.

— А я чуть было не умер, — сказал Генрих, не будучи в состоянии удержаться от удовольствия отпустить гасконскую остроту.

— Государь!.. молчите! — закричал Крильон.

— В процессе, которой произойдет от этих событий, вы не можете не явиться, — продолжал Сюлли.

— Милостивый государь!.. — перебила гордая лотарингка.

— Как свидетельница. Не скажете ли вы заранее его величеству то, что вам известно.

— Я готова.

— Во-первых, кто выдумал этого мнимого Валуа?

— Он сам себя выдумал, я полагаю. Притом ваши судьи спросят у него.

— Черт побери! — вскричал кавалер. — Она знает, но… извините, государь, я молчу.

— Кавалер де Крильон хотел сказать, герцогиня, что этот самозванец убежал.

— А! — сказала она холодно. — Но вы, вероятно, его поймаете.

— Для этого сделают все. Какой может быть у него план? Броситься в провинцию, где находя более неведения, бедности, легковерия, он привлечет к себе каких-нибудь негодяев и возбудит мятеж.

— Это может быть; провинция дурно понимает свои обязанности.

— Но как вы думаете, ваше высочество, его самозванство должно кончиться при рассмотрении его доказательств?

— Я думаю, что вы ошибаетесь на этот счет, — сказала герцогиня, спокойно смотря на Генриха и на Крильона. — Рассмотрение его доказательств возбудит больше расположения, чем отвращения.

109
{"b":"212375","o":1}