— Вот так-то, мистер Корнилов. Я подпишу этот контракт, вы уберетесь из Японии, и больше я не увижу вас никогда, но вы всегда будете знать, что, если я захочу, я заставлю вас страдать так, как страдаю я.

— Превосходно, мистер Ямагути, — сдерживаясь из последних сил, сказал Алексей. — Меня и правда больше ничего не держит в этой стране.

Сюнкити кивнул референту, тот положил перед ним экземпляр контракта, росчерк пера и тысячи квадратных метров порта Кобе перешли в собственность Moscow Building и Корнилова лично.

— Не смею вас больше задерживать, мистер Корнилов, — кивнул Ямагути, указывая Алексею на дверь, тот медленно пролистал контракт, задержался взглядом на подписи Сюнкити на последнем листе и убрал бумаги в портфель.

— Благодарю вас, мистер Ямагути, — Алексей вышел из кабинета под смех своей умершей жены, державшей на руках его неродившегося ребенка, ребенка, который уже никогда не родится.

Поездка до аэропорта, прохождение таможенных и пограничных формальностей — для Алексея все слилось в одно мрачное пятно, которое обволакивало его густым туманом, делало словно не живым, отделяя от всего остального мира. Самолет уносил его все дальше и дальше от Японских островов — Корнилов клялся сам себе, что больше никогда, никогда не прилетит туда! В уютном кресле личного бизнес-джета он то погружался в тревожный, наполненный призрачными образами из прошлого сон, то просыпался в бесполезной попытке прогнать хрупкий образ Саюри, которая в его снах рассыпалась на сотни осколков, стоило к ней лишь прикоснуться. Бокал за бокалом Алексей пил отличный выдержанный коньяк, но это не помогало — только усиливало тоску и боль. Он едва закрывал глаза и снова видел Саюри, только теперь она была уже не юной девушкой, а женщиной средних лет, поседевшей, с расплывшейся талией, в окружении внуков. Саюри смотрела на него черными глазами своего отца и зло усмехалась: «Всего этого ты лишил меня! Всего! Ты лишил! Ты…». Женщина протягивала к нему дряхлые руки, которые были так не похожи на нежные ладошки Саюри, держала его железной хваткой и смеялась без остановки: «Я противна тебе! Противна! Радуйся — ты никогда не увидишь меня старой! Из-за тебя я умерла молодой», и старуха, отпустив его, медленно ковыляла по заснеженной дорожке.

Алексей проснулся с бешено бьющимся сердцем, отбросил плед, огляделся — успокаивающе гудели двигатели самолета, небо вокруг было безоблачными и где-то далеко-далеко внизу тысячами огней горели города. Все было привычным и донельзя нормальным — это внушало мысль о покое. Единственным желанием Алексея было дотронуться до кого-то теплого и живого, того, кто не исчезнет при одном его прикосновении, в памяти всплыли две женщины: податливая нежная Кейко и элегантно-сдержанная Лиза. Лиза требовала напряжения ума и эмоций — тех двух действий, на которые в ближайшие дни он был попросту не способен, Кейко не требовала ничего, кроме внушительной суммы в адрес приватного клуба, суммы, которую он с радостью был готов заплатить. На пути к Москве самолет сделал короткую посадку в Екатеринбурге, пока баки наполняли топливом, Алексей позвонил в клуб и заказал Кейко, на сегодняшний, вернее, уже завтрашний вечер.

Звонок телефона вырвал Лизу из блаженной полудремы, которой она предавалась в ванне, полной мандариновой пены — ее любимого аромата Acqua di Parma, это была слабая попытка хоть ненадолго забыть стресс и волнения уходящего дня. Господин Корнилов завтра вечером желал видеть свою личную гейшу, и она была бессильна что-либо противопоставить этому, хотя у Лизы и были планы на этот вечер, планы, которые следовало отменить. Боже, она мечтала о том, чтобы Алексей захотел увидеть ее — Лизу, а не раскрашенную фальшивую Кейко, мираж, женщину, которой никогда не было и не будет. По лицу побежали горячие соленые слезы, она даже не заметила, как начала плакать, а ведь клялась когда-то, что никогда не будет плакать из-за мужчин, вернее, из-за одного конкретного мужчины.

Девушка выбралась из воды, которая вмиг перестала быть приятной, и, закутавшись в длинный персиковый халат, направилась в гостиную. На полу стоял ноут-бук, прежде чем идти в ванну, Лиза обобщала информацию по прошедшему десять дней назад собранию акционеров. Собрание не преподнесло ей никаких сюрпризов, зато весьма удивило Шишкина и Евгения. После того, как секретарь зачитал имена присутствующих и принадлежащие им доли в компании, Шишкин, второй совладелец «Весны», окинул тяжелым взглядом сначала своего партнера Денисенко, а потом Лизу, и в этом взгляде читалось понимание того, что вся эта афера с передачей акций девушке, имя которой они не всегда могли вспомнить, имеет под собой какой-то смысл, смысл, который будет явно ему не на пользу.

Основным вопросом, обсуждавшимся на собрании, была предстоящая продажа «Весны» Moscow Building, и Денисенко удалось убедить партнера отложить принятие окончательного решения еще на месяц. Денисенко, выходя из зала, радостно усмехался, Шишкин был задумчив, а Евгений, которого пригласили на собрание как генерального директора компании, был чернее тучи. Лиза пребывала в приподнятом настроении, разбираясь в тех вопросах деятельности «Весны», к которым она, как баер, не имела никакого доступа, а, в особенности, в финансовых, инвестиционных проблемах, девушка вспоминала ту радость, которую ей давала работа аналитиком в «Брокер-инвесте», тот драйв, что она ощущала по завершении удачной сделки.

— Лиза, нам с тобой нужно поговорить! — Евгений крепко держал ее за руку и тянул к себе.

— Ты знаешь, я всегда рада поговорить, — девушка высвободила свою руку и отодвинулась от шефа, — Особенно с тобой, — тихо добавила она.

— Приедешь в «Весну», сразу иди в мой кабинет, — скомандовал Евгений.

— Давай без командного тона, — теперь Лиза приблизилась к нему и притворно-ласково потрепала мужчину по щеке, — Приедешь в «Весну» и давай в мой кабинет, там и поговорим, — она резко развернулась и заспешила к выходу.

Евгений был мастером держать паузу, а в тот день Лиза еще и вывела его из себя, к ней в кабинет он зашел без четверти восемь, в административной части здания уже никого не оставалось, только Лиза тщетно пыталась заставить себя читать отчет по продажам за прошедший месяц, но никак не могла соединить буквы и цифры, которые видела перед собой — мысли настойчиво возвращались к предстоящему разговору с шефом.

— Здравствуй, моя маленькая растерзанная девочка, — он резко распахнул дверь и, бросив пальто на диван, уселся прямо перед Лизой.

— Здравствуй, здравствуй, — нарочито медленно она подняла глаза от монитора и посмотрела на Евгения.

Мужчина молчал, раскачиваясь в кресле, Лиза молчала в ответ, он обвел взглядом комнату и снова уставился на девушку, она демонстративно посмотрела на часы и перевела взгляд на собеседника. Напряжение сковывало все тело, виски ломило от волнения и предчувствия надвигающихся проблем, но внешне Лиза была безупречна: фарфоровая кожа, коралловые губы, свободный пучок на голове, скромное серое платье — студентка первых курсов, а не женщина, воюющая с собственной судьбой.

— Дорогая, странно, что ты не уяснила урок, — Евгений первым не выдержал тишины, — Оставь финансовые дрязги мужчинам, а сама занимайся единственным делом, на которое ты способна — выбирай дорогие тряпки.

— А я думала, мы называем это вещами из коллекций известных дизайнеров, — усмехнулась Лиза.

— Неважно, как мы это называем! — бросил Евгений. Лиза видела, как шеф начинает злиться, девушка давно овладела сомнительным искусством выводить его из себя. — Тебе удалось запудрить мозги Денисенко! Да, ты не перестаешь меня удивлять, вдобавок к многоходовке с Корниловым, решила разыграть параллельную партию, — Лиза улыбнулась в ответ. — Только вот, что ты собираешься делать с активами «Весны»?

— Я собираюсь реализовывать свои права акционера и ничего больше, — ответила Лиза.

— И как же ты будешь это делать? — не отставал Евгений.