Лиза кивнула — это были самые правильные слова, выбор — это не просто личное дело каждого, это еще и совокупность причин, подталкивающих нас сделать именно его.

— Мама, откуда ты у нас такая мудрая? — спросил Алексей.

— И сама не знаю, — улыбнулась в ответ его мама.

Небо на востоке понемногу начинало розоветь, свежий ветерок шевелил шторы на окне лизиной спальни и заставлял ее кожу покрываться мурашками. На душе было тревожно, хотя никаких причин для этого не было. Вчерашний вечер был немного не таким, как она себе представляла, менее официальным что ли. Лизе почему-то казалось, что семейство Корниловых будет более пафосным. А они оказались какими угодно, но только не пафосными: мама Светлана Геннадьевна — именно такой, как ее описывал Алексей, мягкой, мудрой и во всем следующей желаниям мужа; в манере поведения и в облике Корнилова-старшего сквозили намеки на его даже не посольское, а КГБисткое прошлое; сестра Марина показалась Лизе вздорной, но не со зла, а как будто лишь следующей давно избранной линии поведения; муж Марины вообще не заслуживал отдельного упоминания — предупредительный интеллигент с часами Boucheron за 100 000 Euro, вот только интересно, купленными на свои или корниловские деньги?

После ужина Алексей предложил Лизе прогуляться по саду, который террасами спускался к морю. Корнилов курил сигару, немного сощурившись, смотрел на нее сквозь стекла очков. Далеко в море горели огоньки проходящих кораблей и яхт, где-то в стороне на берегу играла испанская гитара. Страстная и тягучая мелодия то наполняла душу радостью, то обрушивала ее в печаль.

— Ты выглядишь чудесно, — тихо произнес Алексей, слегка приобнимая Лиза, — Как девушка середины прошлого века, как героиня золотых дней голливудского кино.

В ответ Лиза улыбнулась, ей давно не говорили комплименты, она сама подобного никому не позволяла.

— Спасибо, что пригласил меня сюда. Здесь замечательно, — немного помолчав, проговорила Лиза. — Твои родители, сестра, этот дом. Все такое настоящее, понимаешь, о чем я говорю? — семья, это здорово! Я рада, что проведу выходные с вами. И рада именно этим спокойным дням, может, даже больше, чем самому празднику.

— Лиза, спасибо тебе! — Алексей притянул ее еще ближе, лбом девушка почти касалась его шершавого подбородка. Она обняла мужчину в ответ, тепло, спокойно, нежно. — Мои родные, они сегодня себя показали не в лучшем виде, — Корнилов усмехнулся. — Я просто не виделся с ними долго, слишком долго. Так что сегодняшний ужин — квинтэссенция всего, что на меня не обрушили за прошедший год, даже больше. Обычно они более мирные. И Марина не всегда такая язва, она просто не может мне простить этот разрыв с мамой и с отцом.

— Все в порядке, не беспокойся, — Лиза погладила его по спине, чувствуя под ладонью сведенные усталостью и напряжением мышцы.

Они гуляли чуть больше часа, то останавливаясь полюбоваться морем, то тихо бредя под кронами столетних деревьев. Алексей рассказал Лизе, что вилла была построена в середине XIX века для англичанки — любовницы испанского короля, поэтому окружавший виллу парк оказался попыткой сочетать упорядоченность английских традиций и буйство андалусийского сада. В какой-то момент девушке захотелось большего, чем объятия и легкие прикосновения друг к другу, но потом она поняла: настоящий Корнилов пока не способен дать ей большее — что-то происшедшее за тысячи километров отсюда не дает ему открыть себя эмоциям и страсти. А Лизе не нужен был суррогат, который Алексей давал Кейко. Уж лучше она подождет, пока настоящий Корнилов оттает.

Рассвет неумолимо наступал, Лиза любила эти призрачные минуты между ночью и наступающим днем, когда свет и тень спорят друг с другом. Она решила, что не стоит терять ни минуты своего пребывания здесь, быстро собралась, натянув льняные брюки, футболку и кардиган, и вышла из дома.

Море отражало серо-розовое небо, словно решая для себя, каким ему быть сегодня: радостным или печальным. Чайки, громко крича, кружили над берегом, Лиза поразилась тому, какие они большие. Под ноги ей упал пожелтевший лист, потом еще один — осень была неотвратима. Девушка быстро спускалась на берег, хотелось сесть на прохладные камни и уставиться вдаль, отдаваясь запаху соли и водорослей, успокаивающему шелесту волн, набегающих на берег.

Ступеньки закончились, под ногами была мелкая галька, Лиза подняла глаза, на одном из валунов, выступающих из воды, понурив голову, сидел Алексей. Что-то в его позе, в бессильно опущенных плечах насторожило Лизу.

Холодное безрадостное море, завораживает своим вечным движением, вечным водоворотом жизни в его глубинах, и в то же время действует так… отрезвляюще.

Встреча с родителями, семейный ужин не без досадных происшествий, конечно, и, как всегда, в лице Марины, но все же наполненный чем-то особенным, что бывает только дома, где бы этот дом ни находился. Желание защищать Лизу даже от собственных родных, странное и теплое чувство. Сама Лиза, такая красивая и трепетная, и одновременно решительная, ненавязчивая и, кажется, чувствующая в нем какую-то струну, о которой он и сам предпочел бы не вспоминать.

Оставшись наедине с самим собой, Корнилов впервые за долгое время не терзался мрачными мыслями и воспоминаниями, которые уже никому не помогут. Если постараться и вспомнить, то подобное расположение духа с момента возвращения в Москву бывало у него лишь после вечеров, проведенных с Лизой. Как бы Алексея ни прельщал секс с Кейко, возвращаясь из чайного дома в пустую квартиру, он еще глубже погружался в мысли о Саюри, вспоминая то, что было, и додумывая то, чего не было и уже не будет. А с Лизой все было совсем иначе: она поднимала темы, о которых Алексей не задумывался раньше, смотрела на вещи под углом, под которым ему никогда приходило в голову взглянуть на них самому, с восторгом говорила о местах, которые прежде его никогда не привлекали. Она была интересной, самодостаточной, искренней и совсем не холодной, как Корнилову казалось еще совсем недавно. Прикуривая последнюю сигарету перед сном, он думал о Лизе, о ее чуть тронутой солнцем коже в вырезе платья, о шелковистых волосах, растрепанных свежим ветром, и о нежном запахе мандаринов, казалось, ставшим ее частью.

Ночью ему снова явилась Саюри, она больше не была приветливой и доброй, не дарила Алексею улыбки, она зло смеялась и тянула к нему свои исхудавшие руки. Корнилов, как наяву, видел их свадьбу, счастливое сияющее лицо невесты, которое в один страшный миг теряло свою девичью свежесть, превращаясь в лицо озлобленной старухи. Густые тяжелые волосы девушки были подернуты сединой, яркие глаза потускнели, лоб и щеки прорезали морщины, она смеялась скрипучим каркающим смехом.

— Ты использовал меня и бросил! Раньше я не верила, думала, глупая случайность, а теперь знаю — ты убил меня! Ты! Тебе хорошо, у тебя новая подруга. Но только надолго ли? — Саюри громко смеялась и постепенно растворялась в окружающей темноте.

Корнилов проснулся с бешено бьющимся сердцем и разрывающейся от боли головой, небо за окном было темным, подернутым дымкой. Он считал себя реалистом до мозга костей и посмеялся бы в лицо любому, услышав рассказ об умершей жене, преследующей его по ночам, но его реальность была такова. Алексей почти привык к этим снам, в которых к нему являлась Саюри, но сегодня вновь обретенная привычка изменила ему, в душу закрался чуть ли не суеверный ужас, как бы чего не произошло с Лизой, чему именно он будет причиной и виной, вспомнились слова Сюнкити: «Если я захочу, я заставлю вас страдать так, как страдаю я», встреча с послом и его пристальное внимание к друзьям Алексея и к Лизе.

Находиться в комнате больше не было сил, по опыту Алексей знал, головная боль не отпустит его целый день, долгий мучительный день. Он кое-как надел джинсы, пуловер на голое тело и босиком вышел из дома.

Мысли путались, чувства давно были вывернуты наизнанку: ему хотелось, наконец, оставить прошлое, перестать в каждом движении и жесте любой темноволосой девушки видеть Саюри, вновь ощутить радость отношений с женщиной, настоящей и искренней, а не раскрашенной гейшей. Но какая-то упрямая часть души или сердца заставляла его цепляться за прошлое, не давая сменить мертвенный холод на нежное тепло.