— Поверю, — тихо произнес Алексей.

— Почему? — почти шепотом спросила Лиза.

Что он мог ей ответить? — он и сам не знал, почему. Может быть, просто потому, что хотел верить? или думал, что она не должна была переживать в одиночку то, что пережила? потому что она была матерью его сына? или потому что он хотел ее — видеть, чувствовать, быть с ней?

— Подожди верить, — немного охрипшим голосом сказала Лиза. — Ты, конечно, знаешь про акции, которые мне передал Денисенко. Ты спрашивал в тот день, за что он отдал их мне. За то, что я помешаю тебе купить «Весну». Мне даже было смешно, и он, и Евгений видели во мне какую-то Мату-Хари, я не могла убедить тебя ни в чем, но ведь им этого не нужно было знать. Вот так, вся моя жизнь, я рассказала тебе ее, — Лиза зябко повела плечами, на часах была половина девятого, ей стоило собираться уходить — в девять Алексею делали перевязки, обезболивающие, и он засыпал. — Ну а потом после твоего отъезда я узнала, что жду ребенка. Это было чудо, как взрыв конфетти.

— Ты собиралась мне рассказать? — Алексей бросил на нее пытливый взгляд.

— Да, — коротко ответила Лиза.

— Ты об этом хотела говорить, когда спрашивала меня, когда я приеду?

— Да, я не представляла, как сказать тебе по телефону. Ты сказал, что, когда ты приедешь, для меня больше не важно. Начался весь этот кошмар с покушениями и охранниками, я уехала в Белладжио, вот как-то так.

— Почему ты приехала ко мне? — задал самый главный для него вопрос Алексей.

— Я не могла не приехать, — немного удивленного проговорила Лиза. — Когда я увидела в новостях, что произошло с тобой, я прилетела первым рейсом. Я должна была быть рядом и знать, как ты. Это же так просто. Одно дело, знать, что у нас с тобой ничего не вышло, другое — бояться, что тебя уже нет, — Лиза снова вспомнила ужас первых дней и часов после автокатастрофы.

— Мне казалось, я вижу тебя, слышу тебя.

— Тебе не казалось, меня было почти невозможно выставить из больницы, — усмехнулась Лиза. — Но твои родные и не пытались.

Они замолчали, после рассказанного Лизой было слишком странно вести обычные пустые разговоры. Наверное, Алексею следовало сказать что-то большее, чем скупое «Поверю», но он не говорил. Наверное, ей следовало обидеться, заплакать и уйти, но она не обижалась и не спешила уйти.

— Лиза, ты знаешь, какими будут следующие месяцы для меня. И знаешь, я не хочу, чтобы ты видела это. Я хочу, чтобы мы попробовали позже, когда я приду хоть в какую-то норму, но ты не хочешь ждать, говоришь, что не можешь.

— Я и правда не могу и не хочу, — сказала Лиза.

— А я не знаю, как совместить все это, — устало вздохнул Алексей.

Ну что ж, он почти молча выслушал ее рассказ, а теперь собирался что-то с чем-то совмещать — наверное, это был не худший итог их разговора.

— Алексей, оставь все как есть. Я тоже не знаю, как очень многое совместить в своей жизни, но не хочу отказываться ни от чего.

— У нас с тобой будет сын, — невпопад произнес Корнилов и слабо улыбнулся.

— Сын, — с нежностью проговорила Лиза, — Он должен родиться в третью неделю апреля.

— Я к тому времени должен быть в лучшем виде, чем сейчас.

— Будешь, — успокоила его Лиза.

— Нужно найти нам с тобой хороший дом здесь, — сменил тему Алексей. — Ты ведь не собираешься уезжать? — он вопросительно посмотрел на Лизу.

— Не собираюсь.

— Тогда дом. В моей нынешней квартире не особенно удобно.

— Хорошо, — согласилась Лиза.

Что ж, он сказал, что верит ей, что хочет попробовать с ней — странное слово, но ладно. Сказал, что им нужен дом. Вот такой вот результат ее рассказа, почти исповеди, не худший результат, если знать Корнилова так, как знала она.

Конечно, он знал всю историю Лизы — Василий Петрович постарался на славу, но знать о каких-то событиях, как о фактах, прочитанных в сухом отчете, и видеть, как до сих пор переживает их девушка, готовящаяся стать матерью его сына, — это совсем другое.

Лиза была абсолютно права, когда сказала, что он не знал ее. Действительно, Алексей видел один за другим лишь разные образы, которые она создавала, чтобы играть с окружающими: тонкая чуть холодноватая интеллектуалка, помешанная на вещах гламурная девица, ласковая и нежная красавица с ароматами шоколада и ванили, карьеристка, готовая пойти ради своих целей почти на все. Словно на разных полюсах земного шара существовала Лиза Абова в элегантном черном платье и с бокалом драгоценного шампанского в руке и раскрашенная Кейко в ярком кимоно с плошкой сакэ. Эти девушки, они были несоединимы, но странным образом совпали, словно недостающие частицы паззла, в ранимой, готовой бороться за свое счастье и бесконечно красивой женщине, которую Корнилов видел перед собой. Лиза могла считать, что она потеряла свою превосходную форму, беспокоиться из-за тысячи разных мелочей, которые только женщины считают важными, а мужчины даже не видят, но она была прекрасна и, глядя на нее, Алексей на мгновения забывал, что пройдет еще очень много времени прежде, чем он сможет хотя бы обнять ее. В ней было все: шарм старой интеллигенции, дерзость сегодняшнего дня, чувственность в каждом жесте, радость, легкая печаль и нежность. Она приходила каждый день и, как бы Корнилов ни пытался себя убедить, что будет лучше, если они отложат попытку своего сближения до того момента, когда он хотя бы выйдет из больницы, ему была бесконечно приятна ее забота, ее легкие прикосновения, заботливые взгляды, пища, разрезанная на мелкие кусочки ее руками. В этом сосуществовании, оторванном от всего мира, была какая-то странная и почти неприличная интимность. Алексей мог по пальцам пересчитать случаи до их расставания, когда они засыпали и просыпались вместе, завтракали, а потом уезжали на работу. Их встречи были ярким тайм-аутом в гонках на больших скоростях — романтика красивых мест вроде Мон-Блана или Гибралтара, короткая передышка в ее московской квартире или в его лондонском лофте, когда он спешил на самолет, не дождавшись, пока она проснется. Корнилов не мог даже вспомнить, чтобы он так долго был рядом с женщиной, засыпал и просыпался на ее глазах, встречал ее радостный или чуть утомленный взгляд. Ему нравилось смотреть, едва приоткрыв глаза, на то, как Лиза читает что-то или пишет, как иногда мечтательно смотрит в одну точку. Его все время терзала боль, она отступала, чтобы затаиться и наброситься с новой силой, боль стала монотонной и привычной. Перевязки, уколы, операции, спасительное падение в никуда, мучительное возвращение в реальность. Врачи были довольно оптимистичны, когда обещали, что он сможет восстановиться за месяца за четыре, рассказывали какие-то невозможные вещи про выращивание новой кожи, рубцевание шрамов. Алексей до сих пор не мог представить, как отнесется к его внешнему виду Лиза, судя по тому, что он видел и ощущал, шрамы останутся на его лице, руке, туловище и ноге. Сейчас Лиза была на удивление спокойна, но что будет потом? Дорофеев считал его кретином, говорил почти презрительно: «Ты же не модель, которая зарабатывает деньги симпатичным лицом», предлагал вспомнить Ницше с его человеком, которого надо преодолеть, вот он и преодолевал. Где-то в другом измерении остались Саюри, Настя, прежние подозрения и злость, в «Домодедово» произошел терракт, а он узнал об этом через два дня, в Сочи, наконец, завершили стройку одного из трамплинов, а ему это было почти безразлично. Конечно, следовало рассказать обо всем Лизе, о Саюри, о том, почему он так хотел Кейко, следовало ответить своей откровенностью на нее, но Алексей пока не находил слов.

Странное дело, он совсем не осуждал Лизу — сейчас она была честна, когда говорила о том, как решилась на связь с Кулешовым, как согласилась разыгрывать перед ним гейшу. Это желание сохранить свой достаток — Алексею оно было вполне понятно, тем более, если знать, как нынешнее положение досталось Лизе. Корнилов верил, не случись в ее жизни беременности, ухода из инвестиционной компании и последовавшей за этим чехарды, она бы смогла к своим тридцати годам стать одной из тех ослепительных финансовых девушек, которые теснили мужчин с их высоких позиций, подкрепляя свой профессионализм узкими юбками и высокими каблуками. Лиза вынуждена была кардинально изменить свою жизнь, достичь успеха в абсолютно чужой ей сфере. Она была рядом с ним, она нравилась ему, вернее, нравились ему все Лизины образы, которые он видел, но он хотел узнать ее всю.