— Можно долго говорить о том, что ожидание материнства открывает целый мир, которого ты никогда не знала, но пока не ощутишь этого сама, все сказанное — пустые слова. А я совсем не хочу говорить о пустом, — Лиза улыбнулась и с удовольствием отпила Перье из своего бокала. — Ты привезла интересную выставку и собрала прекрасный ужин — поздравляю. Я поняла, общество здесь в Милане не спешит раскрываться навстречу новым людям, но тебя они приняли очень хорошо.

— Ты так хорошо узнала это общество? — Марию удивил этот чуть покровительственный Лизин тон — в конце концов, кто она такая?

— Достаточно хорошо, — Лиза чувствовала себя на редкость умиротворенно.

— Беременность изменила тебя, — бросила Мария, окидывая Лизу критическим взглядом.

— Ну это же закономерно, — рассмеялась Лиза, — Я была бы испугана, если бы это не произошло.

— Беременность — это единственное, с чем стоит тебя поздравлять? — Башмакова опрашивала Лизу с упорством опытного следователя.

— Возможно, и нет, — пожала плечами Лиза, она не считала, что кривит душой — впереди было много событий, каждое из которых заслуживало своего поздравления. — Знаешь, спасибо за сегодняшний вечер, но я сейчас быстро устаю и уже не слишком хорошо себя чувствую, поэтому мне нужно ехать домой.

— Домой? — нахмурилась Мария.

— Да, — кивнула Лиза, отходя от нее.

Позже в своем номере в отеле Лиза долго сидела перед туалетным столиком, так до конца и не сняв макияж, — ужин утомил ее больше, чем хотелось признаться. Ситуация, к которой она сама начала привыкать, со стороны, вероятно, и правда выглядела странной — внезапный переезд в Белладжио, праздная жизнь, беременность, одиночество. Сколько ей еще придется прожить здесь, ведь ребенка она надеялась родить в Москве. Уже совсем скоро нужно переходить к ремонту магазина, а делать это, находясь за тысячи километров, Лиза не хотела. Магазин был ее детищем, и она мечтала заниматься многими вопросами сама. Алексей отправил ее сюда как героя той старой песни «One-way ticket», отправил и словно исчез, как будто задвинул ненужную вещь в пыльный чулан. Лиза так и ощущала себя, когда вспоминала про Корнилова — сломанной игрушкой, о которой забыли, и не важно, сломалась она сама или по чьей-то злой воле. Лиза собралась с силами и стерла остатки теней и тонального крема — из-под слоя пудры, шиммера и хай-лайтера показалась ее бледная в некрасивых пятнах кожа. С каких пор обычные действия стали так утомлять ее? И почему так хочется бросить все, натянуть мягкий плюшевый костюм и упасть на кровать, съесть ведерко мороженого с карамелью или жирной колбасы, забыть про три разных крема для тела и масло от растяжек, проспать до полудня, наплевать на все свои обеты: здоровое питание, йога и плавание, никаких бесформенных вещей и никакой простоты. И как же обидно, что некому принести ей ни мороженого, ни колбасы.

Он думал о Лизе, как бы ни хотелось в этом признаваться, вспоминал ее улыбку и слезы, ласковые прикосновения и страстные объятия, разговор, который они вели в то памятное утро в Марбелье, и ее шутки в тот же вечер в Гибралтаре, мог ощутить вкус торта по бабушкиному рецепту, воспроизвести любую фразу из тех, что она произносила в чайном доме, почувствовать нежное касание ее рук, когда мучился от очередного приступа оглушительной головной боли. Он думал о ней во время долгих перелетов и напряженных совещаний, проводя ночи с Настей и оставаясь наедине с самим собой. Эти мысли нарастали как снежный ком после того, как Алексей осмыслил предательство Саюри и осознал все, что могло произойти с Лизой, пока она оставалась в Москве и даже, когда согласилась уехать в Белладжио. Сначала Корнилов старался отогнать воспоминания о Лизе, но получалось, что так он думает о ней словно бы дважды: вспоминая совместно проведенные часы и заставляя себя забыть об этом.

Подспудно Алексей все время сравнивал Настю и Лизу, и, конечно, Настя должна была победить, но, увы, не побеждала. Они были слишком разными — в проявлении своих чувств, в эмоциях, в реакции на его шутки и поступки. Свои головные боли Корнилов всегда старался скрывать от окружающих, подростком считая, что испытывать подобное не подобает мужчине, а став старше — следуя устоявшейся привычке не раскрывать о себе ничего, что может быть использовано во вред. Но так уж получилось, что обе женщины: и Лиза, и Настя — стали свидетельницами этой его слабости. И если Лиза и в чайном доме, играя роль Кейко, которой не должно было быть никакого дела до ее клиента, и будучи самой собой в Марбелье, была полна искреннего участия и не задавала вопросов, лишь давая ему так нужный покой и ласку, то Настя подвергла Корнилова настолько дотошному допросу о его самочувствии, о том, бывало ли такое раньше, и какого конкретного врача ему стоит вызвать, что он готов был взорваться, правда, уже не от боли, а от странной смеси раздражения и разочарования.

— Таковы наши предложения по этому вопросу, но они могут быть скорректированы согласно пожеланиям Moscow Building. Алексей Дмитриевич! — Корнилов услышал свое имя и подумал, что, наверное, совещание с участием генерального директора одного из крупнейших генерирующих холдингов страны, который он, к тому же, намеревался купить, — не лучшее место для сравнения женщин в его жизни. И все же, в данный момент мысли о том, как и что он может сделать для Лизы, занимали его куда больше позиций на рынке электроэнергии и мощности.

Год катился к концу, и его следовало завершить целым рядом решений, как в делах, так и в личной жизни. Были закрыты сделки по приобретению нескольких стратегически важных активов в Краснодарском крае, компания успешно вышла из оказавшихся неудачными медиа-проектов, выиграла конкурсы на строительство грузовых терминалов на Балтийском и Азовском морях. Корнилов запустил процесс, который должен был привести к исчезновению из его жизни и из жизни вообще Сюнкити и наиболее рьяных его приспешников. Это был, конечно, непростой шаг, но Алексей тянул так долго вовсе не из-за отсутствия решимости, а лишь для того, чтобы понимать, кто после Сюнкити мог продолжить его вендетту. Теперь, когда все было ясно, оставалось лишь ждать соответствующего момента. Это означало, что мама и Марина с детьми вернутся с Сент-Барта, а Лиза покинет Белладжио, и они, конечно, увидят друг друга — как бы Алексей ни желал этого избежать, стоило хоть немного быть реалистом.

Корнилов оставил мысль осуществлять реконструкцию или снос здания, в котором располагалась «Весна», — игра Кейко или Лизы, или обеих вместе принесла свой результат. Структурное подразделение холдинга, занимавшееся непрофильными активами, готовило проект дальнейшей эксплуатации объекта, но Алексею не нужны были никакие проекты, чтобы решить, что будет с этим местом в дальнейшем.

Едва завершилось совещание, из которого он не вынес ни одной дельной мысли или фразы, хотя сам настаивал на его проведении, Корнилов пригласил Челышева в свой кабинет:

— Дмитрий, подготовьте все необходимые документы для того, чтобы назначить Елизавету Максимовну генеральным директором компании, управляющей «Весной», — Алексей даже не считал нужным запоминать, как называется этот его вновь приобретенный актив. — Включите в ее трудовой договор условие о выплате ежегодного бонуса, право единоличного принятия решений по всем вопросам, которые допускает законодательство, и остальное, что необходимо. Идите.

Вот так все просто — Корнилов делал подарок Лизе и освобождал самого себя от угрызений совести, которые продолжал испытывать за то, что произошло при его участии семь лет назад, и за то, что творила Лиза сейчас. Алексей мог подарить ей «Весну», но отчего-то понимал, что такой подарок не будет принят, как бы ни была Лиза корыстна, или, наоборот, опасался, что она с радостью согласится, а это еще больше разочарует его.

За Челышевым давно захлопнулась дверь, а Алексей продолжал смотреть ему вслед — вот и еще один вопрос решен. 25 декабря — вот такой вот для Лизы рождественский подарок, о котором она узнает уже после Нового года, когда все формальности будут завершены.