— У меня в детстве была парочка таких, — улыбнулся Бруно, показывая на забавного рыжего мальчонку в клетчатой рубашке и на девочку в шляпке и в полосатых гольфах.

— Чудесные, — расслабилась Лиза, обрадовавшись, что ей не придется деланно восторгаться холодными фарфоровыми игрушками. — Особенно мне нравится девочка в гольфах, улыбнулась Лиза. — Я и сама очень хочу девочку, — она легким движением коснулась своего живота, хотя и обещала себе не повторять этот банально-беременный жест.

Спустя полчаса они сидели в кафе под куполом галереи, Лиза наслаждалась единственным за день круассаном и чашкой ароматного капуччино, а Бруно с непонятным выражением лица смотрел на нее.

— Мне в голову пришла странная мысль, раньше бы я не стала ее высказывать, а сейчас все можно списать на гормоны, — усмехнулась Лиза, — Вот бы сейчас покататься на карусели, знаешь, на такой как из старого кино с разноцветными лошадками и фонариками.

— Чудесно, — рассмеялся Бруно, беря Лизину ладонь в свою, — Говорят, что самая старая в Италии карусель, такая, о которой ты говоришь во Флоренции. Она начинает работать на Пасху. В следующем году мы можем поехать туда.

Она улыбнулась и кивнула, не решившись отказаться, Лизе вдруг показалась очень привлекательной идея встретить следующую Пасху здесь, наблюдать, как уже в марте оживают сады, как воздух пропитывается ароматами тепла и света.

— Бруно Гальтрукко! — раздался громкий мужской голос, как будто выдернувший Лизу из омута ее фантазий. — Стоило мне уехать на какие-то полгода, а я столько пропустил в жизни университетского друга! — высокий загорелый мужчина с кудрявыми волосами радостно сжал Бруно в объятиях.

— Лоренцо, познакомься, это Лиза, — Бруно легко приобнял ее за плечи, словно ожидая, что Лиза не захочет этой ласки. — Мой старый друг Лоренцо, сначала по Болонскому университету, потом по MBA.

— Очень приятно, — Лиза протянула руку, вставая, и Лоренцо с любопытством и с вспыхнувшей в глазах радостью оглядел ее с головы до ног, а Лиза с испугом поняла, к каким выводам мог прийти он и любой другой, видящий ее рядом с Бруно.

— Что может быть прекраснее славянки, говорящей на нашем языке? — произнес Лоренцо.

— Мой акцент так заметен? — улыбнулась Лиза, садясь, Бруно заботливым жестом поправил съехавшую с ее плеч шаль.

— Едва уловим и прекрасен, — польстил ей Лоренцо.

— Страна льстецов вот куда я попала! — рассмеялась Лиза.

— Хотел бы выяснить, это похвала или порицание, но должен спешить на встречу с племянницей и сестрой, — Лоренцо указал куда-то вглубь зала, и Бруно обернулся, чтобы приветливо помахать красивой блондинке с малышкой на руках.

Этот день, он стал особенным для Лизы, сначала несмелое объятие Бруно, потом покупка им нехитрых кукол для малыша, знакомство с его другом, это словно толкало их навстречу друг к другу, и у нее не было сил сопротивляться. Еще совсем недавно ей бы даже в голову не пришло, что беременная женщина может принимать ухаживания мужчины, не являющегося отцом ее ребенка, — стереотипы, так часто мешающие жить. Сейчас Лиза с радостью принимала эти ухаживания, и была рада им. Может быть, кто-то нашел бы в их отношениях элемент противоестественного, радости, которые ей следовало делить с Алексеем, она понемногу начинала разделять с другим мужчиной. Может быть, она была недостаточно настойчива в желании рассказать Корнилову обо всем, может быть, следовало сказать ему по телефону или написать e-mail? Может быть, после ее обмана следовало забыть о Корнилове навсегда — в наказание себе и ему? Вопросов как всегда было больше, чем ответов, и Лиза от этого слишком устала. Это был ее обман, ее ребенок и ее жизнь.

Милан в предрождественские дни был волшебным и каким-то камерным местом, позади остались недели модных показов, нашествие байеров со всего света, шумные рейды модниц по Monte Napoleone. Город замер в ожидании светлого праздника, открытия оперного сезона и коротких новогодних каникул. Милан никогда не был для российской тусовки чем-то большим, чем короткой остановкой в модных метаниях межу Лондоном, Нью-Йорком и Парижем, здесь не задерживались, попав в объективы фэшн-блоггеров и опустошив кредитные карты, неслись в Москву или на Лазурный берег — Лиза ощущала себя в каком-то подобии уединения и свободы. Именно поэтому она и была так удивлена приглашению на званый ужин в честь проекта Art Space, проводимый галеристкой Марией Башмаковой в Музее дизайна. Они были знакомыми, обменявшимися за прошедший год не более чем парой фраз. Мария, дочь акционера уральских машиностроительных заводов, имеющая степень в области искусства, активно игравшая роль посредника между богатыми русскими, желающими приобрести Моне или Пикассо и аукционными домами, считала себя неизмеримо выше Лизы. Лиза не обращала внимания, успокаивая себя тем, что для ее деловых интересов это не имеет никакого значения, а для души и эмоций у нее есть Катя, а больше и не надо.

Лиза никак не могла решить: идти или нет, одной или с Бруно. Последний вопрос был самым щекотливым и важным. Конечно, на подобное мероприятие лучше было бы отправиться парой, да и Бруно был своим в том обществе, что собирала Мария, зная, по крайней мере, треть приглашенных, но появление с ним могло быть воспринято слишком прямолинейно, как некое заявление о том, чего нет, а, может быть, и не будет. Лиза могла еще долго размышлять, но Бруно решил ее проблему, с сожалением сообщив о короткой поездке в Лондон именно в тот день, на который был назначен ужин.

Удивительно, если перед выходами в свет с Бруно Лиза долго размышляла над своим нарядом, понимая, как важно сохранить элегантность и стиль в ее положении, то в этот раз, не раздумывая ни минуты, надела молочное платье Gucci из джерси с юбкой в пол и красивой драпировкой узлом под грудью, уступив своей беременности, заменила туфли Jimmy Choo на ботильоны Manolo Blanic, клятвенно пообещав себе, что это ее последний раз на каблуках.

Лиза не ждала от этого вечера ровным счетом ничего — привычные разговоры с единственной целью показать собственный интеллект, поверхностные знания о живописи и музыке, а с тем же успехом — об экономике или политике. Легкий флер причастности, нежный звон хрусталя, оценивающие взгляды украдкой, демонстрация и самопиар. Мир, который она знала и в котором была своей.

Вечер тянулся бесконечно долго, и Лиза уже не раз пожалела, что решила прийти. Приятные знакомства — несколько владельцев итальянских галерей, представитель аукционного дома Christie’s, наследница модного дома Missoni с молодым супругом, куратор Венецианской биеннале, а в остальном прежние московские приятельницы, которые, очевидно, устав от своих занятий писательниц-колумнисток-дизайнеров решили переквалифицироваться в любительниц искусства. Переезд в Белладжио оторвал Лизу от этого закрытого московского круга, и, удивительно, но ей было сложнее поддерживать разговор с прежними «подружками», чем с новыми знакомыми. Все те же обсуждения: кто, когда, с кем; Ида развелась, ее бывший муж — такая бедняжка; Лена сделала липосакцию и ботокс — кстати, совсем не удачно, сочувственные вздохи, фальшивые улыбки.

Не успели еще подать горячее, а Лиза уже не раз ощутила на себе очередной заинтересованный взгляд: беременна? от кого? неужели от Корнилова? Говорят, его уже больше месяца не видели в Москве. Она с тоской посмотрела в окно: рождественскими огнями, словно игрушка, сиял кастелло Сфорцеска, они с Бруно в минувшую пятницу гуляли по его дворикам и узким галереям, пользуясь любезностью главного смотрителя — одного из Гальтрукко.

Когда ужин, наконец, завершился, и дошла очередь до осмотра выставки, к Лизе подошла Мария: пара ничего не значащих фраз, вспышки фотокамер и вопрос, который интересовал многих:

— Тебя можно поздравить?

— Можно.

— Ну что ж, тогда поздравляю! Наверное, беременность несет большие перемены в жизни? — Мария сделала большой глоток шампанского, словно показывая, что ей подобные перемены не грозят.