Позже, через еще один цикл боли, света и тьмы, Алексей вновь видит Лизу, из-под халата выглядывает другое платье, у нее иначе убраны волосы, значит, наступил следующий день. Лиза смотрит на него с лаской и печалью, отходит к окну, снова подходит к кровати, садится, касается его щеки, и Алексей чувствует, как его щетина щекочет ее пальцы, у нее всегда была такая нежная кожа, и он боялся поцарапать ее.

Лиза беременна, Алексей видит это даже через свои еле приоткрытые веки. Почему ему кажется, что его лицо словно увеличилось в размерах, а левая рука и нога словно скованы чем-то ужасным? Лиза красива в своем ожидании ребенка, и даже жалкий халат ее не портит, лицо чуть-чуть округлилось, но глаза сияют — так и должна выглядеть будущая мать. И пусть это адский сон, в котором с него словно заживо сдирают кожу, поджаривают на медленном огне, а потом бросают в оглушительный лед, но хотя бы в этом сне он побудет будущим отцом.

Алексей медленно приходил в себя, об этом говорили врачи, это видела и сама Лиза, иногда его все еще припухшие веки начинали подрагивать, и ей казалось, что она видит осмысленный взгляд. Врачи твердили, что это невозможно, что пациент под действием коктейля из обезболивающих и еще Бог знает каких средств. Врачи могли говорить что угодно, Лиза знала, еще немного и Алексей откроет глаза, и она будет счастлива, хотя бы ненадолго, пока он не обдаст ее холодом и не потребует выставить за дверь, а пока этого не произошло, она еще немного побудет рядом. Впереди долгие месяцы операций, мучительной реабилитации и осознания того, что с ним произошло. Алексею придется пережить еще одну пересадку кожи, операцию на руке по восстановлению подвижности пальцев, почти полгода провести в специальном заполненном силиконом костюме, который позволит лучше зарубцеваться его коже. Он переживет это без нее, и к моменту, когда Алексей сможет вернуться к обычной жизни, Лиза будет нянчить собственного младенца. Младенца, который обязательно узнает своего отца, а это ли не то счастье, о котором она так страстно просила в первые страшные дни?

Лиза сидела на диване в гостиной лондонского дома Дорофеевых, где жила уже шестой день — они окружили ее вниманием и заботой, всегда готовая помочь Катя и, как ни странно, смягчившийся Сергей. Они были в городе на каких-то важных переговорах, а Лиза находила утешение в компании полуторагодовалых малышей и Евгении Рудольфовны, Катиной мамы. Удивительно, но совсем скоро она возьмет на руки собственного малыша и не будет счастливее матери на свете. Уже завтра станет понятно, мальчика Лиза ждет или девочку, а пока можно мечтать о том, что ей будет чудесно и с тем, и с другим.

Закрыла глазки и мгновенно уснула маленькая Арина — чудесная крошка с глазами Сергея и Катиными губками бантиком, ее брат с нахмуренными отцовскими бровями еще немного повозился и тоже засопел на руках у бабушки.

— Отнесу их в детскую, — сказала Катина мама, — А потом вернусь к тебе.

— Хорошо, — кивнула Лиза, погладив Арину по круглой попке.

Евгения Рудольфовна была именно тем человеком, с кем стоило поговорить, лучшая подруга своей дочери и самой Лизы, эталонная мама, как они в шутку называли ее. В сорок лет она осталась одна — конструктов самолетов, мать самой умной девочки на свете и еще вчера счастливая жена быстро сколачивающего капитал мужа. Обыкновенная история. За прошедшие двадцать два года она создала успешный модный бизнес, вырастила и выучила свою умницу-дочь, а сейчас радовалась внукам, не забывая поддерживать дела на самом высоком уровне. По словам Кати, ее мама до сих пор любила бывшего мужа, хотя он и оставил ее без денег и помощи, вычеркнув из своей жизни не только мать, но и дочь.

— Лиза, съешь что-нибудь? Может быть, салат или чай с творогом? — привычка заботиться о каждом, кто попадал в орбиту их внимания, была у Кати с мамой семейной чертой.

— Не хочу, спасибо, — отказалась Лиза. — Кажется, я и так только и делаю, что ем.

— Ты просто не видела, сколько ела Катя!

— Мне так жаль, что меня не было в Москве, когда Катя была беременна и когда у нее были трудные дни.

— Я думаю, именно то, что Катя с Сергеем остались одни в тот момент, когда им следовало поговорить и либо поверить друг другу и остаться вместе, либо разойтись в разные стороны, очень помогло им, — Евгения Рудольфовна до сих пор с болью вспоминала, как страдала ее дочь от нелепого расставания с мужчиной, которого любила.

— Вот так всегда и получается, что самое главное — поверить, — вздохнула Лиза. — Я очень хотела поговорить с вами об этом, но думала, как к этому подойти, может быть, вам не хочется вспоминать что-то свое.

— Говори, Лиза, ты знаешь, как я отношусь к тебе. И, наверное, уже довольно давно я вспоминаю все без сожалений.

— Я вот все думаю, способен ли человек простить другому предательство и боль и пойти рядом с ним дальше? Простить по-настоящему, не возвращаясь к прошлому при малейшей обиде? Или это утопия?

Евгений Рудольфовна помолчала пару секунд, и Лиза успела пожалеть, что начала этот разговор, в конце концов, это решение она должна принять только сама.

— Человек может простить, я верю в это, хотя еще лет десять назад ответила бы тебе категорически «нет», а сейчас думаю, что утопия — это, наоборот, невозможность прощать. Мы слишком редко встречаем в своей жизни людей, с которыми хотим быть рядом, с которыми чувствуем, что это именно то самое, а потом совершаем ошибки, копим обиду, думаем, что наши поступки расценены другим как предательство, а, может, и они и были предательством, — Евгения Рудольфовна замолчала и было видно, что ее мысли обратились в прошлое. — Потом уходим прочь, — продолжила она, — И начинаем новую жизнь и часто эта новая жизнь хороша, так было у меня. Уход Катиного отца был бесповоротен и здесь не о чем жалеть, но такие случаи неуниверсальны, стопроцентное предательство случается не каждый день, но и его можно простить, если этого хотят оба. Прощение — это дело двоих, но часто один не дает другому шанса, а другой не решается его попросить. Наверное, я говорю слишком сумбурно, — Евгения Рудольфовна вздохнула. — Я никогда и ни с кем не говорила об этом. Я хочу сказать тебе самое главное: Лиза, обида и предательство — это только этапы отношений, но не их конец. Я думаю, ты уже простила Алексея, а теперь беспокоишься, захочет ли он простить тебя. Не делай выбор за него, не принимай никаких решений, кроме решения дать ему шанс.

Алексей пытался осмыслить происходящее — он был беспомощен, прикован к постели, лишен возможности принимать решения, он едва мог произнести пару слов, чтобы из горла не вырывались ржавые хрипы, и никто не мог или не хотел сказать ему, как долго это будет продолжаться. Спасибо отцу, тот, по крайней мере, честно объяснил, чем вызвана вся эта адская боль в его теле. Алексей чувствовал себя так, словно ответил разом за все прегрешения с младенчества и до последних минут, казалось, на его теле не осталось ни одного фрагмента кожи, который бы не испытывал боль, он был скован по рукам и ногам, спеленат как младенец и радовался даже такой мелочи, как возможность глотать самому, а не получать еду через трубку. Но на самом деле, все это было не так уж и важно: он дышал, думал, видел и мог ходить, так ему говорили. Любая боль конечна, а шрамы он как-нибудь переживет, было бы гораздо хуже, если бы в огне пострадала Настя, красивая женщина, она бы считала, что ее жизнь завершена.

Самыми страшными были вовсе не физические последствия аварии, у него была семья, были деньги, и не было женщины, которую было бы жаль отягощать хлопотами с обезображенным мужем. Страшнее было другое — время неумолимо бежало, а вопрос с Сюнкити так и не был решен. То решение, которое он принял, было его персональной ответственностью и не могло быть перепоручено никому другому. Конечно, Алексей не собирался делать все сам, но и представить не мог, что финальный акт этой драмы произойдет без его ведома.