Откладывать встречу с Сюнкити Ямагути больше было нельзя — автомобиль давно затормозил возле небоскреба, принадлежащего Ямагути-гуми, и услужливый водитель ждал только жеста Корнилова, чтобы распахнуть перед ним дверь.
Бесшумный лифт рванул вверх и вот уже Алексей обнаружил себя стоящим в приемной перед кабинетом отца Саюри, секретарь пригласил его войти, бесшумно скользнула в сторону стеклянная дверь, и Корнилов вошел внутрь.
Все было, как прежде, как в тот день, когда Алексей сказал Сюнкити о том, что намерен сделать Саюри своей женой, и как, в то страшное утро, когда сообщил недоумевающему отцу, что у него больше нет дочери. Конечно, Корнилов встречался с главой Ямагути-гуми и раньше, но это были деловые встречи и они проходили вне личных апартаментов главы клана. В помещении доминировали два цвета: белый и черный, хрусталь и мрамор, аскетизм и почти могильный холод.
— К нам пожаловал мистер Корнилов собственной персоной, — на прекрасном английском проговорил мужчина, сидевший в кресле с видом на залив. Алексей отлично говорил по-японски, но он помнил рассказ Саюри о том, что настоящие якудза говорят на родном языке лишь с теми, кого уважают и кому доверяют — он же бесповоротно утратил и уважение, и, тем более, доверие.
— Добрый день, мистер Сюнкити, — Корнилов поддержал заданный тон.
— С чем вы приехали? — спросил японец, хотя он прекрасно знал о причине визита Алексея, подготовка к этой встрече велась почти полтора месяца.
— Я приехал за подписанием договора о передаче Moscow Building прав на комплекс портовых сооружений, находившийся в залоге у банка, — Корнилов понимал, Сюнкити ведет с ним игру, имеющую единственную цель — заставить его вспоминать Саюри, как будто он мог ее забыть. Кредит банку был выплачен, договор согласован, подписан Корниловым со стороны Moscow Building, оставалось только скрепить его подписью Сюнкити, а тот все тянул и тянул настаивая на личной встрече с Алексеем.
Дверь кабинета открылась, неслышной походкой зашел референт Сюнкити, щелкнул клавишей наподобие выключателя — на окно опустилась плотная белая штора, блеснул луч проектора. Алексей, как живую, увидел Саюри. Девушка шла по узкому белому мосту, перекинутому через реку, на ней было яркое платье, которое трепетало в легких порывах ветра, она смеялась и, смеясь, махала кому-то. Саюри приветствовала его — понял Алексей, он вспомнил все до мельчайших деталей. Был солнечный весенний день, нагромождение дел держало Корнилова в его офисе в Кобе, в обед позвонила Саюри и сказала, что отправилась на прогулку в Замок Белой Цапли, находившийся километрах в 50 от города, потом, немного смущаясь, прошептала, как здорово было бы там побродить вместе. Алексей послал к черту все дела и бросился на железнодорожный вокзал и вскоре уже входил в ворота парка, из глубины которого в его сторону направлялась Саюри и так радостно приветствовала его. Именно в тот день, поддавшись соблазну жарких объятий и запретных поцелуев, исследовав юное тело застенчивой японки в тихих беседках парка, Алексей предложил девушке стать его женой. Саюри смущалась, очаровательно краснела, но потом согласилась, с опаской заметив, что отец вряд ли разрешит брак с русским мужчиной… Корнилов поднял глаза на экран и снова увидел смеющуюся Саюри — в тот счастливый день в парке он даже предположить не мог, что совсем рядом находятся головорезы ее отца и фиксируют на камеру каждый их шаг, каждый жест.
Яркую атмосферу весеннего дня сменили мрачные краски зимнего утра — небо плакало струями ледяного дождя, похоронная процессия приближалась к кладбищу, машины остановились, из черного лимузина вышел Сюнкити Ямагути и заплаканная женщина лет 50 — мать Саюри. Корнилов увидел, как он сам идет по аллее, провожая взглядом траурный катафалк.
Алексею казалось, что ему не хватает воздуха, знакомая, когтями рвущая боль терзала голову, но рядом не было нежной Кейко, которая бы облегчила страдания мужчины. Корнилов поднял глаза — Сюнкити усмехался, глядя на собеседника холодными и черными, как ночь, глазами.
— Вы все еще хотите говорить о контракте, мистер Корнилов, или обратимся к иной теме разговора?
— Нам нечего обсуждать, кроме бизнеса, мистер Ямагути, — ответил Алексей.
— Нам нечего обсуждать, но нам есть, на что посмотреть, — вкрадчиво произнес японец и сделал непонятный жест своему референту, на экране появилась новая картинка.
Молодая женщина вела за руку маленькую девочку, в глаза слепило солнце, девочка пританцовывала и размахивала крошечным сачком, вокруг летали бабочки. По дороге вновь ползла вереница черных машин, вокруг возвышались надгробия — Корнилов вздрогнул, он больше не мог видеть похороны Саюри, этот страшный момент и так стоял в его глазах, без всяких напоминаний.
— Не опускайте глаза, мистер Корнилов, — тихо сказал Сюнкити, а сурового вида мужчина подошел вплотную к креслу, в котором сидел Алексей, словно заставляя его не отводить глаза от экрана. — Это похороны моей жены, она пережила Саюри на полгода, — Алексей увидел, как из лимузина вышел один Сюнкити и пешком направился вглубь кладбища. — Я полагаю, мы оба знаем, кто повинен в ее смерти, — продолжил японец. Алексей кивнул в ответ — а что он мог сделать еще? Он был виноват во всем и сам знал об этом, и хотел, даже мечтал понести ответственность, вот только не мог. Официального расследования причин смерти Саюри Ямагути, она даже не успела взять фамилию мужа, не проводилось — могущественная Ямагути-гуми не допускала посторонних в свои дела. Через две недели после смерти жены Корнилов улетел из Японии. А пока тянулись эти долгие две недели он каждую секунду ждал, что в его дом ворвутся громилы из Ямагути-гуми и призовут к ответу мерзавца, который погубил самое дорогое сокровище их босса. День проходил за днем, Алексей сидел в кабинете и не выпускал из рук ожерелье и обручальное кольцо своей жены — он так и не научился называть ее женой, но к нему никто не приходил.
— А вот это мои любимые кадры, посмотрите, мистер Корнилов, — Алексей словно вынырнул из своих воспоминаний и понял, что все еще находится в кабинете Сюнкити, и тот продолжает свою пытку, куда более изощренную, чем те, что использовали его предшественники — якудза, промышлявшие разбоем на дорогах.
Корнилов не верил своим глазам — в кресле в гостиной городского дома Ямагути сидела беременная Саюри, длинные черные волосы рассыпались по плечам, молочная кожа чуть порозовела, складки платья натянулись на большом животе.
Пульсация боли нарастала в его голове, стены комнаты сдвигались, как будто задумали сдавить Алексея в своих холодных, черно-белых тисках. В прошлый раз кошмар отступил под ласковыми руками Кейко, но, как он мог даже думать о другой женщине, глядя на ту, которую погубил сам?
— Мистер Корнилов, этого вы тоже меня лишили, — сказал Сюнкити, — Радости быть отцом и дедом.
Алексею хотелось кричать, что он лишил этой радости и самого себя, но какое он имел право? Глаза не могли оторваться от изображения Саюри на экране, и, хотя Алексей понимал, что последний кадр — всего лишь умелый монтаж, он не желал верить в это. Именно так должна была выглядеть его жена в ожидании его ребенка.
— Мистер Сюнкити, я приехал сюда не за тем, чтобы предаваться воспоминаниям, давайте займемся делами и покончим с этим утомительным общением друг с другом, — Алексей понимал, что ведет себя непозволительно как в отношении с деловым партнером и, тем более, с отцом погибшей дочери, убитой им дочери, но ничего не мог с собой поделать, он больше не мог находиться в одном помещении с Сюнкити, в одном городе с ним и даже в одной стране.
— Вы уже покончили со мной, мистер Корнилов, причем с таким успехом, о котором не мог мечтать ни один из моих противников. Покончили со мной, раз и навсегда. И я хочу только одного, чтобы вы страдали так же, как и я.
— Я уже страдаю! — хотел прокричать Корнилов, но заставил себя молчать.
— Вы думали, наверное, что Ямагути-гуми подвергнут вас жестоким пыткам, но я знаю, страдания тела не значат ничего по сравнению со страданиями души. А я хочу, чтобы вы страдали. — Вновь ожил экран: счастливая Саюри в свадебном наряде спускалась по ступеням отцовского дома, следующий кадр — скользкие комья земли летели на ее могилу, все больше и больше отделяя девушку от тех, кто так ее любит. Новая сцена — подобрав длинную юбку, она бежала вдоль берега моря, а за ней семенил пухлый малыш. Могилу засыпали алые листья кленов. Саюри катила перед собой коляску с младенцем. На двери дома Ямагути висел траурный венок. Девушка садилась в открытый белый Мерседес. Картинки мелькали одна за другой, сливая в безумный калейдоскоп, девушка то плакала, то смеялась, она была то молодой, то совсем старой — реальное и вымышленное слились воедино, уже невозможно было определить то, что было, от того, чего не будет никогда.
