Другой случай оказался простым: пациент был юношей, которого стражники нашли на улице — лежащим без чувств и ограбленным. Его голова была проломлена, и он был на грани смерти. Когда его принесли, я случайно оказался в Обители Жизни и увидел, что ничем не рискую, оперируя его, так как врачи отказались лечить его, уверенные в неизбежности его смерти. Я вскрыл раздробленный череп с возможной быстротой, убрал осколки кости с поверхности мозга и закрыл отверстие пластинкой из чистого серебра. Он выздоровел и был все еще жив две недели спустя, перед моим отъездом из Фив, хотя с трудом двигал руками и ничего не чувствовал, когда его ладони и подошвы ног щекотали пером. Я полагал, что со временем он будет совершенно исцелен. Случай был примечателен тем, что из-за спешки я не успел побрить его голову перед операцией, и, когда я сшил кожу головы поверх серебряной пластинки, волосы продолжали расти, как и прежде, и полностью закрыли рубец.

Хотя в Обители Жизни благодаря моему званию обходились со мной почтительно, врачи постарше избегали меня и не доверяли мне, ибо я был из Ахетатона, тогда как они все еще боялись своего ложного бога. Я никогда не говорил с ними об Атоне и обсуждал с ними только медицинские вопросы. День за днем они пытались прочесть мои мысли и разнюхивали обо мне все, как собаки, взявшие след, тогда как я удивлялся их поведению.

Наконец после третьей черепной операции один врач, необычайно мудрый и опытный, приблизился ко мне и сказал:

— Царственный Синухе, ты, должно быть, заметил, что Обитель Жизни опустела в сравнении с прежними днями и что к нашему знанию прибегают меньше, чем это было когда-то, хотя в Фивах так же много больных и даже больше. Ты путешествовал по многим странам, Синухе, и видел много способов лечения, но вряд ли ты видел такой метод, который тайно практикуется теперь в Фивах. Это лечение не требует ни ножа, ни огня, ни лекарств, ни перевязок. Мне поручили сказать тебе об этом и предложить взглянуть на это самому. Ты должен дать обещание не разглашать о том, что увидишь, и поз юлить завязать тебе глаза, когда тебя поведут в тайное святилище, дабы ты не знал, где оно находится.

Его слова не понравились мне, ибо я опасался неприятностей с фараоном, но все же они возбудили мое любопытство. Я сказал:

— Я, конечно, слыхал, что в Фивах творятся странные дела. Мужчины распространяют всякие слухи, а у женщин бывают видения, но о лечении я ничего не слышал. Как врач я очень сомневаюсь, что лечение можно осуществлять без ножа, огня, лекарств и перевязок, и предпочитаю не впутываться в обман, дабы меня не сочли свидетелем того, что не существует и не может происходить.

Он горячо возразил:

— Мы полагали, что у тебя нет предрассудков, царственный Синухе, поскольку ты много путешествовал и изучил многое, что неизвестно в Египте. Кровотечение можно остановить без щипцов и раскаленного железа, почему же лечение нельзя осуществить без ножа и огня? Твое имя не будет упомянуто в связи с этим делом, за это мы тебе ручаемся, но у нас есть свои причины желать, чтобы именно ты увидел вес это и убедился сам, что здесь нет обмана. Один только ты, Синухе, беспристрастный свидетель, и нам больше ничего не нужно.

Его слова удивили меня и возбудили мое любопытство. Как врач я всегда страстно желал узнать новое и согласился идти. Когда стемнело, он остановился у моего дома с носилками. Я вошел в них, и он завязал мне глаза куском ткани так, чтобы я не видел, куда мы направляемся. По прибытии он повел меня по коридорам, вверх и вниз по многим ступеням, пока я не устал и не сказал, что он меня уже достаточно дурачил. Он успокоил меня, снял повязку с моих глаз и провел меня в каменное помещение, где горело множество светильников.

Трое больных лежали на носилках на полу, а ко мне подошел жрец, бритоголовый и блестевший от масла. Он обратился ко мне по имени и пригласил тщательно осмотреть больных и убедиться, что здесь нет обмана. Голос его был ровным и мягким, а взгляд мудрым. Я подошел к больным в сопровождении хирурга из Обители Жизни.

Я увидел, что эти люди действительно больны и не могут подняться. Одна была молодая женщина с чахлыми, сморщенными, безжизненными конечностями; только темные испуганные глаза жили на этот изнуренном лице. Вторым был мальчик, у которого все тело было покрыто ужасной сыпью и множеством кровоточащих струпьев. Третьим был старик с парализованными ногами; его болезнь не вызывала сомнений; когда я уколол его ногу иголкой, он не почувствовал боли.

Наконец я сказал жрецу:

— Я обследовал этих пациентов с величайшим вниманием. Будь я их врачом, все, что я мог бы сделать, это отправить их в Обитель Жизни. Женщину и старика едва ли вылечат даже там, хотя страдания мальчика можно было бы облегчить ежедневными серными ваннами.

Жрец улыбнулся и предложил нам обоим занять места в конце комнаты, в полутьме, и терпеливо ждать там. Затем он позвал рабов, которые подняли носилки с больными и поместили их на алтаре; тогда он возжег дурманящие благовония. Из перехода донеслось пение, и вошла группа жрецов, распевающих гимны Амону. Окружив больных, они начали молиться, прыгать и кричать. Это продолжалось, пока пот не заструился по их лицам; они сбросили с плеч накидки, звенели колокольчиками и резали себе грудь острыми камнями.

Я видел подобные обряды в Сирии и наблюдал за их исступлением с невозмутимостью врача. Их крики становились все громче, и они колотили кулаками по каменным стенам. Стена раздвинулась, и священная статуя Амона замаячила над ними в сиянии светильников. В тот же миг жрецы умолкли, и после грохота внезапная тишина ошеломляла. Лик Амона светился перед нами в темной нише, излучая небесный свет.

Внезапно главный жрец шагнул к больным и, назвав каждого из них по имени, воскликнул:

— Встаньте и идите, ибо великий Амон благословил вас за то, что вы верите в него!

Своими собственными глазами я увидел, как трое больных неуверенно поднимаются со своего ложа, не отрывая глаз от изображения Амона. Дрожа с головы до ног, они встали на колени и недоверчиво ощупывали свои руки и ноги, пока не разразились рыданиями, молясь и благословляя имя Амона. Каменные стены сдвинулись; жрецы ушли, тогда как рабы унесли благовония и зажгли много ярких светильников, чтобы мы вторично обследовали больных. Теперь молодая женщина могла двигаться и сделала несколько шагов с посторонней помощью. Старик мог передвигаться сам, и сыпь исчезла с кожи мальчика, теперь уже чистой и гладкой. Все это произошло в короткое время. Я никогда не поверил бы в это, если бы не увидел этого собственными глазами.

Жрец, который приветствовал нас у входа, подошел с торжествующей улыбкой и проговорил:

— Что скажешь ты теперь, царственный Синухе?

Я бесстрашно посмотрел ему в глаза и ответил:

— Я понимаю, что женщина и старик были под воздействием неких чар, которые сковали их волю, а чары снимаются чарами, если воля чародея сильнее, чем у тех, кто околдован. Но сыпь — это сыпь, она поддается не заклинаниям, а длительному лечению и целебным ваннам. Поэтому я должен признать, что не видел ничего подобного этому.

Глядя на меня сверкающими глазами, он вопросил:

— Так ты признаешь, Синухе, что Амон все еще царь всех богов?

Но я сказал:

— Я хотел бы, чтобы ты не произносил вслух имя ложного бога, ибо фараон запретил это, а я слуга фараона.

Я видел, что он разгневан моими словами, но он был жрецом высшей ступени и умел смирять сердце разумом.

Совладав со своими чувствами, он сказал, улыбаясь.

— Меня зовут Хрихор; ты можешь сообщить мое имя стражникам. Но я не страшусь ни стражи лжефараона, ни его рудников. Я исцеляю всех, кто обращается ко мне во имя Амона. Не будем обсуждать это; побеседуем как ученые люди. Позволь пригласить тебя ко мне выпить немного вина; ты, конечно, устал, проведя так много времени на жестком сиденье.

Он повел меня к себе по каменным переходам. По спертому воздуху я понял, что мы под землей, и предположил, что это были подземелья Амона, о которых рассказывают много небылиц, но полагают, что никто из непосвященных не видел их. Хрихор простился с врачом из Обители Жизни, и мы вдвоем вошли к нему — в жилище, где было все нужное, чтобы доставить радость душе человека. Его постель была под пологом, сундуки и ящики — из слоновой кости и черного дерева, ковры — мягкие, и вся комната благоухала редкими пряностями. Он учтиво полил ароматную воду на мои руки, попросил меня сесть и предложил мне медовые пряники, фрукты и выдержанное вино в пузатых бутылках из виноградников Амона, приправленное миррой.