Он нетерпеливо ответил мне:

— Сегодня, как известно каждому, День Ложного Царя; так поспеши за ним, чтобы не вышло греха.

Я не двинулся с места, хотя он схватил меня за руку, и только сказал:

— Я незнаком с обычаями твоей страны, ты должен объяснить мне, что все это значит.

— Каждый год в День Ложного Царя самый глупый, самый тупой человек в Вавилоне избирается царем, чтобы править от рассвета до заката в полном величии и могуществе, и сам царь прислуживает ему. И никогда не видел я более смешного царя, чем Капта, которого я по этой причине и выбрал. Он не знает, что с ним случится, и это забавнее всего.

— Что же должно случиться?

— На закате он будет убит так же внезапно, как был коронован. Если я захочу, то могу предать его мучительной смерти, но обычно я даю избранникам в вине мягко действующий яд, и они засыпают, не подозревая, что должны умереть. Теперь поспеши и последи за тем, чтобы твой слуга не натворил никаких глупостей, о которых придется пожалеть, до захода солнца.

Но не было никакой нужды выручать Капта, который, спотыкаясь, шел из дома в дикой ярости; из носа у него текла кровь, и он прикрывал рукой свой единственный глаз. Завывая и вопя, он сказал:

— Посмотри, что они сделали со мной! Они подсовывали мне старых ведьм и негритянок, а когда я пожелал отведать нежную овечку, она обернулась тигрицей, подшибла мне глаз и била меня по носу туфлей!

Бурнабуриаш так обессилел от смеха, что не мог устоять на ногах и вынужден был ухватиться за мою руку, а Капта продолжал свои причитания:

— Я не смею открыть дверь этого дома, ибо эта девушка беснуется там, как дикий зверь, а я не знаю, что делать, разве только ты, Синухе, войдешь и вскроешь ей череп и таким образом выпустишь злого духа, который в ней засел. И вправду она, должно быть, одержимая, а иначе она не осмелилась бы поднять руку на царя и бить меня по носу своей туфлей, так что кровь хлынула из меня, как из заколотого быка.

Бурнабуриаш подтолкнул меня локтем и сказал:

— Иди туда, Синухе, и взгляни, что там происходит. Ты знаешь теперь это место, а мне сегодня нельзя туда входить. Потом придешь и расскажешь мне. Кажется, я знаю, что это за девушка, ибо вчера с морских островов привезли сюда одну, которая, как я рассчитываю, доставит мне большое удовольствие, хотя сначала ей надо дать питье из макового сока.

Он приставал ко мне, пока я не отправился на женскую половину, где царила суматоха. Евнухи не препятствовали мне, зная, что я врач. Старухи, которые в честь этого дня разоделись в роскошные одежды и раскрасили свои морщинистые лица, толпились вокруг меня, спрашивая в один голос:

— Что же случилось с ним, нашим возлюбленным, с цветком нашего сердца, с нашим козликом, которого мы ждем с самого утра?

Здоровенная негритянка, чьи груди свисали на живот как черные супные горшки, разделась, с тем чтобы первой заполучить Капта, и кричала:

— Дайте мне моего возлюбленного, чтобы я могла прижать его к груди! Дайте мне моего слона, чтобы он обвил меня своим хоботом!

Но встревоженные евнухи сказали:

— Не обращай внимания на этих женщин. Их дело только развлекать ложного царя, и они налакались вина, пока ждали его. Но врач нам действительно нужен, так как девушка, которую привезли вчера, — сумасшедшая. Она сильнее нас и очень жестоко нас бьет, и мы не знаем, что из этого получится, потому что у нее есть нож, а она свирепа, как дикий зверь.

Они повели меня в женский двор, где разноцветные изразцы сверкали в лучах солнца. Посреди двора был круглый бассейн, в котором стояли изваяния водяных чудищ и из их пастей струей била вода. На них вскарабкалась безумная женщина; евнухи разорвали ее одежду, пытаясь поймать ее, и она промокла, плавая в бассейне, и водяные струи били вокруг нее. Одной рукой она уцепилась за морду дельфина, из которой била вода, а в другой сжимала блестящий нож. Так что из-за хлещущей воды и воплей евнухов я не мог услышать ни слова из того, что она говорила. Несмотря на рваную одежду и мокрые волосы, она была, несомненно, красивой девушкой. Она смущала меня, и я сердито сказал евнухам:

— Ступайте отсюда и дайте мне поговорить с ней и успокоить ее; отключите воду, чтобы я мог услышать ее слова, ибо я вижу, что она кричит.

Когда шум воды прекратился, я услышал, что она не кричит, а поет. Я не мог разобрать слов песни, ибо это был незнакомый мне язык. Голова ее была запрокинута назад, глаза у нее были зеленые и сверкали, как у кошки, а ее щеки горели от возбуждения.

Я гневно крикнул ей:

— Прекрати эти вопли, дикая кошка! Брось свой нож и иди сюда, чтобы мы могли поговорить и чтобы я мог полечить тебя, ибо ты, несомненно, безумна.

Она оборвала свою песню и ответила мне на ломаном вавилонском языке, который был еще хуже, чем мой:

— Прыгай в бассейн, бабуин, и плыви сюда, ко мне, чтобы я пустила из тебя кровь, ибо меня ужасно разозлили!

— Я не причиню тебе никакого зла!

— Многие мужчины говорили мне это — и лгали. Я не могу приблизиться к мужчине, даже если бы захотела, ибо я предназначена моему богу и должна танцевать пред ним. Вот почему я ношу этот нож, и он напьется моей собственной крови, прежде чем мужчина коснется меня. И уж во всяком случае не этот одноглазый черт, который пытался пощупать меня, ибо он больше похож на раздутый мешок, чем на мужчину.

— Танцуй, сколько хочешь, безумная, но отложи в сторону нож, ибо ты можешь поранить себя, и будет очень жаль, так как евнухи сказали мне, что ради царя они заплатили за тебя немало золота на невольничьем рынке.

— Я не рабыня; меня похитили тайком, и ты заметил бы это, будь у тебя глаза. Но не можешь ли ты говорить на каком-нибудь приличном языке, который непонятен этим людям? Евнухи прячутся за колоннами, чтобы подслушать наш разговор.

— Я египтянин, — отвечал я на моем родном языке, — и меня зовут Синухе, Тот, кто Одинок, Сын Дикого Осла. Я врач, так что тебе нечего бояться меня.

Тогда она прыгнула в воду и поплыла ко мне с ножом в руке. Бросившись передо мной на землю, она сказала:

— Я знаю, что египетские мужчины — слабые люди и не берут женщину силой; и вот поэтому я тебе верю, и ты прости мне, что я держу при себе нож, ведь похоже, что сегодня же мне придется вскрыть себе жилы, чтобы невольно не осквернить моего бога. Но если ты боишься богов и желаешь мне добра, так спаси же меня и увези из этой страны, хотя мне и нельзя вознаградить тебя так, как ты того заслуживаешь, ибо это мне запрещено.

— А я совсем и не собираюсь помочь тебе спастись, — огрызнулся я. — Это было бы несправедливо по отношению к царю — моему другу, который заплатил за тебя горы золота. И еще я могу сказать тебе, что тот раздутый мешок, который был здесь, — ложный царь, он правил только сегодня, а завтра тебя посетит настоящий царь. Он еще безбородый мальчик, но хорош собой и надеется вкусить с тобой много наслаждений, когда укротит тебя. Не думаю, что власть твоего бога может настигнуть тебя здесь, и ведь ты только выиграешь, подчинившись неизбежному. Так лучше покончить с этим безумством и одеться и украситься для него. Ты не очень-то привлекательна с этими мокрыми волосами, а краска с твоих губ размазалась у тебя по всему лицу.

Эти замечания возымели действие, ибо она пощупала свои волосы и, смочив кончик пальца, вытерла им брови и губы. Потом она улыбнулась мне, — а личико у нее было маленькое и прелестное, — и кротко сказала:

— Меня зовут Минея, и ты сможешь называть меня так, когда заберешь меня отсюда и мы вместе убежим из этой злосчастной страны.

Я в раздражении воздел руки и, повернувшись, быстро пошел прочь, но ее лицо преследовало меня, и я вернулся и сказал:

— Минея, я попрошу за тебя у царя; большего я не могу сделать. Ты же пока оденься и успокойся. Если хочешь, я дам тебе успокоительное средство, и тебе будет безразлично, что с тобой произойдет.

— Ну попробуй, если посмеешь! Однако, раз ты на моей стороне, я отдам тебе этот нож, который до сих пор был мне защитой, ибо знаю, что, если уж я это сделаю, ты защитишь меня и не предашь и увезешь меня из этой страны.