И теперь, воздав хвалу былым временам, когда даже солнце светило ярче и ветры были ласковее, чем в эти злосчастные дни, я расскажу о моих странствиях и обо всем, что видел и слышал. Но сначала я должен поведать о моем возвращении в Смирну.
Когда я вернулся домой, Капта выбежал мне навстречу, вопя и плача от радости, и бросился к моим ногам.
— Да будет благословен день, когда мой господин вернулся домой! — воскликнул он. — Ты вернулся, хотя я считал, что ты погиб в бою. Я был совершенно уверен, что тебя пронзили копьем, ибо ты не внял моим предупреждениям и бросился смотреть, что такое война. Наш скарабей поистине могущественный бог — он защитил тебя, и будь благословен нынешний день! Мое сердце преисполнено радостью оттого, что я вижу тебя, и эта радость слезами вытекает из моих глаз, и я не могу сдержать их, хотя я ведь считал себя твоим наследником и ожидал, что все золото, которое ты поместил у купцов Смирны, перейдет ко мне. Но я не горюю об утраченном богатстве, ибо без тебя я подобен козленку, потерявшему свою матку, и дни мои печальны. Не только не украл я у тебя больше прежнего, но и сберег твой дом, и твое имущество, и все твои доходы, так что ты теперь богаче, чем был перед отъездом.
Он омыл мои ноги, полил мне на руки свежей воды и всячески опекал меня, не переставая вопить, пока наконец я не приказал ему замолчать.
— Быстро собирайся, ибо нам предстоит долгое путешествие, которое может продлиться много лет, и нас ждет немало испытаний; мы отправляемся в страну Митанни, и в Вавилон, и к морским островам.
Тогда Капта вскричал:
— Теперь уж и вправду я хотел бы никогда не родиться на свет и быть не столь жирным и удачливым, ибо чем больше везет человеку, тем труднее ему отказаться от своей праздности. Если бы ты отправлялся на месяц или на два, как бывало прежде, я бы ничего не сказал, а сидел бы себе спокойно здесь, в Смирне. Но если твое путешествие продлится столь долго, ты, может быть, уже и не вернешься, и я никогда больше не увижу тебя. Значит, я должен ехать с тобой, взяв нашего священного скарабея. При таком риске понадобятся всевозможные талисманы, и без скарабея ты можешь свалиться в пропасть и угодить под нож разбойников. Но лучше было бы остаться в нашем доме в Смирне.
С каждым годом Капта становился все наглее и всегда говорил о нашем доме и нашем скарабее, а, платя за что-нибудь, упоминал о нашем золоте.
Но мне надоели его причитания, и я сказал:
— Сердце подсказывает мне, что в один прекрасный день тебя повесят за пятки на стене за твою дерзость. Решай поэтому, отправишься ли ты со мной или останешься здесь, а главное прекрати эту вечную кошачью музыку, когда я буду готовиться к долгому путешествию.
Тогда Капта замолчал и примирился со своей участью, и мы стали готовиться к отъезду. Так как он поклялся никогда больше не ступать на борт морского корабля, мы присоединились к каравану, направлявшемуся в северную Сирию, ибо я хотел увидеть кедры Ливана, откуда поступало дерево для дворцов и для священной ладьи Амона. О путешествии мне нечего сказать; оно было небогато событиями, и грабители на нас не напали. Постоялые дворы были хорошие, и мы вкусно ели и пили; на одной или двух стоянках к нам приходили больные, и я оказал им помощь. Я передвигался в носилках, ибо с меня уже хватило ослов. Правда, сухой ветер обжигал мне лицо, так что приходилось все время натираться маслом, и я задыхался от пыли, и меня раздражали песчаные блохи, но все это казалось пустяком, и меня восхищало все, что я видел.
А видел я кедровые леса и такие гигантские деревья, что ни один египтянин не поверил бы мне, если бы я ему рассказал. Удивительнее всего было благоухание этих лесов, а потоки были прозрачны, и мне казалось, что никто из жителей столь прекрасной страны не может быть несчастлив. Но это было до того, как я увидел рабов, которые рубили деревья и обдирали бревна, а затем катили их по склону холма на морской берег. Ужасно было видеть страдания этих рабов; их руки и ноги были покрыты гнойными болячками от ран, нанесенных древесной корой и топорами, а на их спинах, исполосованных плетью, кишели мухи.
Наконец мы прибыли в город Кадеш, где была крепость и большой египетский гарнизон. Но стены крепости не охранялись, укрепления были разрушены, а командиры и солдаты жили в городе со своими семьями, и лишь в те дни, когда со складов фараона распределяли зерно и пиво, они вспоминали о своем воинском звании. Мы задержались в этом городе, чтобы у Капта на заду зажили болячки от верховой езды. Я лечил многих больных, ибо здешние египетские врачи были несведущими, и их имена, вероятно, давно были вычеркнуты из Книги Жизни, если они вообще были туда внесены.
В этом городе мне изготовили резную печать из редкого камня, как это приличествовало моему званию; здешние печати также отличаются от египетских тем, что их носят не в перстне, а вешают на шею. У них форма цилиндра, и, когда его катают по табличке, он оставляет на глине отпечаток. Люди бедные и неграмотные только нажимают на глину большим пальцем, если им вдруг потребуется поставить свою подпись.
Мы продолжили наше путешествие и беспрепятственно пересекли границу Нахарани, где добрались до реки, которая текла вверх, а не вниз, как Нил. Нам сказали, что мы находимся в земле Митанни, и мы уплатили в царскую казну пошлину, взимаемую с путешественников. Люди относились к нам с уважением только потому, что мы были египтянами, и подходили к нам на улицах со словами:
— Добро пожаловать! Мы рады встретить египтян, ведь уже давно мы их не видели. А у нас на душе тревожно, ибо ваш фараон не прислал нам ни солдат, ни оружия, ни золота; и ходят слухи, что он предложил нашему царю какого-то нового бога, а мы о нем даже не слыхали, хотя у нас уже есть Иштар из Ниневии и еще много других богов, которые до сих покровительствовали нам.
Они приглашали меня к себе домой, кормили и поили меня и угощали также и Капта, потому что он был египтянин, хотя всего-навсего мой слуга, и вот что он сказал мне:
— Это хорошая страна. Давай останемся здесь, господин, и займемся медициной, ибо сдается мне, что эти люди невежественны и доверчивы и их будет легко одурачить.
Царь Митанни со своим двором из-за жары уехал в горы. Я не хотел следовать туда за ними, ибо мне не терпелось посмотреть на чудеса Вавилона, о которых я был так много наслышан. Но я выполнял приказ Хоремхеба и беседовал как со знатными, так и с простыми людьми; все рассказывали мне одно и то же; все были в тревоге. Страна Митанни была прежде могущественной, но теперь казалась страной, повисшей в пустоте. С востока ее теснил Вавилон, на севере — дикие племена, а на западе — хетты, чья страна называлась Хатти. Чем больше я слышал о хеттах, которые внушали всем большой страх, тем тверже становилась моя решимость посетить также и страну Хатти, но сначала я хотел побывать в Вавилоне.
Обитатели страны Митанни были маленького роста, их женщины были прелестны, а дети походили на кукол. Может быть, в свое время они были могущественным народом, ибо, по их словам, некогда управляли всеми народами на севере и юге, востоке и западе, но так говорит о себе каждый народ. Еще со времен великих фараонов эта страна была в зависимости от Египта, и уже в течение двух поколений их цари отдавали своих дочерей замуж за фараонов. Прислушавшись к разговорам и ропоту жителей Митанни, я стал понимать, что этой стране предназначено было служить щитом для Сирии и Египта против могущественного Вавилона и диких племен, принимая на себя удары, направленные против верховной власти фараона. По этой и только по этой причине фараоны поддерживали непрочную власть неустойчивого царя и посылали ему золото, оружие и наемников. Но народ не понимал этого и безмерно гордился своей страной и ее могуществом.
Я видел, что это усталая и вырождающаяся нация, клонящаяся к упадку, с печатью смерти на челе. Люди и не подозревали этого и думали прежде всего о том, как бы вкусно покушать, и изощрялись в приготовлении самых невероятных блюд; они не жалели времени на примерку обновок, и обувь у них была узконосая, а головные уборы высокие, и они были привередливы в выборе драгоценностей. Ноги у них были так же стройны, как и у египтян, а кожа у женщин была так прозрачна, что видно было, как по их голубым жилкам бежит кровь. Их речи и манеры были утонченны, и с детства их приучали к изящной осанке — как мужчин, так и женщин. Жить здесь было приятно; даже в увеселительных заведениях не было шумных ссор, все было тихо и пристойно, так что я чувствовал себя увальнем, когда заходил туда посидеть и выпить вина. Но на душе у меня было тяжело, ибо я повидал войну и знал, что если все, что говорят о стране Хатти, — правда, то страна Митанни обречена.
