Оправившись от болезни, я стал более миролюбив и примирился даже со своей совестью, так что она больше не мучила меня. И я больше не говорил о Мерит и о маленьком Тоте, но хранил память о них в своем сердце, сознавая, что их смерть была необходима, дабы я испил свою чашу до дна и остался один на всем белом свете. Будь они со мной, я был бы счастлив и спокоен и сердце мое молчало бы. Но мне суждено прожить свою жизнь в одиночестве, ибо такой удел уготован мне. Моя судьба была предрешена уже тогда, когда я один плыл по реке в самую ночь моего рождения.

Однажды я тайком переоделся в грубую одежду бедняка, сбросил со своих ног сандалии и покинул этот дом. Я пошел к причалу и носил там тяжелые грузы вместе с другими грузчиками до тех пор, пока не заболела моя спина и не согнулись плечи. Я ходил на овощной рынок и собирал отбросы себе в пищу. Я ходил на угольный рынок и раздувал там тяжелые мехи для кузнецов. Я исполнял работу рабов и носильщиков. Я ел их хлеб и пил их пиво и говорил им:

— Между людьми нет различий, ибо все приходят в этот мир нагими. Нельзя судить о человеке по цвету его кожи, или по его речам, или же по его одежде и украшениям, а лишь по его душе. Добрый человек лучше злого, а справедливость лучше несправедливости — вот все, что я знаю.

Так говорил я им перед их хижинами по вечерам, в то время как их жены разводили на улице огонь и в воздухе пахло жареной рыбой.

Они смеялись надо мной и говорили:

— Ты безумный, Синухе, раз выполняешь работу рабов, тогда как можешь читать и писать. Наверняка ты замешан в каком-то преступлении и вынужден скрываться среди нас. В твоих речах есть намек на Атона, чье имя нам запрещено произносить. Мы не выдадим тебя стражникам и позволим жить среди нас, чтобы ты развлекал нас своей болтовней. Но не ставь нас вровень с грязными сирийцами и жалкими неграми, пусть мы рабы и грузчики, все-таки мы — египтяне, гордые цветом кожи, нашей речью, нашим прошлым и нашим будущим.

А я им сказал:

— Это бессмысленный разговор. До тех пор, пока человек будет гордиться собой и считать себя лучше других, род человеческий не избавится от оков и бичей, от копий и хищников. Одна лишь душа человека должна быть ему судьей.

Но они громко смеялись и, хлопая себя по коленям, говорили:

— Поистине ты безумен или ты вырос вдали от жизни. Человек не может жить, если он не ставит себя выше других, и даже самый убогий мнит себя в чем-то выше своего соседа. Нам приятно чувствовать себя умнее и хитрее тебя, хоть мы всего лишь бедняки и рабы, а ты умеешь читать и писать.

Я отвечал им:

— Добрый человек лучше злого, а справедливость лучше несправедливости.

Но они с горечью возражали мне:

— Что есть добро и что есть зло? Если мы убьем плохого хозяина, который бьет нас, дурно кормит и позволяет умирать нашим женам и детям, то наше деяние — доброе деяние. Но стражники ведут нас к судьям фараона, и нам отрезают уши и носы и подвешивают нас вниз головой на стене.

Они давали мне рыбы, приготовленной их женами, я пил их жидкое пиво и говорил:

— Убийство — самое гнусное из преступлений, какое может совершить человек, и убивать из добрых побуждений так же грешно, как и из злых. Надо не убивать, а исцелять от дурных помыслов.

Они прикрывали рот рукой, оглядывались по сторонам и говорили:

— Мы не хотим никого убивать, но если ты собираешься исцелять людей от их злобы и заменить неправедность справедливостью, то начни со знатных, богатых и судей фараона. Среди них ты найдешь больше зла и несправедливости, чем среди нас. Не вини нас, если за твои слова они отрежут тебе уши и пошлют в рудники или же подвесят тебя на стене вниз головой, ибо речи твои опасны. Хоремхеб, наш великий военачальник, без сомнения, велел бы убить тебя, услышав, что ты говоришь людям, ибо убивать на войне — подвиг.

Я выслушал их советы и покинул их. Босой, в сером рубище, я бродил по улицам Фив. Я говорил с купцами, которые подмешивали песок в муку, с мельниками, которые вставляли кляпы в рот своих рабов, чтобы они не ели зерно, которое мололи, и я разговаривал с судьями, которые крали наследство у сирот и творили неправый суд за взятки. Я говорил с ними со всеми и уличал их в злодеяниях, и они слушали меня с великим удивлением.

Они спрашивали друг друга:

— Кто этот Синухе, который так дерзко говорит в своем рабском одеянии? Будем осторожны, ведь он может оказаться шпионом фараона, иначе он никогда бы не осмелился говорить подобное.

Они выслушивали то, что я говорил им, и приглашали в свои покои, они предлагали мне подарки и угощали вином. Судьи искали моего совета и в тяжбах бедных с богатыми выносили приговоры в пользу бедных, что вызывало великое беспокойство в Фивах. Люди говорили:

— В наши дни нельзя доверять даже судьям фараона. Они еще более бесчестны, чем воры, которых они судят.

Когда я пошел к знатным, они оскорбляли меня, и спускали на меня своих собак, и гнали меня плетьми, к моему горькому унижению, и я бежал по улицам Фив в разорванном платье, и кровь капала с моих израненных ног.

Купцы и судьи видели мое унижение и более не слушали меня. Они гнали меня прочь, говоря:

— Попробуй только прийти к нам опять со своими лживыми обвинениями. Мы предадим тебя суду как клеветника и смутьяна.

Я вернулся в свой дом, понимая, что все мои усилия напрасны, а моя смерть не принесет никому пользы. И я опять уселся под сикомором в своем саду, и смотрел на молчащих рыбок в бассейне, и так обретал покой, тогда как ослы кричали на улице, а дети играли в войну и кидали навозом друг в друга.

Капта навестил меня, ибо наконец он решился вернуться в Фивы. Его появление у меня было обставлено торжественно: он прибыл в разукрашенных носилках, которые несли восемнадцать черных рабов. Он восседал в них на мягких подушках, по его лбу струились дорогие бальзамы, заглушая дурные запахи бедного квартала. Он заметно разжирел, а сирийские ювелиры изготовили ему новый глаз из золота и драгоценных камней, чем он чрезвычайно гордился, хотя искусственный глаз так сильно раздражал глазницу, что он вынул его тотчас же, как только уселся рядом со мной под сикомором.

Первым делом он обнял меня и прослезился, радуясь нашей встрече. Я ощутил его огромный вес, когда он положил свои широкие руки на мои плечи, а сиденье, которое Мути принесла для него, разлетелось под ним на куски. Подвернув полы своей одежды, он уселся прямо на землю. Он сообщил мне, что война в Сирии близится к концу и что Хоремхеб сейчас осаждает Кадеш. Он хвалился, что весьма удачно вел свои дела в Сирии, и рассказал мне, что купил старый дворец в богатом квартале и нанял сотни рабочих восстанавливать его, дабы он соответствовал его положению.

Он сказал мне:

— Я слышал о тебе дурное в Фивах, мой господин Синухе. Говорят, что ты подстрекал людей против Хоремхеба и что судьи и другие знатные люди разгневаны на тебя, ибо ты обвинял их во многих беззакониях. Я советую тебе быть осторожнее. Может быть, они и не посмеют вынести тебе приговор, ибо ты в милости у Хоремхеба, но они могут прийти однажды темной ночью, убить тебя и сжечь твой дом, если ты не перестанешь вести эти разговоры и подстрекать бедных против богатых. Скажи мне, что случилось с тобой и отчего такие вредные мысли завелись в твоей голове, ибо я мог бы помочь тебе, как добрый слуга должен помогать своему господину.

Я опустил голову и стал рассказывать ему обо всем, что я думал и делал. Он слушал меня, качая головой до тех пор, пока его толстые щеки не задрожали.

Когда я кончил, он сказал:

— Я знаю, что ты безумный, одинокий человек, мой господин Синухе, но я думал, что твое безумие может пройти с годами. Но кажется мне, что оно только усилилось, хотя ты своими собственными глазами видел, что совершалось во имя Атона. Мне кажется, что эти причуды появились у тебя от праздности. Лучше бы ты снова вернулся к своим занятиям, ибо, излечивая одного больного, ты приносишь гораздо больше пользы, чем все твои разговоры, которые только вредят и тебе, и тем, кого ты сбиваешь с пути. А если у тебя нет желания продолжать заниматься своим делом, ты всегда можешь проводить время за каким-нибудь полезным занятием, как и другие богатые люди. Ты мог бы собирать драгоценности и другие штучки, изготовленные во времена пирамид. По правде говоря, Синухе, есть много способов времяпровождения, которые могут отвлечь тебя от этих пустых выдумок. Женщины и вино — отнюдь не самое плохое средство для этого. Ради Амона, играй в кости, трать свое золото на женщин, напивайся до бесчувствия, делай что угодно! Но только не доводи себя до гибели пустой болтовней, потому что я нежно люблю тебя, мой господин Синухе, и хочу, чтобы тебя не коснулась никакая беда.