— Почему вы отдали сына в «Проклятую лагуну»?

Он ответил очень тихо и неуверенно:

— Я боялся… Меня не оставляла тревога. Я чувствовал, что должен как-то предотвратить… Надеялся, что его смогут исправить… что он вернется в нормальную школу через месяц… Предполагалось, что он будет учиться на старшем курсе в школе высшей ступени.

— А почему появилась эта тревога? Что ее вызвало?

Он не ответил, тогда я спросил по-другому:

— Что вы имели в виду, говоря о краже автомобиля?

— Это как раз один из его проступков. Но это, как я уже объяснял, не настоящая кража.

— Вообще-то вы ничего не объяснили…

— Он взял машину Реи Карлсон. Рея и Джей Карлсоны — наши ближайшие соседи. Когда вы оставляете новенький «додж» с открытой кабиной и ключом зажигания, это практически выглядит как приглашение покататься. Я говорил им об этом. Джей согласился бы со мной, но он имеет зуб на Тома, к тому же ведь Том все-таки разбил машину. Все полностью было бы покрыто страховкой, но они отреагировали очень бурно.

— Машина разбилась?

— Да, вдребезги. Я не знаю, как он умудрился перевернуться в том месте. К счастью, он отделался только испугом.

— Куда он ехал?

— Домой. Все произошло буквально у наших дверей. Я покажу вам это место.

— Откуда он возвращался?

— Он пропадал до рассвета, но не пожелал рассказывать — где!

— Когда это было?

— Субботней ночью, неделю тому назад. Полицейский доставил его домой около шести часов утра и сказал, что хорошо бы попросить нашего врача им заняться, что я и сделал. Физических повреждений у него не было, но рассудок, казалось, помутился. Он пришел в ярость, когда я задал ему вопрос, где он провел ночь. Я никогда не видел его таким. Он всегда был очень приятным парнем. Он заявил, что я не имею права ничего о нем знать, что я в действительности не его отец и так далее… После этих слов я не выдержал и дал ему пощечину, а он вообще перестал разговаривать…

— Он не был пьян?

— Нет. Я бы почувствовал запах.

— А как насчет наркотиков?

Он повернулся ко мне:

— Это исключено.

— Надеюсь. Но доктор Спонти говорил мне, что у вашего сына необычная реакция на транквилизаторы. Это иногда бывает у тех, кто употребляет наркотики.

— Мой сын не наркоман!

— Бывает, что родители последними узнают об этом.

— Не может быть, — упорствовал он. — Это был просто шок от происшедшего!

Я не стал спорить, молча слушал, как работают «дворники». Зеленые и белые знаки по сторонам дороги сообщали: «Эль-Ранчо».

— Поворот через четверть мили, — сказал Хиллман, довольный тем, что можно изменить тему разговора.

Я притормозил.

— Вы собирались мне рассказать, что произошло в воскресенье утром?

— Нет, не собирался. Это не имеет особого значения.

— Как знать…

Он задумчиво молчал.

— Вы говорили, что Карлсоны имеют зуб на Тома?

— Да, это действительно так.

— Вы знаете почему?

— У них есть дочь, Стелла. Том и Стелла очень дружили. Джей и Рея не одобряли этой дружбы, по крайней мере Рея. Так думает моя жена.

Дорога огибала площадку для гольфа. Хиллман указал вперед, на глубокую вмятину в ограждении дороги, возле которой земля не успела еще зарасти травой. Тут же возвышалась сосна с поврежденным стволом, кое-где обернутым во что-то коричневое.

— Вот место, где он перевернулся.

Я остановил машину.

— Он объяснил, как все это случилось?

Хиллман сделал вид будто не слышит и вышел из машины.

— Никаких следов резкого торможения, — заметил я. — У вашего сына большой опыт вождения?

— Да. Я сам учил его водить машину. Мы провели за этим занятием много времени. Несколько лет назад, специально для того, чтобы заниматься с сыном, я даже сократил объем работы в фирме.

Фраза прозвучала странно. Будто воспитание сына было для родителей чем-то вроде торжественного приема гостей. Это удивило меня. Если Хиллман действительно близок Тому, то почему он упрятал его в школу в «Проклятой лагуне» за первый же проступок? У меня создалось впечатление, что он что-то скрывает.

— Я буду откровенен с вами, — сказал я, когда мы тронулись, — и хочу, чтобы вы тоже были откровенны со мной. Школа в «Проклятой лагуне» — заведение для подростков с нарушенной психикой или для правонарушителей. Мне неясно, чем Том вынудил вас поместить его туда?

— Я сделал это по его собственной просьбе. Карлсон угрожал ему судебным преследованием за кражу автомобиля.

— Ну и что? Его осудили бы условно, если это был первый случай. Так?

— Так.

— Тогда что же вас испугало?

— Я не… то… — Фразу он не закончил.

— Что ваш сын делал утром в воскресенье, когда вы отправились к судье?

— Ничего не делал. Больше ничего не произошло.

— Но это «ничего» повлияло на вас так, что вы не можете об этом говорить?!

— Да, верно. Я не хочу обсуждать это ни с вами, ни с кем-нибудь еще. Что бы ни случилось в прошлое воскресенье, это не имеет ни малейшего значения по сравнению с последними событиями. Моего сына похитили. Неужели вы не понимаете, что он только жертва?

Если честно, меня удивила сумма выкупа. Двадцать пять тысяч долларов много для меня, но отнюдь не для Хиллмана. Если Том действительно находится в руках гангстеров, они потребовали бы намного больше, судя по состоянию его отца.

— Сколько денег могли бы собрать, если бы это было необходимо, мистер Хиллман?

Он быстро взглянул на меня:

— Я не думал об этом.

— Похитители детей обычно придерживаются максимальных ставок. Убежден, что вы могли бы собрать гораздо больше двадцати пяти тысяч.

— Да, с помощью жены.

— Будем надеяться, что этой необходимости не возникнет. Я постараюсь найти этих людей.

Уютная, обсаженная дубами извилистая аллея, поднимаясь вверх, огибала лужайку перед домом Хиллманов. Это была большая старая испанская усадьба с белыми оштукатуренными стенами, орнаментами на окнах из стальных металлических полос и красной черепичной крышей, сейчас тусклой от дождя. Около дома стоял большой черный «кадиллак».

— Я собирался сегодня ехать на своей машине, — сказал Хиллман, — но не решился. Благодарю вас, что подвезли меня.

От меня явно хотели избавиться. Он прошел вперед, а я ощутил досаду, но, проглотив ее, последовал за ним, войдя в дверь прежде, чем она закрылась.

Конечно, он был поглощен мыслями о жене. Она ждала его в холле, сидя в испанском кресле, подавшись вперед. Высокая спинка кресла делала ее на вид более хрупкой, чем она была на самом деле. В гладкой поверхности кафельного пола отражались туфли из крокодиловой кожи. В свои сорок лет она все еще была очень красива и изящна.

Весь вид ее выражал полное отчаяние и беспомощность. Она напоминала брошенную, всеми забытую куклу. Зеленое платье подчеркивало бледность лица.

— Эллен?

Она сидела совершенно неподвижно, сцепив пальцы под коленями. И теперь, взглянув на мужа, перевела взгляд на огромную испанскую люстру, опускавшуюся с потолка четырехметровой высоты прямо над его головой.

— Не стой под ней. Я всегда боюсь, что она упадет. Лучше вообще убрать ее отсюда, Ральф.

— Но это твоя идея — принести ее обратно и повесить здесь!

— Это было так давно. Я полагала, что пространство здесь надо чем-то заполнить.

— Мы все сделали совершенно безопасно. — Он подошел к жене и потрогал ее лоб. — Ты вся мокрая. Тебе нельзя выходить в таком состоянии.

— Я только посмотреть, не возвращаешься ли ты. Тебя долго не было!

— Если бы это зависело от меня.

— Ты узнал что-нибудь?

— Я отдал распоряжение насчет денег. Дик Леандро принесет их во второй половине дня. Нам остается ждать звонка.

— Это ожидание ужасно, ужасно…

— Я знаю. Постарайся думать о чем-нибудь другом.

— О чем же еще?

— О многом… — Он хотел что-то добавить, но не стал. — Зачем ты сидишь в холодном холле? Ты снова получишь пневмонию…