— Нет, я вам этого не советовал бы. Может быть, вы хотите обсудить все это с вашим адвокатом?

— Я подумаю. — Хиллман совершенно протрезвел. Крупные капли пота выступили у него на лбу, словно под давлением данной ситуации алкоголь вышел наружу. — Насколько я понимаю, вы считаете меня убийцей? — обратился он к Бастиану.

— Нет. — Затем Бастиан добавил официальным тоном: — Вы, конечно, можете настаивать на своих конституционных правах.

Хиллман злобно потряс головой. Часть его прекрасных седых волос упала ему на лоб, из-под них сверкал металлический блеск глаз. Он все-таки был необычайно красивый мужчина, то, каким точным, отработанным движением руки он возвратил волосы на место, выдавало, что он отлично осведомлен о своей красоте.

— Послушайте, — сказал он. — Давайте продолжим нашу встречу утром. У меня была очень трудная неделя, и я хотел бы иметь возможность выспаться перед этим разговором. Я с понедельника не спал нормально.

— Так же как и я, — напомнил Бастиан.

— Вот! Значит, вам тоже необходимо поспать. Этот ваш приход в столь позднее время действительно тревожный, а потому не совсем уместный.

— Он не тревожный.

— Позвольте мне самому судить об этом. — Хиллман повысил голос. — Вы принесли ко мне в дом нож и трясете им у меня под носом. У меня есть свидетель этого, — добавил он, имея в виду меня.

— Давайте оставим эти бесплодные споры, — вмешался я. — Я хотел бы обсудить с лейтенантом одно дело.

— Все, что вы скажете ему, вы должны будете повторить и мне.

— Прекрасно.

— После того, как я поговорю с мальчиком, — сказал Бастиан.

Хиллман сделал отрицательный жест рукой.

— Вы не поговорите с ним. Я даже не убежден, что вам удастся поговорить с ним и завтра. Прежде всего его надо показать врачу. Должно быть медицинское освидетельствование. Вы врач?

— В моем распоряжении есть врач.

Два человека сидели друг против друга в полном бешенстве. Бастиан — пуританин, в первую очередь полисмен, абсолютно честный, дотошный в поиске, а потом уже человек. В противоположность ему личность Хиллмана не была такой чистой. Хотя в нем оставались некоторые романтические и артистические черты, он слишком часто прибегал к ним, стремясь уйти от неблагоприятной для него ситуации. Молниеносные карьеры, такие, как у него, часто заканчиваются тем, что человек в середине жизни остается ни с чем.

— Вы хотите что-нибудь сказать лейтенанту, прежде чем он уйдет? — обратился ко мне Хиллман.

— Да. Может быть, вам это не понравится, мистер Хиллман, я не знаю. Мне лично это не понравилось. Прошлым вечером на шоссе, около отеля «Барселона», видели молодого человека за рулем нового, последней марки, синего «шевроле». Это там, где вот этим ножом убили Майкла Харлея. — Я показал на коробку, стоящую на столе. — Молодой человек был опознан как Дик Леандро.

— Кто проводил опознание? — спросил Бастиан.

— Бен Дали, владелец заправочной станции.

— Тот, который убил Сайпа?

— Да.

— Он тоже ошибается или лжет, — сказал Хиллман. — Дик пользуется синей машиной, но это небольшая спортивная машина «триумф».

— А синего «шевроле» у него нет?

— Насколько я знаю, нет. Вы даже и не пытайтесь впутать Дика в это дело.

— Мы и должны узнать, не впутался ли уже он туда сам.

Я обратился к Бастиану:

— Надо как-то установить, может, он занимал у кого-нибудь или брал напрокат синий «шевроле» вчера вечером. Или, хотя это почти исключено, не украл ли он его.

— Сделаем, — сказал Бастиан.

Хиллман промолчал.

Бастиан собрал свой чемодан и, щелкнув замком, встал, ни на кого не глядя. Мимо Хиллмана он прошел так, словно того вообще не существовало.

Хиллман же, проводив его от дверей библиотеки до входной двери, вернулся в комнату, но вместо того чтобы сесть на свое место у стола, подошел к стене, где висели фотографии.

— Что-то здесь не так… — заметил он. — Здесь висела фотография Дика…

— Я снял ее, чтобы провести опознание.

Я достал фотокарточку из кармана, и Хиллман отобрал ее у меня. На стекле виднелись отпечатки пальцев. Он протер его полой пиджака.

— Вы не имели права брать ее без разрешения. Что вы пытаетесь сделать с Диком? Что вы раскапываете?

— Я выясняю о нем всю правду.

— Здесь не может быть никаких загадок. Он просто самый обыкновенный, приятный парень.

— Надеюсь.

— Слушайте, — сказал он. — Вы закончили работу, ради которой я вас нанял. Не подумайте, что я неблагодарен, — я намерен заплатить вам значительную сумму. Но я не нанимал вас расследовать эти убийства.

— И вы не заплатите мне ничего, если я не остановлюсь?

— Я не говорил этого.

— Вы и не должны говорить.

Он оперся руками о стол и наклонился ко мне. Я спокойно разглядывал его тяжелое, властное лицо.

— Вы со всеми вашими покровителями разговариваете таким же образом?

— Под покровителями вы подразумеваете людей, у которых много денег?

— Грубо говоря, да.

— Я объясню вам, мистер Хиллман. Вы мне даже нравитесь. Я попытаюсь поговорить с вами напрямик, потому что ведь кто-то должен сказать вам это. Вы вступаете на дорогу, ведущую к конфликту с законом. Если вы останетесь на ней, вы можете попасть в переделку.

Он прищурил глаза, и лицо его стало совсем жестким. Он не терпел, когда с ним так разговаривали. И он привык к тому, чтобы инициатива в разговоре принадлежала ему.

— Я могу купить и продать Бастиана.

— Не можете, потому что он не продается, и вы ведь отлично знаете это! Черт побери!

Он выпрямился, вышел из полосы света, и на него снова легли зеленые тени. Лицо его показалось мне отлитым из старинной зеленоватой бронзы. Конечно, он знал.

Через некоторое время Хиллман спросил уже мягче:

— Что, по-вашему, надо делать?

— Говорить правду.

— Будь я проклят! Вы что, намекаете, что я говорю неправду?

— Более чем намекаю, мистер Хиллман.

Он почти бросился на меня со сжатыми кулаками. Я не пошевелился. Он отошел, потом вернулся опять. Трезвый, он двигался очень изящно.

— Полагаю, вы уверены, что это я убил их?

— Я не занимаюсь никакими спекуляциями. Я убежден, что вы покупали нож у Боткина.

— Откуда у вас такое убеждение?

— Я с ним разговаривал.

— Кто нанял вас? Я плачу вам не за то, чтобы вы собирали сведения обо мне!

— Вы никак не можете забыть о своих деньгах. Забудьте хоть на мгновение, — проговорил я устало. — Тогда бы мы сейчас просто обсудили все как два человека, связанных одним дедом.

С этим он посчитался и неожиданно заявил:

— Вы не связаны с этим делом. Связан только я.

— Если вы действительно не имеете отношения к убийствам, расскажите мне все. В противном случае вам надо общаться с адвокатом, и больше ни с кем.

— Я не имею отношения к убийствам, но почти хочу, чтобы было по-другому.

— Что это значит?

Он сел напротив меня, положив руки на стол.

— Я признаю, что купил этот нож. Но не намерен признаваться в этом более ни перед кем. Боткина можно заставить изменить показания.

— Каким образом?

— Его лавка не приносит ему никакого дохода. Я знаю это точно. Мой отец держал такую же в южном Бостоне. Я могу дать Боткину достаточно денег, чтобы он убрался в Мексику.

Я был несколько ошарашен. Не самим предложением, такое я слышал и раньше — грубый подкуп, больше ничего. А тем, что это предложил именно Хиллман. Какое глубокое моральное падение человека, который командовал эскадрильей при Мидуэе!

— Лучше забудьте о том, что вы придумали, мистер Хиллман. Это та самая дорожка, о которой я вам только что говорил. В конце концов вы утонете.

— Я уже утонул, — сказал он ровным, бесцветным голосом.

Он опустил голову на руки, и волосы его рассыпались по столу, как большой срезанный белый сноп. На затылке я рассмотрел круглую лысину, которую он обычно прятал.