Он снял очки, положил их на столешницу и приложил к лицу серебряную маску.

— Вот так, — шепотом сказал он, — ты сможешь представить, будто я такой же красивый, как и мой прадед. Фантазия всегда сильнее реальности. В действительности же реальность тожеможет быть фантазией.

Когда он протянул руку и коснулся ее соска, она нервно прошептала:

— Вы почти как «Привидение в опере». Так называется кино, которое я смотрела. Когда Мэри Филбин сняла там маску с Лона Чейни, я даже вскрикнула.

— Но ведь его отвратительная внешность придает ему некоторый шарм, разве не так?

— Не знаю, мистер Джоэл. Я хотела бы, чтобы вы убрали с лица эту маску. В ней вы немного страшный.

Но маски с лица Джоэл не убрал.

— Наследник здесь! — сказала одна из секретарш в здании «Пасифик Бэнк», что на Монтгомери-стрит.

— Ты хочешь сказать, сын мистера Коллингвуда? — уточнила другая секретарша, и ее намалеванный рот сложился в вопросительную гримаску.

— Да, первый раз он явился сюда. Можешь представить? Быть наследником всех этих миллионов и ни разу даже не заглянуть, чтобы хотя бы узнать, как все эти миллионы выглядят в действительности.

— Я видела его фото в отделе ретрогравюр. Кажется, он очень хорошенький.

— Не трать попусту времени, Джинни. Я слышала, будто бы он… — она сделала непередаваемое движение бедрами, — из этих.

— В самом деле?! — вздохнула Джинни. — Какая жалость…

* * *

Как президент и крупнейший держатель акций «Коллингвуд корпорейшн», Кертис имел соответствующий его престижу кабинет. Подобно тому, каким был полвека тому назад офис Эммы, его кабинет был обставлен старинной добротной английской мебелью, стены обшиты деревянными панелями. До сих пор в отношении меблировки бытовало мнение, что самое стильное, что только можно было приобрести, — это обстановка в стиле лондонского клуба. Главным отличием от кабинета Эммы была высота: у Кертиса кабинет был приблизительно на двадцать пять этажей выше над землей, чем некогда кабинет Эммы. 1870-х годах даже мысль о подобной этажности никому не приходила в голову. Однако Эмме наверняка понравились бы те полотна, что были развешаны тут по стенам: картина Пикассо кубического периода и огромная работа Кандинского. Внук Эммы со временем стал одним из крупнейших на Западном побережьи коллекционеров современной живописи.

Дверь в кабинет открылась, и секретарша, миссис Джиффорд, ввела Джоэла. На Джоэле был темно-синий костюм, чрезвычайно консервативный по любым меркам. Однако стоило отцу взглянуть на Джоэла, как он подумал, что даже в обличии банкира сын выглядит «белой вороной».

— А, Джоэл… С Ламонтом ты, конечно же, уже знаком, — он указал на Ламонта Вейна, который стоял у своего стола. Ламонт был дородный лысеющий мужчина, одетый в «тройку». — И, полагаю, ты знаком с мисс Миллер?

Джоэл взглянул на Шарлен, сидевшую на кожаной софе. Она была в очень простом и строгом платье, которое ей очень шло, на каштановых волосах — крошечная шляпка. Джоэл кивнул.

— Я перейду сразу к сути проблемы, — сказал Кертис. — Как тебе известно, Шарлен поступила к нам на службу в качестве горничной. Вчера она принесла мне письмо от своего доктора, некоего… — он взглянул на конверт, который держал в руке, — доктора Менденхолла из Пало Альто, который подтверждает, что Шарлен на седьмом месяце беременности. Шарлен уверяет, что ты — отец будущего ребенка, и просит, чтобы ей заплатили сто тысяч долларов на содержание ребенка. В противном случае она передаст подробности этой истории Вилли Херсту. Конечно, я совсем не считаю, будто ты и вправду мог оказаться отцом ее ребенка, но Ламонт считает, что в любом случае мы должны расспросить тебя.

Джоэл холодно взглянул на отца, который ответил несколько недоумевающим взглядом, как бы говорившим: «Ты? Отец?! Да брось ты…»

— Это правда, — сказал Джоэл.

Отец даже рот разинул от удивления.

— В самом деле? — выдохнул он.

— Шарлен давно уже моя любовница, и никто из нас не предохранялся. Когда она сообщила мне, что забеременела, я посоветовал ей обратиться к тебе за деньгами для будущего ребенка. Я лично даю ей пятьдесят тысяч долларов и буду заботиться о нем или о ней, в зависимости от того, кто родится, на протяжении всей жизни моего ребенка. Я намерен дать ему самое лучшее образование.

Шарлен расплылась в улыбке.

— Спасибо, Джоэл.

Кертис все так же изумленно разглядывал сына, наконец повернулся к Ламонту Вейну.

— В таком случае, Ламонт, позаботься о деталях этого дела.

— Разумеется. Мисс Миллер, не затруднит ли вас пройти в мой кабинет?

Шарлен поднялась и последовала за Ламонтом. Проходя мимо Джоэла, она послала ему воздушный поцелуй, затем взглянула на его отца.

— Я знаю, что вы думаете про Джоэла, — сказала она, — но, мистер Коллингвуд, вы так неправы! В постели он великолепен. До свидания… дедуля! — и, улыбаясь, вышла с Ламонтом из кабинета; Ламонт прикрыл дверь.

Кертис уткнулся лицом в ладони и почти целую минуту оставался так. Когда же поднял голову, глаза его были красны.

— Я… — он прокашлялся, — я хочу извиниться перед тобой, мой мальчик.

— Почему? Потому что все эти годы обращался со мной как с уродцем? — Джоэл говорил спокойно, однако за этим спокойствием чувствовалась непоколебимая решительность. — Потому что стыдился своего единственного сына? Думал, что он «голубой» — и только потому, что сыну не нравился бейсбол? Какие же у тебя в таком случае ограниченные, провинциальные представления о том, что такое мужчина. Хочешь, скажу, кто был единственным «голубым», которого я встретил в жизни? Норман Никби. Ты на его счет отпускал столько комплиментов, особенно когда он играл в футбол. Ведь именно его провозгласили «лучшим атлетом года». Едва ли я могу гордиться чем-нибудь из содеянного в моей жизни. Йельский университет я закончил посредственно, умею мастерить кукол и театральные костюмы, но ведь это все девчоночьи игрушки. Творчество и чувствительность для тебя всегда «девчоночьи игрушки». Впрочем, кое-что ты все-таки должен мне, отец. Именно ты сделал невыносимым мое детство. Ты пыжился от самодовольства, тогда как мне нужна была любовь — каким бы странным я ни был. Ты был для меня дерьмом.

Последнее слово было как удар хлыста. Кертис напрягся. Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но передумал, сложил руки за спиной, подошел к окну и уставился на улицу. Джоэл подумал, что отец как-то вдруг состарился. Наконец Кертис обернулся.

— Все, что ты сейчас сказал — правда, — произнес он. — Я недооценивал тебя. Если честно, то я попросту тебя ненавидел.

— Я знаю.

— Я молился, чтобы Алисия родила мне еще одного сына, но вместо этого она рожала мне дочерей.

— Знаю. И ты был обязан иметь дело со мной, ибо что девчонки понимают в бизнесе!

— А ты интересуешься бизнесом?

— Не исключено. Но только теперь тебе придется бороться за мою любовь, папа. Нужно сначала рассчитаться за прошлое. Ты должен дать мне то, что я у тебя попрошу.

— И что же ты попросишь, Джоэл?

— Киностудию.

Несколько секунд, раскрыв рот, отец смотрел на сына.

— Киностудию?!

— Да, мне нравится кино. Ты же знаешь, что с детства театр завораживал меня. Но будущее именно за кино! Я был лучшим учеником в «Йельской школе драматического искусства», и я уверен, что смогу делать превосходные, коммерчески выгодные киноленты. Купи мне студию и финансируй меня в течение первых шести лет, а столько ты уж наверняка мне задолжал. Позволь мне до тридцати лет заниматься тем, чем я хочу заниматься, что я люблю. А там, что меня ждет — успех или поражение, — но обещаю, что потом я приеду сюда, в Сан-Франциско, и войду в семейный бизнес, начав изучать все стадии дела, начиная с самого начала. Всю оставшуюся жизнь ты можешь использовать меня, но шесть лет ты мне дать обязан. Позволь же мне шесть лет заниматься киностудией.