5 В Сехмад веди, погонщик, дорога туда не долга. Там тростники зеленые и сладостные луга, Яркая молния в небе сверкает жалом клинка, Утром и вечером белые скопляются облака. Песню запой, погонщик, в песне этой воспой Стыдливых дев длинношеих, сияющих красотой. В черных глазах красавиц черный пылает свет, Каждая шею клонит, словно гибкую ветвь. Каждая взглядом целит — не думай сердце сберечь! Ресницы — острые стрелы, взгляд — индостанский меч. Шелка тоньше и мягче, белые руки нежны — Алоэ и мускусом пахнут, как у индийской княжны. Заглянешь в газельи очи — грусть и влажная тьма, Их черноте позавидует даже сурьма сама! Чары их столь убийственны, столь карминны уста! В ожерелье надменности убрана их красота! Но одной из красавиц желанья мои не милы. Она холодна к человеку, сложившему ей похвалы. Черным-черны ее косы, каждая — словно змея; Они следы заметают, а это — стезя моя… Аллахом клянусь, я бесстрашен и презираю смерть! Единственное пугает — не видеть, не ждать, не сметь. 6 Среди холмов и долин, На плоскогорьях равнин Бегут антилопьи стада, Ища, где плещет вода. Едва показалась луна, Я пожалел, что она Сверкнула на небесах И я почувствовал страх За свет неземной, за нее, За нежную прелесть ее, — Зачем сиять для меня? Мне хуже день ото дня! Жилы мои, надрывайтесь! Глаза мои, не открывайтесь! Слезы мои, проливайтесь! Сердце мое, страдай! Ты, что зовешь, погоди — Огонь у меня в груди, Разлука ждет впереди… Господи, мужества дай! Пришла разлука разлук — И слезы исчезли вдруг. Устрою в долине привал, Где был сражен наповал. Там серны пасутся. Там Она — кому сердце отдам. Скажи ей: «Один человек Пришел проститься навек; Забросило горе его В края, где нет никого! Луна, осиявшая высь, Оставь несчастному жизнь! Взгляни из-под покрывал, Чтоб взгляд он в дорогу взял. Увы, не под силу — ту Постичь ему красоту! Иль дай ему сладких даров, И станет он жив и здоров, Поскольку среди степей Сейчас он трупа мертвей…». Умру я от горя и зла, Плачевны мои дела! Был ветер восточный не прав, Весть о тебе прервав! С тобой он был тоже лжив, Наворожив, что я жив… 7 Отдам я отца за локоны, подобные тени ветвей, Они над щеками чернеют, черненых подвесок черней. Распущенные и убранные, они — как древняя вязь, И, словно змеи, упруги они, в тяжелых косах виясь. Они пленяют небрежностью, нежностью полнят сердца; За дивные эти локоны отдам я родного отца. Они, словно тучки небесные, ее отгоняют взгляд, Они, словно скаред сокровище, ее красоту хранят, Они, что улыбка нежная, словно чарующий смех, — Как было бы замечательно перецеловать их всех! Нежна она обнаженная — восточная эта княжна, И, солнцем не обожженная, кожа ее влажна. Речей ее сладкозвучие дурманит меня волшебством, Словечки ее певучие туманят меня колдовством. И нет ничего нечестивого в ее неземной красе, И даже благочестивые придут к ее медресе. Неизлечимо хворого влагою уст исцелит, Зубов жемчугами порадует, улыбкою подарит. Стрелы очей вонзаются в пылу любовных ловитв, Без промаха поражаются участники жарких битв. А покрывало откинет она — и лик ее, как луна; Ни полного, ни частичного затменья не знает она. На тех, кто ей не понравится, облако слез нашлет, Бурю вздохов накличет она — бровью не поведет. И вот, друзья мои верные, я в путах жаркой тщеты — Теперь на меня нацелены чары ее красоты. Она — само совершенство, любовь — совершенство мое. Молчальника и отшельника сразит молчанье ее. Куда бы она ни глянула, взор — отточенный меч. Улыбка ее, что молния, — успей себя поберечь! Постойте, друзья мои верные, не направляйте ног Туда, где ее убежище, туда, где ее чертог. Я лучше спрошу у сведущих, куда ушел караван; Не помешают опасности тому, кто любовью пьян. Я не боялся погибели в близком и дальнем краю, В степях и пустынях усталую верблюдицу гнал свою. Она отощала, бедная, от сумасшедшей гоньбы, И силы свои порастратила, и дряблыми стали горбы. И вот наконец к становищу добрался я по следам, Верблюды высоконогие неспешно ходили там. Была там луна незакатная, внушавшая страх красотой. Была там она — ненаглядная — в долине заветной той. Я подойти не отважился, как странник, кружил вкруг нее. Она, что луна поднебесная, вершила круженье свое, Плащом своим заметаючи следы верблюжьих копыт, Тревожась, что обнаружит их настойчивый следопыт. |
