Еще одно заявление было, как две капли воды, похоже на прежние. Опять ночь, опять часы. Отличалось от других оно тем, что на этот раз не было удара по голове, зато был просто удар.

— Я была страшно напугана, когда грабитель сбил меня с ног, — рассказывала Мария Николаева. — Впрочем я еще не знала: грабитель он или насильник. Заметив в его руках нож, совсем лишилась и речи, и способности соображать. Он же склонился надо мной. В ужасе видела только его лицо, светлые волосы, родинку на левой щеке. Я закричала. Он схватил меня за руку. Сорвав часы, побежал по переулку...

Хасен записывал показания: когда, где, какие часы, приметы грабителя.

— Посмотрите вот эти фотографии, — Жампеисов разложил перед Марией пачку фотокарточек. — Никого не узнаете?

Внимательно осмотрела женщина каждую из них. Когда дошла очередь до портрета Поддымникова, вся затрепетала:

— Вот он!

И снова следственный поиск, снова розыски часов. Не особенно рассчитывая на удачу, Хасен, однако, добросовестно перелистал все квитанции в одном, другом и третьем комиссионных магазинах. Проверил часовые мастерские — ничего. Оставался еще один комиссионный магазин — в Жана-Семее, на левом берегу Иртыша. Здесь его ожидала находка, в которую трудно было поверить: Поддымников, опытный грабитель, под своей фамилией, со своим паспортом продал в магазине наручные часы «Эра», часы Марии Николаевой. В квитанции указывалось все: когда куплены часы, за сколько, у кого и номер паспорта, номер механизма часов, подпись продавшего, подписи продавца и кассира...

На первом допросе Поддымников заявил:

— Никогда, никаких часов я ни в какой магазин не сдавал.

— Распишитесь в том, что не сдавали, — пододвинул Хасен протокол допроса.

Поддымников расписался.

— А вот эта квитанция вам знакома? Роспись ваша?

— Моя.

— Значит, сдавали?

— Да.

— Чьи эти часы, где вы их взяли?

Поддымников молчал. Он думал. Наконец, проговорил.

— Из колонии привез.

— Вы опять говорите ложь. Вот паспорт на часы, предъявленные следствию Марией Николаевой. Вот их номер. А вот номер и квитанции.

Поддымников молчал. Молчал и Хасен. Наконец, подследственный проговорил:

— Прервите допрос. Мне надо подумать.

При очередном допросе Поддымников заявил, что часы... нашел.

На очной ставке Мария Николаева опознала Поддымникова. Помогла и родинка на левой щеке.

...Следственная камера в тюрьме. Стол, прикрепленный к полу, две табуретки, чернильный прибор. Двое мужчин — следователь и преступник.

Заключение все-таки наложило свою печать на Поддымникова. Остриженные парикмахером светлые волосы заметно поредели, рыжеватая поросль бороды напоминала стерню осеннего жнивьища.

— Вы настаиваете, Поддымников, на том, что вечером пятнадцатого марта были дома и ушли на улицу только около одиннадцати часов ночи, чтобы встретить жену?

— Да, так было.

— Нет, так не было. Я ознакомлю вас с показаниями вашей матери — Анны Васильевны Скоробогатовой.

Хасен берет протокол допроса, читает вслух: «Василий ушел из дому примерно в половине восьмого, он был одет в «москвичку»... Слова следователя гулко ударяются в потолок, в стены и гаснут где-то.

— Что вы скажете?

— То же, что и раньше. А потом, дома были папа и квартирант Еранов...

Жампеисов листает папку. Поддымников сидит, уставившись в пол.

— Вот показания квартиранта Еранова, на которого вы ссылаетесь...

И снова слова следователя гулко отдаются в камере.

— Слышали? Еранов утверждает то же, что и ваша мать.

В ответ — молчание.

— Хотите ознакомиться с тем, что говорил отчим?

— Нет, не стоит...

Следственный изолятор стоял на берегу реки. Его зарешеченные, закрытые жалюзями окна не позволяли Поддымникову видеть Иртыш. Он слышал голоса купающихся, они будоражили и волновали его.

Вчера у Поддымникова состоялась последняя встреча с Жампеисовым. За месяцы допросов он привык к «своему» следователю и, когда его вели на очередную «беседу», — так он называл про себя допросы — старался предугадать вопросы, на которые ему придется отвечать. На этот раз он не предугадал...

Хасен встретил подследственного, как всегда, корректно.

— Сегодня, Поддымников, — начал он, — мы вдвоем в последний раз. Следствие по делу окончено, материалы передаются в областной суд. Моя обязанность — познакомить вас со всеми документами...

Почти пять часов листал Поддымников один документ за другим. Читал, думал, вспоминал. Хасен внимательно следил за ним, за его реакцией на прочитанное и ничего, кроме желания найти что-то полезное для него, Поддымникова, то полезное, за что можно было бы уцепиться, — ничего, кроме этого желания, не видел следователь на лице преступника. Ни раскаяния, ни сожаления, ни горечи... Ничего.

В сторону отложена последняя папка.

— Так признаете себя виновным, Поддымников?

— Нет, не признаю...

— Ну дело ваше. Прошу расписаться в протоколе о том, что ознакомлены с материалами следствия.

— Я отказываюсь ставить свою подпись.

— Почему?

— Это мое дело. Расписываться не буду.

— Ну, что ж, так и запишем... Только пригласим понятых.

Хасен внес в протокол последнюю запись, расписался сам, затем расписались понятые. Еще раз посмотрел на Поддымникова.

— Гражданин Поддымников, следствие окончено. Обвинительное заключение вы получите из областного суда.

Он нажал кнопку. На пороге появился конвоир.

— Уведите арестованного.

Состоявшийся вскоре суд вынес суровый приговор грабителю и убийце.

М. ЛЕДЕНЕВ.

Когда Николая Зубченко по направлению из Москвы приняли на работу в прокуратуру Казахской ССР, его коллеги были немало удивлены. Такого еще не бывало. Совсем молодой человек, почти юноша — уже следователь республиканской прокуратуры по особо важным делам. Ведь «особо важные» — чаще всего означает и «особо трудные». Следователь, занимающийся такими делами, должен знать психологию, уметь разбираться в людях, изучить криминалистику. Таков ли новичок, отвечает ли этим высоким требованиям?

О работе молодого следователя коллеги знали лишь понаслышке: чуть не с первых дней он большую часть года проводил в длительных командировках. Раскрыл запутанные, требующие большого опыта, и в то же время усидчивой кропотливой работы преступления — в Уральске хищение обуви, затем в Усть-Каменогорске — о злоупотреблениях одного из руководителей промышленного предприятия и ряд других. И коллеги по работе, несмотря на очевидную молодость Николая Леонтьевича (ему было лишь 25 лет), безоговорочно приняли его в свой коллектив.

Вскоре именно ему поручили «распутать» дело о недостаче 350 с лишним тысяч рублей (в старых деньгах) на прирельсовой перевалочной базе Алма-Атинского винзавода. Перед этим дело вели следователи районной прокуратуры, которые заявили:

— Скорее всего — это обыкновенная халатность. С этих пустых бутылок не то что тысячи рублей, копейки не возьмешь. Нет тут хищения. И сумма явно преувеличена...

Обвиняемый, некий Яков Липовский, почти полтора года назад скрылся из Алма-Аты. Что заставило Липовского сбежать? В чем его вина? Что он за человек? Эти вопросы прежде всего предстояло решить молодому следователю. Он предпочитал вести расследование от преступника к преступлению, а не наоборот, как делают некоторые. Знакомство с личностью обвиняемого (пока заочное) убедило Николая Леонтьевича, что борьба предстоит не с новичком, не со случайно оступившимся человеком, а с матерым преступником.

Литовский — не настоящая и не первая фамилия обвиняемого. И хищение на прирельсовой базе — Зубченко уже не сомневался, что имеет дело с хищением, а не с халатностью — в его практике далеко не первое.

Следователь установил, что преступник в 1949 году работал в Киеве в закусочной. Закусочная сгорела. А бывший заведующий сбежал, прихватив солидный куш. Вскоре устроился буфетчиком в городе Чирчик Ташкентской области. Под вымышленной фамилией. И стал «делать деньги». Пока удавалось. Пока на свободе. А жизненный опыт подсказывал, что его не оставят в покое. И он спешил нажиться.