— Так как же запишем?

— Пишите: пистолет мой, сделал сам, стрелял из него патронами от малокалиберной винтовки. Но стрелял только раз, в своей квартире. В дверь.

— Зачем?

— Из интересу...

— Охотничий нож, что хранил рядом с пистолетом, тоже ваш?

— Да, мой.

— Где находились вечером пятнадцатого марта между девятью и десятью часами вечера?

— Дома.

— Вы говорите неправду. Ваша мать, отчим и квартирант показали на следствии, что вы ушли из дому около восьми вечера и вернулись в двенадцатом часу ночи вместе с женой.

— Они не могут так показать. Я был дома. Они наговаривают. Дома я был, слышите?

— Кому-либо продавали после пятнадцатого марта золотые часы «Победа»?

— Никому. Не было у меня никаких золотых часов «Победа».

— Знаете ли вы доцента медицинского института Дионисия Николаевича Тэна?

Поддымников вздернулся.

— Какого еще Тэна шьете, гражданин следователь? Никогда не знал, не видел.

— Вы опять напрасно кипятитесь. Не знаете, так и запишем: «Не знаю».

Хасен заполнял протокол допроса. Поддымников снова принял независимый вид.

Камера предварительного заключения находилась в самой отдаленной части здания областного управления охраны общественного порядка. Сюда не долетал шум города.

На топчане сидел человек. В полумраке виднелась его крепко сколоченная фигура. В коридоре послышались шаги. Шли двое. Подошли к камере, заскрипел замок. Человек не шелохнулся, он только повернул в их сторону лицо.

— Пойдем, Поддымников, — проговорил сержант милиции.

— Куда? — спросил Василий Поддымников, немного сипловатым, но сильным голосом.

— Сейчас узнаешь.

Яркий свет на мгновение ослепил Василия, когда он вошел в комнату следователей. Осмотревшись, он увидел несколько мужчин. Один из них — следователь Жампеисов, Поддымников его уже знал, сидел за столом. Двое пожилых мужчин-казахов — рядом со столом и еще двое, русских по национальности, одних примерно лет с ним, Василием.

— Садитесь вот здесь, — проговорил следователь, указывая на стул рядом с молодыми людьми. И продолжал: — Нам предстоит произвести опознание личности. Здесь присутствуют понятые Болат Даутбаев и Салямжан Мондыбаев, а также другие граждане города Семипалатинска.

Через минуту в комнату вошел часовой мастер.

— Гражданин Калашников! Внимательно посмотрите на людей, сидящих перед вами. Знаете ли вы кого-нибудь из них? Предупреждаю: за дачу заведомо ложных показаний несете уголовную ответственность.

— Ясно, — кивнул головой часовой мастер и, лишь на секунду взглянув на сидевших у стены мужчин, продолжал:

— Вот этот гражданин, сидящий в середине, приносил ко мне в мастерскую золотые часы «Победа», и я купил их у него...

— Понятно. Вы опознали Поддымникова Василия Викторовича.

— Василий Викторович Поддымников! Вы знаете гражданина Калашникова?

— Да, он работает часовым мастером в мастерской на Степной улице.

У понятых вопросов не было. Хасен быстро дописал протокол, попросил всех расписаться.

В комнате остались трое: следователь, Василий Поддымников, Калашников. Хасен решил продолжить допрос, проведя очную ставку. Как он и предполагал, Поддымников стал отрицать продажу часов Калашникову.

...В этот же день вечером Лысанский задумчиво говорил Хасену:

— Понимаете, я долго думал над обстоятельствами, методом, что ли, убийства Тэна и вот некоторыми делами, которые у нас до сих пор не раскрыты... И все более убеждаюсь, что уж очень все они схожи по почерку. Не познакомиться ли нам с этими делами поближе? Повнимательнее? — Иван Андреевич достал из стола три тоненькие папки. — Я их специально истребовал из горотдела...

Фарида Джафировна Игматулина — известная в городе учительница — расплакалась, рассказывая подполковнику Лысанскому о злоключениях памятной ночи накануне Нового года. Она помнила, что человек, напавший на нее, высокого роста. Одет в тужурку-«москвичку» темного цвета, на голове шапка-ушанка, руки были засунуты в карманы.

— Я его узнать могу. По лицу, по обличью всему. А особенно по подбородку: такая массивная нижняя челюсть. И еще по одной примете: «москвичка» у него темная, а точнее, с синим отливом, пояс такой же, а пряжка коричневая. Понимаете, коричневая не в тон. Мне она очень бросилась в глаза...

— Может быть, вы ошибаетесь в определении цветов? Ведь дело было ночью...

— Ночью, верно. Но луна светила... Пряжка эта врезалась мне в память.

Очную ставку для опознания? Да.

Готовясь к ней, Лысанский побывал в гидрометбюро. В справке, которую ему выдали, говорилось: 26 декабря между двадцатью двумя часами было ясно, видимость — четыре километра. Ветер западный, четыре-шесть метров в секунду.

С волнением шел он и в лабораторию судебно-биологической экспертизы: «москвичка» Поддымникова была еще там.

— Пришли очень кстати, — встретил его эксперт Вычугжанин.

— Мне надо взглянуть на «москвичку».

— Пожалуйста, пройдите в соседнюю комнату...

Иван Андреевич снял плащ, не торопясь повесил фуражку, причесался. Он сам, не зная почему, не спешил идти вслед за экспертом. Наконец вошел.

Вот и «москвичка». Пояса не видно, он затерялся где-то в складках одежды. Лысанский распрастывает полу. В руках — пояс... На нем... Да, на нем коричневая, из пластмассы, пряжка. Она была пришита недавно, пришита неумело, не портновскими руками.

Иван Андреевич вздохнул. Еще одна улика...

— Женщину вижу впервые. Никого не бил и ни у кого никаких часов не брал. Денег тоже не брал, — твердил на очной ставке Поддымников, словно первоклассник, вызубривший непонятный для него урок.

— Тогда вы, может быть, вспомните, где были вечером 26 декабря?

— Нет, не помню. Попробуйте вы, гражданин начальник, вспомнить, где сами были 26 декабря. Не помните? — вдруг оживился он, видя, что поставил Лысанского в тупик. — Вот! А меня заставляете вспомнить. Да еще честность мою под сомнение ставите...

Поиски наручных часов Фариды ничего не дали.

В руках следствия, а точнее, в сейфе у Лысанского, находились еще одни часы — те золотые часы, которые были изъяты у Поддымникова при первом обыске. Если через человека — в данном случае Фариду — не удалось найти вещественную улику, то, может быть, с помощью часов, если они добыты разбойным путем, удастся разыскать человека, их подлинного хозяина?

Нет ли хозяина этих часов среди нераскрытых преступлений? Лысанский и Жампеисов читают заявление Абрама Борисовича Каца о том, что вечером 12 декабря на него было совершено нападение. Дальше следует уже известное: удар по голове, жертва падает без памяти. Когда приходит в себя — не находит ценных вещей. В данном случае хозяин не нашел золотых часов, приобретенных полгода назад в магазине «Ювелирторга», и шапки-ушанки из серого каракуля.

Где сейчас инженер Кац? В адресном бюро сообщают, что здесь, в Семипалатинске, работает в отделении железной дороги.

— В тот вечер я задержался на работе, — рассказывал на второй день Абрам Борисович, приглашенный в уголовный розыск. — Год подходил к концу, и надо было подводить итоги. Сошел я с автобуса и пошел домой правой стороной тротуара. Меня ударили по голове. Дальше я уже не помню ничего.

— Вы указываете в заявлении, что грабитель похитил золотые часы.

— Да, «Кировские». И еще шапка пропала.

— Какие были часы? Имелись ли на них какие-нибудь приметы?

— У меня паспорт часов остался.

— Паспорт? Где он?

— Минутку.

Порывшись в толстом, со множеством отделений бумажнике, Абрам Борисович разложил перед Лысанским паспорт часов.

— Вот он, смотрите.

Да, то был паспорт. Со штампом, подписью продавца, датой. В нем было еще одно, самое главное: номер часового механизма. Сверив многозначную цифру в паспорте с той, которая была у него, Лысанский убедился, что часы Каца и часы, изъятые у Поддымникова, одни и те же.