— Я бы немедля дал ему этот антиандроген!

— У него есть один побочный эффект. Тебе следует о нем знать.

— Слушаю.

— От обычной дозы у парня начнут увеличиваться молочные железы.

Фонтана расхохотался.

— Нашел о чем беспокоиться. По-моему, он не очень от этого опечалится.

Когда Фонтана вошел в комнату, Дэн, увлеченный чтением, даже не повернул головы в его сторону. Фонтана сел на обтянутый кожей табурет в шести футах от пленника и пощупал предусмотрительно спрятанный под курткой револьвер. Дэн представлял собой смертоносное оружие. Один его удар мог бы убить Фонтану, или, по меньшей мере, покалечить на всю жизнь. Потребуется весь-арсенал психотропных средств доктора Шэннона, чтобы сделать Дэна таким послушным, каким он был нужен Фонтане. Однако существовала опасность превращения Дэна в зомби, что в планы Фонтаны не входило.

Он тихо заговорил с Дэном, надеясь хоть как-то привлечь его внимание:

— Вам что-нибудь нужно?

Дэн поднял на него светло-голубые глаза и посмотрел так внимательно, что Фонтане стало не по себе.

— Нет.

Довольный тем, что пленник заговорил, Фонтана принялся настаивать, приняв личину искусителя.

— Вы уверены в этом? Получите все, что пожелаете. Сигареты? Что-нибудь выпить? Телевизор?

Дэн покачал головой:

— Я довольствуюсь тем, что есть.

Итак, пленник выбрал такой способ оказания сопротивления. Отказываться от всего, кроме еды. Даже оказавшись в плену, он не утратил силы воли, все еще чувствуя власть над окружающими.

Рассудив, что приятным обращением вряд ли чего-нибудь добьешься, Фонтана решил зайти с другой стороны.

— Вам доставляет удовольствие убивать людей. Вы испытываете необычные ощущения. Хочу поинтересоваться, какие именно?

Такая атака вовсе не ошеломила Дэна, и он спокойно возразил:

— Вы не понимаете. Я не убиваю людей, а помогаю им умереть. Тех, кто хочет этого, я сразу узнаю по внешнему виду. Иногда они не знают этого сами, находясь во власти иллюзий, и цепляются за жизнь, хотя давно потеряли к ней всякий интерес. Они называют это инстинктом самосохранения, но я знаю, что, если помочь им бежать, они будут только счастливы.

Фонтана ликовал. Ему удалось разговорить этого молчуна.

— А потом вы разделывали их, как телячьи туши?

— Вы знакомы с понятием «мана»?

— Вы говорите о манне небесной?

— Нет, мана — это священнодействие, — Дэн преисполнился презрением к этому человеку, впрочем, он и не ожидал, что кто-то с таким низким уровнем интеллектуального развития, как Фонтана, сможет его понять. — Это слияние с духом жертвы. Такого слияния индейцы достигали с духом убитого ими бизона.

— Вы хотите сказать, что съедаете…

— Я ем мясо моих жертв, да.

Дэн замолчал, ожидая от Фонтаны бурной реакции, выражения негодования и отвращения, но тот был не так прост; доставлять Дэну такое удовольствие он не собирался. С некоторых пор у него появилось чувство, что пленник вздумал играть с ним, как кошка с мышкой. Ну нет, Фонтана все-таки переиграет его.

— Скажите, Дэниэл, вы можете, посмотрев на фотографию, сказать, хочет человек, изображенный на ней, умереть или нет?

Фонтана забросил эту наживку, чтобы узнать, можно ли вообще управлять этим человеком.

Несколько секунд Дэн размышлял над вопросом.

— Иногда могу. Но зачем вам это знать?

— Потому что у меня есть с собой одна фотография, и я хочу, чтобы вы сказали, помогли бы вы этому человеку умереть.

В глазах Дэна блеснул интерес.

— Можно взглянуть на нее? — его обычная сдержанность не могла скрыть растущего в нем возбуждения. Фонтане это понравилось. Уверенный в том, что его план сработает, он вынул из кармана фотографию и протянул ее пленнику. Тот несколько секунд ее разглядывал.

— Мне кажется, этот человек готов умереть, — он посмотрел на Фонтану: — Кто она?

— Ее зовут Гейл Айвз.

На пляже, по которому они шли, негде было ступить — везде поджаривающиеся на солнце тела. Некоторые мужчины и многие женщины загорали абсолютно обнаженными, и Майкл, одетый для нью-йоркской улицы, вызывал всеобщее недоумение. Часы показывали одиннадцать, и с каждой минутой становилось все жарче.

— Ненавижу этот пляж, ненавижу это солнце, — повторяла Валери снова и снова.

Майкл вскоре увидел полускрытые песчаной дюной прибрежные дома. Они обходили разбросанные тут и там тела голых мужчин и женщин, пока не вышли на участок пляжа, практически свободный от любителей солнечных ванн. Огромное полотнище, тянувшееся за винтовым одномоторным самолетом, провозглашало: «Нет в мире лучшего загара, чем коппертоновский!»

Они прошли к дюнам, где он увидел ветхую деревянную лестницу, которая вела с пляжа. Валери остановилась, чтобы надеть босоножки.

— Однажды этот проклятый остров совсем уйдет под воду. Я помню время, когда пляж был вон там, — она указала на волновавшуюся поверхность моря метрах в десяти от берега. — Налетит цунами, и остров исчезнет в волнах.

Видно, она ждет не дождется этого дня, подумал Майкл.

Майкл не мог похвастаться, что наслаждался обществом Валери, но все-таки она оказалась не такой малолетней занудой, как он опасался. По крайней мере, нужно быть благодарным уже за то, что ему ни разу не пришлось объяснять, зачем понадобился ее отец. Она не спрашивала не потому, что была благовоспитанной и скромной девушкой, а просто ее это не интересовало: такая поездка — маленькое развлечение, бегство от скуки городского летнего дня.

Чем больше Майкл думал об этом, тем больше радовался, что Валери вызвалась отвезти его к отцу — будет гораздо легче разговаривать с Магнусом в ее присутствии, хотя, конечно, ей здорово достанется за то, что она привезла его на остров. Но Валери, казалось, ничто не волновало. Скорее всего, ее отношения с родителями вступили в такую фазу, когда одной провинностью больше, одной меньше — не имело значения.

Они шли по утоптанной тропинке, по обе стороны которой в тени сосен расположились дома богачей.

Валери остановилась.

— Вот и пришли, — сказала она. — Как вам нравится наше бунгало?

Открылся большой, выкрашенный коричневой краской дощатый дом с верандой, на которой Майкл разглядел стол, четыре металлических белых стула и гриль. Он не походил на те дома, мимо которых они только что шли, оставаясь старомодным и в то же время производя приятное эстетическое впечатление. Такой летний домик Майкл хотел бы когда-нибудь заиметь.

Окна были открыты, но дверь заперта.

Валери пришла в недоумение:

— Он никогда не запирает двери, если, конечно, находится здесь. А где ему еще быть?

— Может быть, он на пляже.

— Нет, там его не было. Куда же он запропастился? Здесь некуда пойти!

С задней стороны дома была еще одна веранда. Она оказалась открытой, и они вошли в дом.

— Привет, папа! Где ты? К тебе пожаловали гости!

Они вошли в гостиную, так и не дождавшись ответа, и увидели доктора Магнуса. Его глаза сделались красными, лицо исказила гримаса, он смотрел прямо на них, но вряд ли видел.

— О Господи! Папа! — закричала Валери. — Тебя надо срочно в больницу!

Магнус встал со стула, зашатался, и, когда она протянула руку к телефону, он все-таки умудрился схватить ее за запястье.

— Скверная девчонка, — пробормотал он. — Очень скверная девчонка.

Майклу бросилась в глаза наполовину выпитая бутылка скотча, раскатившиеся по столу и полу таблетки, — красные, голубые, желтые, — похожие на конфетти. Рядом лежал пистолет.

Уже в гидросамолете, следовавшем к Файр-Айленду, Фонтана взялся за статью, которую с его слов написал Берни Кук. «Ньюс» преподнесли ее под огромным заголовком на первой странице. Это имело смысл, учитывая огромный интерес публики к убийце-маньяку, известному под именем Мясника.