А тем временем полицейские взяли Альбинезе и его телохранителя. Их обыскали, изъяли оружие и надели наручники. Фонтана постарался при этом не присутствовать; он сделал свое дело, теперь наступила очередь Колера.

С Альбинезе полицейские обращались особенно бесцеремонно. Еще бы, он был повинен в том, что двоих их собратьев унесли с поля битвы на носилках.

Четверо полицейских заломили ему руки за спину. Особенно свирепствовал один сержант. Он норовил лишний раз ткнуть Альбинезе в бок дубинкой и проклинал его, не слишком лестно отзываясь о его матери. Возможно, он забыл, что убийство снималось на видеокамеру, хотя, скорее всего, на телевизионщиков ему было начихать.

Альбинезе, не переставая, плевал себе под ноги и согнулся пополам, когда сержант, изловчившись, нанес ему удар под ребра. В этом не было крайней необходимости, поэтому Фонтана, поморщившись, отвернулся в сторону. Ему стоило больших трудов удержаться и не съездить сержанту по лицу. Нет, вмешиваться не стоит. Все равно сцены жестокости будут изъяты из записанного материала при монтаже.

Обхватив дубинкой шею Альбинезе, сержант поволок его к стоявшему поодаль полицейскому фургону. Альбинезе кинули на пол, дверцы захлопнулись, и арестованного увезли в участок.

Памятуя о своем обещании, Фонтана приехал в студию Городского кабельного телевидения, чтобы самолично проследить за монтажом отснятого материала. Арест Альбинезе должен быть подан достаточно занимательно, чтобы другие местные телекомпании не устояли перед соблазном передать материал по своим каналам.

Колера нужно было преподнести как мужественного героя, с риском для жизни обезвредившего опасного мафиози. Именно такого комиссара полиции должен пожелать городу нью-йоркский избиратель на следующих выборах.

Городское кабельное телевидение — а именно девятнадцатый канал — занимало один этаж в здании телекомпании «Кэпитал Сити Бродкастинг». Оно располагало скромным студийным оборудованием, имело слабый сигнал, а качество его программ оставляло желать лучшего.

Впрочем, с задачами своими телекомпания справлялась. Как и ресторан «Нашез», она служила для Фонтаны средством проведения его проектов в жизнь. Он назначил себя заведующим отдела новостей, что само по себе мало что значило. Однако корреспондентское удостоверение давало ему возможность беспрепятственно преодолевать полицейские заграждения и проникать на официальные приемы.

Фонтана вошел в комнату редактора как раз в тот момент, когда сцену ареста Альбинезе прокручивали назад. Вот он в наручниках, таращит глаза и едва шевелит отвисшей челюстью. А вот он свободный человек, прикидывающий свои шансы уцелеть.

Редактор взглянул на Фонтану и одобрительно кивнул головой:

— Неплохой материал. Пока нам звонили только из второго и седьмого каналов. Они уже прослышали о случившемся и готовы приобрести права на показ материала. Нужно предоставить им запись ко времени выхода в эфир одиннадцатичасовых новостей.

— На какое время рассчитан сюжет?

— Минут на двадцать, не больше. Нужно показать сюжет на час раньше других. Какая польза от эксклюзива, если мы не будем первыми?

— Хорошо, а теперь давай посмотрим материал с начала до конца, — сказал Фонтана, и в этот момент зазвонил телефон.

Редактор снял трубку.

— Это тебе, — и передал ее Фонтане.

Звонил Колер:

— Плохие новости, Рэй.

— Не тяни, говори! — он подумал было, что второй полицейский умер на операционном столе.

— Альбинезе мертв!

Никакая другая новость не могла потрясти Фонтану больше.

— Что ты несешь, идиот?

— Он умер, Рэй. И боюсь, что именно мы повинны в его смерти.

Своенравность этой девушки пришлась по душе Магнусу, в ее необузданности не было ничего необычного — всего на несколько лет старше его дочери, Валери, к тому же чертовски хороша собой, а это тоже кое-что. В обрамлении копны волос, менявших оттенок в зависимости от освещения, — то белокурые, то рыжие, — ее лицо выражало равнодушное обещание плотских утех.

Прошла уже неделя после их встречи на ее квартире в Бруклине. Она привыкла к его неожиданным визитам и не высказывала в связи с этим никакого неудовольствия, понимая, что у него нет жесткого графика работы, и поэтому он сам не знает, когда предоставится возможность навестить ее в следующий раз. Но одно соблюдалось неукоснительно: приходить можно было в три часа ночи или в три часа дня, предварительно предупредив по телефону. Он подозревал, что таким образом регулировались ее встречи с другими друзьями, о которых ему спрашивать, а ей отвечать считалось неприличным.

С их молчаливого уговора, Кейт никогда не интересовалась его семьей, а Магнус и подавно обходил стороной эту тему в разговорах: Барбара и Валери — другая жизнь, и семья для него значила очень много, если не все. Ему нужен дом, и казалось совершенно неважным то, что они, больше не любя друг друга, продолжали жить вместе ради обоюдной выгоды — для Магнуса жена всегда являлась опорой, и пока она с ним, все будет хорошо.

Но ему не обойтись и без Кейт или, лучше сказать, женщин, подобных ей или Джинни Карамис. С тех пор как завязалась дружба с Рэем Фонтаной, их было шесть, не включая тех, с которыми он встречался один или два раза — сейчас он не смог бы их пересчитать по пальцам, не говоря уже об их именах и лицах.

Кейт Фаррелл — женщина Фонтаны, одолженная Магнусу на время. Он встречался с ее отцом, когда тот приходил в Бюро судмедэкспертизы с деньгами от Фонтаны, но Макс., ни взглядом, ни словом не давал понять, что знает об отношениях доктора со своей дочерью; Кейт, в свою очередь, никогда не упоминала об отце, но в тот вечер на нее что-то нашло, и она заговорила о своем прошлом.

— Мы содержали мотель к югу от Орландо, — начала она. — Когда это было? Да, в восемьдесят третьем. Мы — это я и Макс.

Она сидела перед зеркалом и расчесывала копну волос, спутавшихся, когда они занимались любовью. На ней не было ничего, кроме накинутого на плечи халата бежевого цвета. Магнус видел в зеркале ее тяжелые розовые груди, все еще блестевшие от пота. Еще несколько минут такого созерцания, и ему снова захочется лечь с нею в постель.

— С какой стати я буду терпеть всякое дерьмо, если мой отец полицейский, пускай бывший? Эти ребята, в основном, чернокожие, снимали у нас комнаты. Я требовала, чтобы они платили задаток в четыре доллара, а через четыре часа они приходили и требовали свои деньги обратно. Тут-то меня и начинало нести. Вы что, не видели надписи «Вход только для постояльцев»? Я видела, чем вы занимаетесь! Пьете всякую дрянь, трахаетесь и балуетесь кокаином! Хрен вам в томате, а не четыре доллара. Если хочешь меня трахнуть, подожди, пока закончу работу, но учти, я хорошо стреляю из револьвера и ни капельки тебя не боюсь!

Ее горячность и убежденность в своей правоте коробили Магнуса, он даже хотел рассказать ей о печальной участи Джинни Карамис, но вовремя спохватился — может дойти до Фонтаны, и тогда ему несдобровать.

— Отец научил тебя пользоваться револьвером?

— А то как же? Но кое-чему я научилась самостоятельно.

— Чему именно?

— Однажды я ехала в машине с друзьями, и кто-то нас обстрелял.

— Ты шутишь! — воскликнул он, прекрасно зная, что она говорит всерьез. В этот момент ему вдруг захотелось заключить ее в свои объятия и защитить от всех напастей этого мерзкого мира, как он надеялся защитить от них свою дочь, но не смог.

— Без шуток! В нас стреляли три раза.

— Тебя ранили?

Она повернулась к Магнусу на своем вертящемся стульчике и раздраженно бросила:

— Конечно, нет. Никто не был ранен. Все обошлось разбитым ветровым стеклом.

— Ты видела, кто стрелял?

— Нет. Все произошло так быстро. Мы как раз выруливали со стоянки, и стрелял кто-то из соседнего автомобиля. Он тут же умчался на большой скорости. Преследовать его мы не стали.

— Думаешь, в тебя стреляли из-за четырехдолларового задатка?