Но вытянуть из пострадавшего что-либо было бесполезно: речь — бессвязная, изобиловала бранными словами и очень напоминала бред. Они вкатили его в операционную, буквально бросили на стол, сестры стянули куртку, окровавленную рубашку, брюки и голубые боксерские трусы, в которые он наделал — все это свалили в кучу у шкафа с медикаментами.

Вскоре операционная заполнилась людьми, которым попросту нечего было здесь делать. Гейл задержалась в операционной, хотя это был не ее больной — хотела рассказать потом обо всем Майклу. Командовал Фил Кинцер, дежурный хирург — крепкий бородатый мужчина, совершенно уверенный в своих способностях и удаче; жизнь пока его не разочаровывала, уверенность доктора передавалась всем, кто ему ассистировал, делал раненому уколы, вводил в кровь болеутоляющие средства и соляной раствор.

— Приготовьте все для внутривенного вливания! — кричал Кинцер. — Кто-нибудь, возьмите кровь и быстро на анализ в лабораторию. Нам потребуется не меньше двух-трех единиц донорской крови! Измерьте давление!

Кинцер сыпал приказы, а ассистенты и сестры — Фоли, Шапиро и Нофцигер — вводили трубки и трубочки, имевшие целью поддержать жизнедеятельность организма до тех пор, пока из него не будет извлечена пуля, а то и пули, пока не удастся остановить кровотечение. Они просунули трубочку в нос, в горло и прикрепили катетер к пенису.

Пострадавший начал метаться.

— Расслабься, все в порядке, — увещевал его Кинцер. — Не надо так волноваться.

Трудно сказать, что эти слова доходили до слуха и сознания Амброзетти, но он вдруг успокоился.

— Отлично! Как насчет рентгена? Позвоните в рентгеновский кабинет!

Кинцер зло огляделся вокруг, готовый накинуться на любого из ассистировавших ему, кто не проявлял достаточную сноровку, скорее всего на сестру Фоли или интерна Нофцигера: он любил командовать, особенно ему нравилось распекать подчиненных. Однако Нофцигер опередил.

— Рентгенологи извещены и через минуту будут.

При появлении мобильной рентгеновской установки собравшиеся поспешно покинули операционную, остались только рентгенологи в свинцовых фартуках и жертва.

В коридоре Гейл нашла одного из полицейских, доставивших Амброзетти в Белвью, потягивавшего кофе и писавшего отчет о случившемся.

— Как это произошло, офицер? — спросила она, сев на стол.

Полицейский посмотрел сначала на обрызганную кровью полу халата Гейл, потом на грудь и лицо — этот осмотр его, как видно, удовлетворил.

— Нам кто-то позвонил и сказал, что на улице лежит застреленный человек.

— Кто-нибудь видел, как это случилось?

— Если кто и видел, пока не объявился, — он посмотрел на двери операционной. — Случившееся для меня не было такой уж неожиданностью.

— Почему? — у нее в душе росло тревожное чувство.

— Я слыхал кое-что об этом парне, Амброзетти. Он занялся частным сыском, так и не заполучив лицензию, по крайней мере, в этом городе. Его когда-то вышвырнули из полиции.

— Да? И почему? — Майкл ей об этом ничего не говорил. Может быть, он не знал сам? Кто-то же должен был просветить его насчет человека, которого он собирался нанять! Как это похоже на Майкла! Он всегда действует под влиянием момента!

— Попался на взятке. Сидеть бы ему за решеткой, если бы не настучал на своего напарника и еще нескольких парней. Как вы думаете, он выживет?

Об этом говорить было еще рано, но Гейл знала, что именно хотел бы услышать этот полицейский.

Майкл сразу же примчался в больницу, как только Гейл позвонила ему и сообщила новости об Амброзетти. Он опасался самого худшего, но Гейл добавить ничего не могла: Амброзетти все еще находился в операционной, его состояние оставалось неопределенным, и все, что они могли сделать, так это поехать домой и тешить себя надеждой на благополучный исход. Кто-то из коллег Гейл пообещал позвонить, если его состояние изменится.

Вернувшись, Гейл сразу же заснула, положив Майклу голову на плечо. Тот что-то ей говорил, но увидев ее спящей, осторожно высвободил замлевшую руку — Гейл изменила позу, но не проснулась. Ее мятая блузка задралась, и Майкл увидел узкую полоску белой кожи, которую успел полюбить за запах, цвет, гладкую и влажную поверхность. Он мог сидеть и смотреть на нее часами.

После бурного вечернего веселья город наконец-то угомонился, и над ним установилась тревожная тишина, нарушаемая лишь сиренами полицейских машин и выкриками какого-нибудь заплутавшего пьяницы. Часы показывали утро, но на улице было темно — еще не растворилась особая нью-йоркская темнота, пронизанная яркими цветами назойливых неоновых реклам.

Майкл не спал — ждал звонка из больницы Белвью и недоумевал, почему операция длится так долго. Возможно, она уже закончилась, но никто не знает, выживет Амброзетти или нет.

Майкл не мог понять, почему Амброзетти так глупо попался, будучи убежденным, что детектив всегда отвечает за свои дела и его за здорово живешь нельзя провести. Теперь ругал себя за то, что отдал ему кассету. Ничего не попишешь: кассета исчезла, безвозвратно утрачена, а вместе с ней и информация. С тем, что осталось в голове, идти некуда. Станут ли его слушать, кто поверит, какие у него доказательства? Даже Гейл, и та отнеслась к его словам с недоверием, а что говорить о других? Как он заметил, ее не особенно интересовали махинации Фонтаны, единственное, что хотелось знать — зачем он так рисковал, проникнув на «Дикого Кота». Вероятно, подумала, что он специально ищет смерти и лезет на рожон.

Майклу оставалось только надеяться, что Амброзетти все-таки выкарабкается, и вместе они смогут еще выправить ситуацию. Он не допускал мысли, что все потеряно.

Майкл то и дело посматривал на телефонный аппарат и неизбежно натыкался взглядом на фотографию Вильяма Айвза, которого успел невзлюбить. Смерть подстерегла его в горах, в один прекрасный день Гейл рассказала эту печальную историю, решив, что Майкл готов ее выслушать и понять.

Они находились на середине склона, когда на гору обрушился ужасный снегопад — случилось это в Тетонских горах в северно-западной части Вайоминга.

Гейл с шестнадцати лет увлекалась альпинизмом и ко времени замужества излазила все горы штатов Вайоминг и Колорадо. Она увлекла горами многих друзей и, выйдя замуж, стала настаивать на том, чтобы муж ходил с ней в горы.

Сначала Вильям отказывался, боясь высоты, но в конце концов поддался на уговоры. Начали с небольших склонов, где Вильяма не подстерегали опасности — он показал себя способным учеником, и Гейл взяла его в Тетонские горы. Ничего не предвещало беды, пока не налетел ураган. Это был запоздалый весенний шторм, но достаточно сильный. Полуослепленные ветром и снегом, они потеряли друг друга: Гейл звала его, но даже если бы он был где-то рядом, то вряд ли услышал бы ее из-за воя ветра. Но его уже не было.

Как выяснилось, он не удержался на склоне и упал вниз.

Даже когда ураган прекратился, она не могла найти его и спустилась вниз за помощью. Спасательная команда на вертолете обнаружила его полузасыпанным глыбами снега, всего искалеченного и мертвого. К этому времени они были женаты два года. С тех пор Гейл больше в горы не ходила.

Майкл сомневался, что фотография Вильяма стоит у изголовья кровати потому, что его очень сильно любили. Скорее всего это объяснялось проще — угрызениями совести. Он надеялся, что в один прекрасный день фотография исчезнет.

Зазвонил телефон. Гейл зашевелилась, что-то пробормотала и перевернулась на другой бок. Трубку снял Майкл.

— Можно поговорить с доктором Айвз? Это Джил Фоли.

Майкл потряс Гейл за плечо. Застонав, она взяла трубку.

Она внимательно слушала, Майкл неотрывно наблюдал за выражением ее лица, опасаясь худшего. Положив трубку, Гейл улыбнулась еще сонной улыбкой:

— Им пришлось чертовски долго выковыривать пули и влить в него пять пинт донорской крови, — сказала она, — но, по всему видно, твой дружок еще погуляет на этом свете.