— Извините, могу предложить билетик на Алисию де Ляррокка? — произнес он вкрадчивым голосом.

Незнакомка подняла изумленные глаза — в них отразилось недоверие пополам с надеждой, рассеять которые ничего не стоило: его сестра не смогла прийти на представление, билет у него, жаль, если пропадет, и вот уже подозрительность сменилась благорасположением. Ему стало смешно: наверное, со стороны он выглядит приятным, утонченным, изысканно одетым молодым человеком, к тому же недурным собой! Сколько раз удавалось производить впечатление неотразимого кавалера, знакомясь таким вот образом — она не сводила с него глаз, пока не ощутила на себе его изучающий, пристальный взгляд. Вспыхнув, женщина отвернулась.

— Не знаю…

Не дурнушка, хотя, очевидно, считала себя таковой, пытаясь сгладить это впечатление короткой мальчишеской прической, а навязчивое желание понравиться только отпугивало от нее мужчин.

— У вас другие планы? — спросил он, услышав звонок, собиравший счастливых обладателей билетов под своды Элис Талли-Холла.

— Нет, но… Боюсь, не могу позволить…

— Не беспокойтесь. Неужели я выгляжу человеком без денег? Какое удовольствие насладиться Моцартом вместе с вами! А не захотите оставаться в долгу, угостите после концерта чашечкой кофе. Идет?

Билет, появившийся в его руках, произвел магическое действие, и он понял: она пропала.

Когда замерли последние звуки Двадцать первого концерта Моцарта для фортепьяно, он уже знал, что ее зовут Молли Гительман, разведена и работает в фирме, занимающейся связями с общественностью.

— Никаких перспектив, — сообщила она ему. — Нужно подыскать что-то другое.

По этому городу бродит много таких же, как она: неприкаянных, не разучившихся думать, как-то существующих, зарабатывающих меньше, чем им хотелось бы, терзаемых неотвязной мыслью о том, что они потерялись в этой жизни, ее нужно как-то изменить, но как — они не знали.

Он отрекомендовался Дэном Моррисом, драматургом, достигшим успеха в южных штатах и теперь делающим карьеру в большом городе. Перечисленные названия пьес: «Белое каление», «Последний в очереди», «Запомнить, чтобы забыть» — производили впечатление, хотя только что были выдуманы.

Он предложил ей зайти в кафе «Джинджер Мэн», находившееся в нескольких кварталах от площади.

В баре яблоку негде было упасть — это его и привлекало: возникни к нему профессиональный интерес, официанты вряд ли вспомнят джентльмена в белом пиджаке и хорошо сидящих брюках, и уж, конечно, не смогут его описать.

Молли разговорилась и трещала без умолку, видимо, впервые за долгое время получив возможность выговориться.

— Мой муж, Филип, ненавидел концерты и, если я его затаскивала в концертный зал, музыку не слушал, а глазел по сторонам. Это меня не волновало до тех пор, пока он не запретил мне ходить на концерты даже с подругами. Вы не можете себе представить, каким он оказался ревнивцем.

Собеседник искренне ей сочувствовал. Попав однажды в колею, она вряд ли когда-нибудь из нее выберется, даже если в один прекрасный день соберет все мужество, уйдет с постылой работы и найдет другую, более оплачиваемую, но надежд никаких: мужчина, которого ждет и создала в воображении, никогда не явится на белом коне, чтобы спасти ее; она состарится и станет желчной, подруги отвернутся, и раньше всех те, кому удалось удачно выйти замуж. Ее оптимизм угаснет и вскоре станет насквозь фальшивым, даже для нее самой. Вот и придется сесть и горько заплакать.

Когда заказанные напитки были выпиты, он предложил отвезти ее домой.

— Я живу в верхней части города, недалеко от Колумбии, — сказала она неуверенно.

— С удовольствием отвезу вас и туда. Моя машина припаркована за углом.

— Вы не боитесь сделать большой крюк? — она не любила никого обременять.

— Буду рад сделать даже изрядный крюк.

— Хорошо, согласна. Конечно, это очень мило с вашей стороны.

Пятнадцать минут спустя он притормозил у здания красного кирпича, претендующего на некоторую респектабельность. Дверь была закрыта, швейцара не было видно. Она начала шарить в сумочке в поиске ключей.

— Я уверена, что положила их сюда.

— Молли?

— Что?

— Вы хотите испытать нечто такое, о чем раньше даже не догадывались? Я имею в виду нечто возбуждающее и захватывающее?

Она посмотрела на него подозрительно:

— О чем вы говорите?

Конечно же, она подумала, что он хотел бы очутиться в ее постели.

— О таинстве.

Эти слова поставили ее в тупик, она не имела ни малейшего представления, о чем идет речь.

— Нечто вроде ритуала, — уточнил он.

— Какого ритуала? — она все еще полагала, что речь идет о сексе.

— Приватный религиозный ритуал, Молли. Для меня он значит очень много. Ничто не доставит мне большего удовольствия, чем возможность разделить его с вами.

Она была заинтригована, хотя и напугана таким предложением.

— Это долго? — спросила она после некоторого раздумья. — Мне завтра рано вставать на работу.

— Всего несколько минут. Ритуал до смешного прост. Если вы не хотите мне помочь, скажите просто — нет.

— Ну… — она все еще колебалась, и он уже знал ее ответ. Такими вот моментами, когда качается чаша весов, он особенно дорожил: человек выбирал — жить или умереть?

— Если недолго, почему бы и нет?

— Действительно, почему бы и нет, — согласился он, взяв ее за локоть.

— Меня поразило известие о смерти вашего брата, — говорил Колин Грей, сопровождая Майкла по лабиринтам коридоров и кабинетов, представлявших собой офис «Колони Сэксон». — Одно дело, когда что-то случается с незнакомым или когда читаешь в газетах, но когда счеты с жизнью сводит кто-то из твоих друзей… Мы все еще находимся под впечатлением случившегося.

Колину едва перевалило за тридцать, но выглядел он гораздо моложе, наверное, из-за почти детского лица и светлых волос, так и норовивших упасть на глаза всякий раз, когда он делал резкое движение. Посматривая на него, Майкл подумал, что никогда бы не доверил свои деньги, водись они у него, такому банкиру.

— Ваш брат покинул нас в самое неподходящее время.

— Вот как? Смерть не выбирает момента, приходит, когда ей вздумается.

Колин нервно хихикнул:

— Извините, я имел в виду совсем не это. Видите ли, сейчас рынок переживает невероятное повышение деловой активности: деньги сыплются прямо с неба, и Алан наверняка смог бы на этом заработать — он любил риск биржевой игры, и если ему говорили, что индекс Доу Джонса больше не повысится, смеялся такому в лицо. Подождите, господа, пока в игру не вступят побольше фирм, они пока осторожничают, предпочитая играть с надежными облигациями, но всегда может случиться так, что их клиенты перестанут довольствоваться своими мизерными десятью процентами и, рассчитывая на большие прибыли, заберут вклады.

От этих финансовых выкладок голова Майкла шла кругом — жара и пространственная замкнутость офиса действовали на него угнетающе, а тут еще эти согбенные спины втиснутых в тесные ячейки мужчин и женщин, сидящих перед экранами компьютеров и прогоняющих по ним бесконечные колонки цифр и буквенных сокращений. От этого занятия их отвлекали разве что неумолкающие телефонные звонки, на которые не успевали отвечать. Ну и тоска! И каждый божий день!

— Если у вас припрятаны лишние денежки, вы могли бы их выгодно разместить.

— Денежки? — Майкл чуть было не рассмеялся.

— Даже если у вас всего пять-шесть тысяч, — продолжил Колин, — разумнее всего пустить их в оборот.

Конечно же, для Колина пять-шесть тысяч — сущая мелочь! Ему даже в голову не приходит, что у кого-то их может вообще не быть.

Майкл с трудом сдерживался, оставаясь вежливым, не делая саркастических замечаний — как-никак Колин ему нужен, и не стоит раньше времени сбивать с него спесь.

— А вот сейчас у меня и ничего нет…

— Все-таки вдруг решите выгодно пристроить свои денежки, стоит только позвонить. Вот моя визитная карточка, — Колин думал, что деньги у Майкла есть, но тот их придерживает.