— К моему отцу это не имеет никакого отношения.

— Мистер Фридлэндер, к вашему отцу эта история относится прямо и непосредственно. Если она попадет в газеты… Как ты думаешь, сколько пройдет времени, пока мэр и его советник по правовым вопросам решат сотрудничать с другой фирмой? Ты знаешь, как это бывает: отпал один клиент, другие не заставят себя долго ждать и побегут, как крысы с тонущего корабля. Ты думаешь, компаньоны твоего отца будут стоять и смотреть, как разваливается их бизнес? Приятно им, открывая по утрам газеты, изо дня в день видеть имя своего компаньона?

Майкл только смотрел на Фаррелла, не зная, что ответить. Его мутило: съеденный наспех завтрак рвался наружу, во рту пересохло.

— Ну? — Фаррелл проявлял нетерпение.

Нужно было что-то говорить.

— И как избежать огласки?

Детектив расплылся в широкой дружеской улыбке:

— Да, если такого развития событий удастся избежать, довольны будут все.

— И что же я должен делать?

— А ничего.

— Извините, не понял.

— Я не хочу, чтобы ты что-то делал, Майкл. Появившись тут впервые, ты сказал мне, что хочешь докопаться до правды. Я тебя понимал и понимаю. Все-таки родной брат… Но правда — вещь очень деликатная. Очень часто она бывает неудобной и нежелательной. Начнешь копать дальше — только сделаешь хуже всем, и прежде всего себе и своей семье.

— Давайте начистоту. Вы предлагаете забыть все и возвратиться домой?

— В Нью-Гемпшир. Правильно понял, — Фаррелл сверкнул глазами из-под нахмуренных бровей. — И не стоит нанимать других детективов. Дорого обойдется.

Неужели он знает об Амброзетти или предупреждает его на всякий случай? Но так или иначе, слова детектива произвели на Майкла желаемый эффект, до смерти напугав его.

— В свою очередь, что вы предпримете?

— Мы сделаем так, чтобы ты спал по ночам спокойно.

Итак, Фаррелл представил Майклу совершенно неожиданную для него версию событий, и она, — насколько он мог судить, звучала ужасающе правдоподобно. Именно звучала: ему не хотелось в нее верить, но разве это имело какое-нибудь значение? У этих людей власть, и они играют в свои игры по правилам, ему неведомым. Так или иначе, но он чувствовал себя так, будто его только что трахнули.

Единственное, что пришло ему на ум — позвонить Ватерману, ведь именно он направил его в агентство Фонтаны. Может быть, он объяснит Майклу, что происходит: долгие годы работы судьей развили в нем утонченную способность отличать действительность от вымысла. В любом случае, с ним необходимо посоветоваться.

Трубку сняла Изабелла, домоправительница.

— Переговорить с судьей вряд ли вам удастся, — сказала она со своим мелодичным карибским акцентом.

— А где я мог бы его найти? — Майкл забыл, что было воскресенье, и все выехали из города на уикенд. Несомненно, Ватерман сейчас в Хэмптоне.

— Судья серьезно заболел. Он в больнице.

— Очень жаль это слышать, — Майклу действительно было жаль.

— Когда его выпишут, я не знаю.

— Могу я навестить его в больнице?

— Пожалуй, да. Он в нью-йоркской больнице. Вам, видимо, следует предварительно позвонить, и вам скажут, когда можно прийти.

Майкл не стал предварительно звонить. Была вторая половина дня, и он решил, что приемные часы еще не закончились. Узнав в регистратуре номер палаты Ватермана, направился прямо к лифту, не собираясь услышать, что судья не принимает посетителей.

Выйдя из лифта на шестом этаже и направляясь к палате Ватермана, Майкл увидел выходящего из нее высокого, хорошо сложенного мужчину — его проницательные глаза в металлической оправе, уставились на Майкла. Этого мужчину Майкл как будто встречал раньше. И тот, по-видимому, тоже знал его.

— Фридлэндер? Майкл?

— Да, — даже подойдя поближе, Майкл не узнавал мужчину, которому едва перевалило за пятьдесят. В черном костюме, галстуке лимонного цвета, с портфелем в руках. По виду — настоящий доктор.

— Извините, я что-то не… — начал Майкл, но тут вспомнил, кто это был: — Доктор Шэннон?

Майкл изучал внутреннюю медицину на первом или втором курсе, когда учился в Колумбийском университете, под руководством Шэннона, не очень требовательного учителя, но прекрасного специалиста. Он так и не сдал этого курса и даже сейчас чувствовал стыд за свой провал на экзамене.

Они поздоровались.

— Чертовски много времени прошло с тех пор, — сказал Шэннон. — Где ты все это время прятался? Ты ведь ушел из университета?

Майкл обычно в таких случаях рассказывал минутную историю своей жизни, в которую вмещал события последних пятнадцати лет. Особого интереса в глазах Шэннона не заметил.

Жизнь Шэннона, напротив, изобиловала почестями, назначениями и повышениями: кроме Колумбийского, сотрудничество в университете Рокфеллера, руководство какой-то программой на Синайском полуострове, смысла которой Майкл не уловил. Доктор Шэннон только что вернулся из Парижа, где принимал участие в конференции по современной лекарственной терапии, и в сентябре должен был участвовать в семинаре в Сан-Диего.

Женат. Счастлив. Жена, как он выразился, «девица с твоего курса по имени Сандра Рааб».

Это имя Майклу ничего не говорило, но разговор напомнил время, проведенное в Колумбийском университете: выпивка, наркотики, секс, политика и проваленные экзамены.

— Наверное, есть дети? — вежливо осведомился он, посматривая на дверь, из которой появился Шэннон.

— Трое, два мальчика и девочка. Старшему одиннадцать.

— Поздравляю!

— А ты?

Майкл покачал головой. Он не только не сделал карьеры и не мог похвалиться званиями, у него не было семьи. Шэннон удивился, и в его голосе появились покровительственные нотки. Удачно избежав очевидного вопроса — что Майкл собирается делать дальше, — Шэннон поинтересовался, когда тот вернулся в Нью-Йорк.

— Тебя же не было много лет, не так ли?

— Я бы не приехал, если бы не брат.

— Брат?

Майкл выложил ему историю Алана.

— О Господи. Я и не знал. Выражаю искреннее соболезнование. Какая трагедия! Обычно читаешь о таких вещах в газетах, и в голову не приходит, что подобное может произойти с близким человеком, — Шэннон постарался побыстрее закрыть тему. — А что заставило тебя прийти сюда, в нью-йоркскую больницу? Кого-нибудь навещаешь?

— Судью Ватермана.

Шэннон нахмурился.

— Он друг нашей семьи, — поспешно добавил Майкл.

— А… Какое совпадение! Я лечащий врач Лу, — сказал Шэннон таким тоном, будто судья стал его личной и безраздельной собственностью.

Майкл подумал сначала, что Шэннон приходил к судье в качестве консультирующего врача, ему и в голову не пришло, что тот может оказаться лечащим.

— Как он себя чувствует?

— Неважно, — сказал Шэннон, понизив голос. — И вообще, Майкл, хотя я уверен, что судью Ватермана не выведет из равновесия твой визит, однако не стоит беспокоить его прямо сейчас. Возможно, позже, когда он почувствует себя немного получше.

Посчитав свои слова недостаточно убедительными, Шэннон, обняв Майкла за плечи, повел к лифту.

— Лу только что принял успокоительное, — сказал он по пути. — Пусть немного поспит.

— А как насчет завтра? Может быть, он уже будет в состоянии принимать посетителей? — спросил Майкл, но, посмотрев на непреклонное выражение лица Шэннона, понял, что завтра доступ к судье Ватерману будет так же закрыт, как и сегодня.

Ничего не поделаешь. Майкл спустился с Шэнноном в лифте и распрощался. Как только его бывший наставник скрылся из виду, он вернулся к лифту и поднялся на шестой этаж.

На этот раз никто не преградил ему путь к судье Ватерману. Но как только Майкл вошел в палату, то понял, что все его тактические ухищрения пошли насмарку. Шэннон не кривил душой — судья выглядел ужасно: мертвенно-бледный цвет лица, ввалившиеся глаза. Во сне он напоминал мертвеца, и единственным признаком жизни оставалось прерывистое хриплое дыхание.

— Могу я вам чем-нибудь помочь, сэр?