Опять не без лукавства.

Как и во многих других случаях.

Опять — не без политиканства — оперирование словами-знаками.

Например, словечком «пьянство» — в момент разгара антиалкогольной кампании, в присутствии Лигачева. Это был несомненный и, увы, как и в случае с «перестройкой», весьма значительный поклон в сторону власти, нависавшей в креслах президиума над выступающим. Но тут же, под подкладкой, — свой интерес, защита Астафьева от нападения, хотя бы при помощи столь расчетливо-очевидного тактического хода.

Но в момент как раз после обращения к ним «грузинские товарищи» демонстративно и достаточно шумно всей делегацией покинули зал, пройдя по центральному проходу.

В знак протеста.

И — спустились в буфет.

Я вышла вслед за Чабуа Амирэджиби и Отаром Чиладзе. Грузинская делегация была достаточно представительной, и я была хорошо знакома со многими делегатами по совместному участию в ежегодных семинарах, проводимых грузинской коллегией по переводу и взаимосвязям между литературами — организацией, предоставлявшей возможность практически закрытых для чужих глаз встреч и откровенных обсуждений «в провинции у моря» (кстати, именно там мне уже в 1984-м был рассказан — под шорох волн — сюжет абуладзевского «Покаяния»).

Этот конфликт — сегодня как бы даже не очень значительный — на самом деле был самым настоящим предвестием событий 9 апреля 1989 года в Тбилиси, а затем и распада СССР. Предвестием, тревожность которого ощутил, например, Гавриил Троепольский. В исполненной истинного благородства речи, помянув Твардовского, презрительно отозвавшись о докладе Ан. Иванова, съязвив в сторону Маркова («Серый, говоря о серости, никогда не назовет серого»), назвав полузакрытое имя Владимира Лакшина («А он не получил даже пригласительного билета на съезд, его нет!»), Троепольский — от имени редколлегии «Нашего современника» — принес грузинской делегации свои извинения: «Да, талантливый человек Астафьев, талантливый писатель, уважаемый, и, если он сделал грубую ошибку, пусть она станет его личной ошибкой».

На фотографиях, сопровождающих текст выступлений, «в перерыве между заседаниями», — нынче беженка из Таджикистана Гурлухсор Сафиева с Татьяной Кузовлевой, Михаил Дудин и Янка Брыль, цветы Неизвестному солдату возлагает Иван Стаднюк…

Единство советской литературы? Иллюзия? Фантом?

В докладе Ан. Иванова неожиданно злой выпад — в сторону «профкома литераторов». Почему? Потому что гам собирались литераторы, по причинам всяким, в том числе и цензурным, непечатавшиеся. Инстинкт — у Ан. Иванова и его группы прекрасно развитый — подсказал: не пройдет и семи лет, как именно такие, кто в этот профком входят, и близкие к ним перевернут советскую писательскую пирамиду.

Во всяком случае, в 1986-м их еще и на двор не пускали, но опасность, исходящую от «другой» литературы, номенклатура чуяла.

4

Если посмотреть содержание «толстых» журналов за 1986-й год подряд, то сложится впечатление полнейшего сумбура. Если вчитаться, вдуматься в порядок публикаций, то проясняется сюжет года.

Приход Бакланова в «Знамя» был ознаменован публикацией многострадального романа Александра Бека «Новое назначение» (№ 11–12). На закрытие года — два рассказа Фазиля Искандера (еще один был опубликован в № 6, рядом с Платоновым) плюс «Недолгое пребывание в камере пыток», рассказ из цикла «Опрокинутый дом» Юрия Трифонова — тот, что был снят из предшествующей новомирской публикации цензурой.

А начало года — роман Маркова «Грядущему веку» (№ 2).

Посередине года — «Ювенильное море».

Такова динамика «Знамени»-86. «Баклановского» — к концу года «Знамени».

«Новое назначение» в портфеле журнала находилось с конца 85-го; редакция имела безусловное намерение его печатать; однако слух об этом распространился но Москве еще ранней весною — и в редакцию поступили официальные письма, категорически требующие остановить публикацию. Дело застопорилось — и только при Бакланове благополучно разрешилось.

Изменения назревали — и остановить их было уже трудно. Но надо было иметь интуицию (и чутье) принимать решения. Решения (и вкусы), а также духовная ориентация могли бы быть прямо противоположными. Помнится мне, тогда работавшей в «Знамени», что в качестве кандидатур на пост главного редактора назывались и А. Проханов, и Ан. Иванов.

Но само время меняло рисунок журнальной политики: в февральском, еще до Бакланова, номере рядом с Марковым печатался Б. Васильев («Неопалимая купина»), в апрельском — тогда еще либеральный С. Есин («Незавершенка» — метафора состояния дел в государстве и обществе); близкий по проблематике к А. Гельману А. Каштанов («Злой час», № 3), К. Ваншенкин (рассказы, № 3), А. Генатулин (№ 3), Б. Екимов (№ 3)…

Стихи Гумилева (весточка! ласточка «перестройки»!) были опубликованы в № 10, а уже в № 11-м — первый после длительного запрета на имя цикл стихотворений Владимира Корнилова; хотя в том же номере — всех всегда устраивавший Марк Лисянский. «Малолеток» Давида Самойлова — в № 12, вообще показательном по набору: кроме Самойлова, Трифонова, Бека, Искандера — «В тот день, поздней осенью» Е. Ржевской, статья Л. Аннинского о Вл. Маканине, Ю. Болдырева — правда, всего лишь о прозе В. Бээкмана, рецензия на книгу Алеся Адамовича…

В публицистике наряду с мастодонтом пропаганды Юрием Жуковым (№ 2) успели появиться А. Стреляный (дважды), О. Лацис, Г. Лисичкин; напечатана публицистическая пьеса В. Губарева о Чернобыле «Саркофаг» (№ 9); в критике — в том же номере, где А. Бек, — бдительно-партийная правая рука главного редактора Л. Скорино (к 90-легию со дня рождения Н. Тихонова). Год по критике открыл Ф. Кузнецов, а продолжили — приглашенные новым главным редактором И. Виноградов и И. Золотусский!

Какие-то тексты, какие-то обязательства, принятые раньше, наползали на новое, потом — вытеснялись этим новым, сейчас производящим довольно смирное впечатление, а тогда… Тогда рецензии Л. Аннинского на сборничек Булгакова или А. Василевского на «Смуглую леди» Ю. Домбровского уже рассматривались в литературном кругу как некий поворот в линии журнала, — несмотря на то что здесь же упоенно хвалили новую книгу О. Шестинского, отмечали несомненные достоинства «Романтики героизма» С. Борзунова…

Сходную, противоречиво-эклектическую картину обнаружим и в результате годовой (переломной) деятельности других «толстых» журналов: «Новый мир» рецензирует «Ленинский сборник» (№ 7) (восстановление идей реабилитации, очищения от наследия сталинизма и торжества ленинских принципов), а также новинки: «Боец ленинской гвардии (О Сергее Кирове)» и «Маршал Тухачевский», «Лело жизни» Н. Байбакова (№ 1), книги международников-контрпропагандистов; сражается с капитализмом, иронически называя «теориями-прислужницами» идеи «капиталистического регулирования» экономики (№ 9), помещая положительный отклик на книгу Ф. Бурлацкого и А. Галкина под говорящим названием «Современный Левиафан. Очерки политической социологии капитализма» (№ 4)… Но здесь же — параллельно — и рецензии на книги С. Алексиевич, А. Кушнера, Л. Гинзбург (работы А. Битова), М. Туровской, Б. Слуцкого, В. Кардина, А. Марченко, В. Астафьева, Ч. Гусейнова, Н. Ильиной, Е. Ржевской… Рядышком: Д. Урнов о В. Гусеве — и К. Степанян о Р. Кирееве (одно поколение «сорокалетних», в середине 80-х предпринявшее акт группового прорыва в литературный процесс).

И, конечно же, присутствует Гумилев — как знак либерализации режима, в том числе литературного: Эмма Герштейн публикует «Стихи и письма Анны Ахматовой и Н. Гумилева» (№ 9).

В публицистике и прозе «Нового мира» нет таких контрастов, как в «Знамени»-86, но и здесь рисунок года достаточно мозаичен: «Плаха» Айтматова вызвала бурные споры в критике конца 86-ю, сама будучи достаточно точным отражением года проклюнувшейся либерализации (немножко псевдофилософских размышлений, немножко достаточно самопального, но христианства); те же Б. Екимов и Ф. Искандер, последняя повесть В. Катаева «Сухой лиман», «Ум лисицы» Г. Семенова, «Камешки на ладони» В. Солоухина, «Депутатский запрос» А. Стреляного, всенепременная В. Токарева — рядом с явно берущей с нее пример Н. Кожевниковой; и вдруг — Т. Толстая, явный новомирский успех года.