Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Критика — отдыхает.

А традиция тенденции, вернее, тенденция традиции у Сергея Носова понятно откуда. Они, питерские, — Носов — Назаров — Секацкий и вся компания «Амфоры», серия «Наша марка» — ученики (в каком поколении? кровь сильно разбавлена) Гоголя Николая Васильевича, его «Шинели», его «Записок сумасшедшего». А вот насчет «турбореализма», который навязывает Носову в своем предисловии В. Топоров, сильно сомневаюсь.

Кстати, думаю, вовсе не случайно героиня носит фамилию Ковалева. (Майор Ковалев, надеюсь, у читателей из памяти о гоголевском «Носе» не выветрился.)

В именном указателе к роману (сработано под документальное повествование — как и у Гоголя!) много имен: от Данте до Бунина и Бунюэля, от Бодлера до Дмитриева И. И., поэта; а вот Гоголя нет… Спрятан, как лист в лесу.

О тех, кто в списках не значатся, — в другое время.

Сейчас — одно общее соображение.

Литература — не спорт, и выигрывают призы и премии не всегда истинные чемпионы года, десятилетия, века.

Те, кто в список не вошел, не обязательно хуже. Они, может быть, и лучше — только гак сегодня выпало, гаков итог коллективногоразумения, которое всегда компромиссно — и, как правило, за счет выдающегося.

Для меня этот список характерен тем, что все вошедшие в него романы заняты прошлым и, но сути, «вненаходимы» по отношению к настоящему.

Я имею в виду отнюдь не отображение/изображение/анализ современной действительности, все эти пошлые банальности.

Я имею в виду напряжение состояния, внутреннюю горящую современность — всего, чего угодно: мысли, взглядов, эмоций, темперамента.

То, о чем я написала, те, кого я разбирала, упомянула ненароком или нароком задела, — чудесные, одаренные люди. Но все произведения, вошедшие в список, отличает вот это странное качество — вненаходимость.

Поэтому — если честно — мне почти все равно, кто победит.

Я не о победе — я о воздухе.

28 ноября 2001 г.

P. S. Оказывается, я преувеличила свое равнодушие. Нет, не все равно: настолько не все равно, что сутки после оглашения и церемонии (победил-таки роман Людмилы Улицкой, с чем я ее и поздравляю) у меня болели мышцы и солнечное сплетение, как будто я несколько часов выстояла на боксерском ринге. Члены жюри подробно и добросовестно, но кругу, и не раз, вновь обсудили все вышедшие в финал сочинения. Так серьезно, как будто речь шла ни больше ни меньше, как о жизни и смерти. Отсекая — и вновь возвращаясь. Речь шла, конечно, и о том, что такое русский роман — неиссякаемая тема и нерешаемая (вернее, решаемая только интуитивно опытным путем) проблема.

Шансы «Кыси» отчасти подкосило то, что Толстой присудили (накануне! пару дней не подождали!) премию «Триумф». Но только отчасти. Честно говоря, поклонников данного сочинения среди членов жюри было маловато. Раз-два, и обчелся.

Чудакова и Наймана, в конце концов, сняли с дистанции из-за жанровых признаков. Качественная, серьезная, большая проза. Не фальшивая. Но — не романная.

Остались двое. Неподъемный Черчесов — и рядом с ним вызывающая вздох облегчения Улицкая, «читабельная», хорошо переводимая на Западе, не раз входившая в букеровские шорт-листы. Идеологически, для дальнейшего продвижения Букера, после многих неудобочитаемых лауреатов совсем другой случай профессионального — «качественная» беллетристика, приносящая доход. Активно пишущий, достаточно «плодовитый», энергичный автор.

Жюри впервые — впервые за все годы существования премии — учло мнение читателей. Образованных, любящих современную литературу, не «массолит». Не «жанр» (детектив, триллер, любовный роман). И это серьезный сдвиг, сдвиг «высоколобых» жюри, которые в конце концов поняли, что со своими решениями они рискуют остаться вовсе без поддержки разочарованных такими решениями читателей. Сдвиг коммерческих издателей в сторону некоммерческих проектов, «качественной» прозы, хотя бы и сюжетной беллетристики, но все же!

Довольных — много.

Недовольных — тоже.

P. P. S. Уже дома, после тяжелого дня решений и торжественных ритуалов, поздно вечером, включила «культурную» телепередачу «Без протокола» — и кого увидела? Дарью Донцову — «писательницу года»: ее совокупный тираж составил 5 миллионов экземпляров!

А мы-то всё о высоком…

2001

Почему Россия выбрала Путина

Феномен Александры Марининой

1

В Париже, в октябре 2001-го…

Что вы подумали?

Скажу сразу: я имею в виду не выставку «Рафаэль: грация и красота», проходившую в Люксембургском дворце (выставлено было 18 живописных полотен самого Рафаэля и его рисунки, а также «окружение», контекст — например, реплики знаменитой «Форнарины». Спасибо концептуальному замыслу устроителей)…

И не менее любопытную — «От Барселоны до Парижа (1900–1930)» в Гранд-Палэ, где публика кружила от Дали до Матисса через Гауди…

И не музейную забастовку, из-за которой толпы несчастных туристов, прибывших в Париж кто на пять дней, кто на недельку, гак и не смогли побывать ни в Лувре, ни в Центре Помпиду…

И не прогулки по набережной Вольтера, вдоль букинистов, по шуршащим листьям, уже слетающим с платанов…

Не жаркие, как всегда, споры с Марьей Васильевной Розановой, с которой мы так и не смогли реализовать общую мечту о посещении японского ресторана, поскольку почему-то все они были либо на ремонте, либо закрыты, либо, наконец, временно недоступны…

И не длиннющий променад Людовика XVI по-над спуском к Луаре, с видом на весь Париж, в Сен-Жермен-ан-Лэ я имею в виду…

Не стайки студенток, расположившихся на деревянных скамейках под теплым еще солнцем, с дрянным кофе в пластмассовых стаканчиках, с сигаретками в быстро жестикулирующих пальчиках, студенток во внутреннем дворе Сорбонны, вход куда после событий 11 сентября охраняет цербер явно арабского происхождения…

Не дождь, внезапно, как летом, хлынувший, как только я поднялась из метрополитена, станция «Люксембург», и спросила у пожилого дядечки с черным пуделем, как лучше пройти на рю Мишле…

По вот мы и пришли.

На рю Мишле, 9, в здании начала века (любимый стиль модерн —здесь не русский,а французский, широко представленный, кстати, на второй из вышеупомянутых выставок) находится знаменитый Институт славяноведения.

Конференция шла два дня.

Участников (докладчиков, чьи голоса тоже прозвучат в этой публикации) было немало, гостей было и вовсе — особенно для Парижа — много.

Гости пришли не только послушать, но и посмотреть: на живую Маринину, участницу первой конференции о себе самой. Детективщицу и подполковника милиции.

Маринина, в свитерочке и брючках, неотличима от таких, «как все», держалась скромно, но с чувством собственного достоинства и почти полным самообладанием. Почему «почти полным»? Ну хотя бы потому, что только мое выступление (по-моему, чрезвычайно вежливое, особенно если сравнить с газетной критикой, принципиально рвущей текст и автора на клочки, которые по закоулочкам) вызвало у нее незапланированно острую реакцию. Но что же делать? Ради правды жизни — постараюсь привести (далее) и свои соображения, и соображения коллег (цитирую по их авторским тезисам, представленным в буклете конференции). Не эффекта ради, а только ради стереоскопического объема, помещаю их внутри собственного текста — курсивом, с отступом вправо.

2

«Прорыв» Александры Марининой на фронте современной словесности (при почти убийственной утрате ею, словесностью, читателя), оглушительный успех (общий тираж ее книг, выпущенных издательством «ЭКСМО», зашкаливает за тридцать миллионов экземпляров) не то чтобы удивляют, но вызывают желание понять этот феномен. Проект «Маринина» стал самым энергичным из всех первых литературных проектов в постсоветское время в постсоветском пространстве. Каков же был литературный контекст ее появления?

Это — контекст исторического уже теперь времени: послебеспрецедентного взлета читательского интереса к «серьезной» словесности.

70
{"b":"204421","o":1}