Без особого воодушевления помахав рукой Лео и Кармине, я прошел в спальню к Мальчонке. Тот складывал в небольшую сумку боксерские перчатки, эластичные бинты, тапочки, трусы и прочие вещи, которые должны были понадобиться ему вечером. Его вид мне совсем не понравился. Вся правая половина лица горела, правый глаз налился кровью, а под ним, там, куда ткнул кулаком Недотрога Грилло, вздулся синяк. Остановившись в дверях, я стал ждать, пока Мальчонка соберется, наблюдая за сидящими на кухне Лео и Кармине. Кармине как раз напоминал Лео о том «дельце», о котором он уже говорил в «Таверне Барлоу»; судя по всему, обоим не было никакого дела до того, слушаем ли мы их.

— Работенка предстоит непыльная, — сказал Кармине. — Нам только придется смотаться в Хобокен, поменять на грузовике номера на те, что мы принесем с собой, и перегнать его сюда. И за все это сотня «зеленых».

— А что в грузовике? — спросил Лео.

— А тебе какое дело? Нам заплатят целую сотню!

— Когда?

— В любое время после полуночи.

— Ладно, но сперва мне нужно кое-что сделать. — Отпив солидный глоток «Четырех роз» прямо из горлышка, Лео сунул бутылку в задний карман и, протиснувшись мимо меня, вошел в спальню к сыну. Радостно хлопнув в ладоши, он воскликнул: — Я слышал, у тебя сегодня вечером бой.

Мальчонка даже не обернулся. Никак не отреагировав на появление Лео, он продолжал собирать вещи.

— Я тут подумал, — продолжал Лео, — быть может, стоит взглянуть, как ты дерешься.

Подойдя к комоду, Мальчонка достал свежую футболку и, даже не взглянув на Лео, бросил ее в сумку.

Нисколько не смутившись, Лео не унимался:

— Я хочу сказать, мы с тобой почти не говорим после… ну, ты понимаешь… того маленького недоразумения с матерью…

Не успел он договорить, как Мальчонка, рывком застегнув молнию, порывисто обернулся к отцу.

— То маленькое недоразумение, — прорычал он, — стоило ей двух зубов!

— Доминик, — примирительно заговорил Лео, — я был пьян. Пожалуйста… Это произошло случайно.

— Нет, сукин сын! Это была ошибка! — Мальчонка ткнул пальцем отцу в грудь. — Все кончено. Ты меня не знаешь, это тебе понятно, Лео? Все кончено! А если ты еще хоть пальцем тронешь мать — с тобой тоже будет все кончено.

Схватив сумку, Мальчонка отпихнул Лео и стремительно вышел из комнаты. Выходя следом за ним, я мысленно отметил, что еще никогда не видел Лео в такой ярости.

Когда мы с Мальчонкой пришли домой к Бенни, Сидни стоял на кофейном столике, сделанном из дубовой двери. Рыжий, Бенни, Порошок и Луи собрались вокруг него, рассевшись на диване и в старых креслах, а Прыгун сидел на полу и держал на коленях Энджи. Сидни стоял на столике потому, что Луи попросил его «выйти на сцену», откуда он потчевал всех очень живым и возбужденным рассказом о посещении «Аиды».

Отец сказал Сидни, что хоть они с Прыгуном и будут находиться за сценой, ему нужно одеться подобающим образом, поэтому Сидни был в ермолке и том черном костюме, в котором утром ходил в синагогу. В этом наряде он походил на маленького раввина. Прыгуну его отец также намекнул, что для похода в оперу самой подходящей одеждой будет костюм, поэтому он надел костюм из серой «акульей кожи» в мелкую полоску. Прыгун в этом наряде напоминал очень тощего зазывалу.

Сидни, захлебываясь от восторга, вещал:

— И после того, как охранник нас впустил — он обратился к Прыгуну по имени! — мы поздоровались с ним за руку, и он показал нам, куда садиться. — Остановившись, Сидни взглянул на Прыгуна, ища у него поддержки. Прыгун пришел ему на помощь, кивнув, словно родитель, который с гордостью наблюдает за тем, как его сын читает торжественное обращение на официальном мероприятии.

Сидни возбужденно продолжал:

— Это место находилось на так называемом балконе — узком парапете высоко над огромной сценой… Мы поднялись на самый верх — это, наверное, выше нашего дома… а когда устроились, прямо под нами был Египет! Древний Египет! Это было потрясающе! — И снова он обратился за поддержкой к Прыгуну: — Правда?

Кивнув с серьезным видом, Прыгун подтвердил:

— Потрясающе.

— И тут начал играть оркестр, и занавес поднялся вверх — прямо к нам! Началась увертюра… и в течение следующих четырех часов на сцене пели, плясали… вокруг нас поднимались и опускались огромные нарисованные декорации… зрители хлопали, вызывали певцов на бис… те выходили на сцену, и зрительный зал снова взрывался аплодисментами! — Сидни остановился, чтобы перевести дыхание, и заключил: — Это было грандиозно…

Мы наградили его громом рукоплесканий и заверили, что очень довольны тем, что ему понравился спектакль. Хлопнув Прыгуна по спине, я поблагодарил его за заботу о Сидни, а тот признался, что получил больше удовольствия, наблюдая за Сидни, чем от самой оперы.

Когда в комнате наконец наступила тишина, Сидни с признательностью и восхищением улыбнулся Прыгуну и сказал:

— Подумать только… возможно, настанет день, и Прыгун будет петь на этой сцене!

Прыгун сплел руки на затылке и с хищной усмешкой откинулся назад. Все остальные, широко раскрыв глаза, переглянулись. Одна только мысль о том, что такое возможно, внушала ужас. Позволив Прыгуну несколько мгновений попарить в облаках, я спросил:

— Ребята, вы готовы?

Сидни сказал:

— Спасибо за то, что берете меня с собой, ребята. Сначала опера — а теперь бокс. Я надолго запомню этот день.

Луи, возвышавшийся над ним на целую голову, взъерошил волосы и ответил голосом Малыша Цезаря в исполнении Эдварда Джи Робинсона:

— Для нас это большая честь, понимаешь… так что не говори больше об этом, понимаешь… а то я сделаю с тобой то, что ты сделал с Салли Бинбэгс… да-а…

Все рассмеялись.

Выйдя из дома, мы направились на восток по Тридцать седьмой улице. В нескольких кварталах находилась станция метро «Пенсильвания», и нам предстояло последовать совету Дюка Эллингтона и «сесть на маршрут А»[22] — до Гарлема.

Мы добрались до зала «Денбос» к последнему раунду поединка боксеров первого тяжелого веса, который больше напоминал избиение. Зрители повскакивали со своих мест и орали, требуя крови, несмотря на то что кровь и так хлестала во все стороны. Оба начинающих боксера были неграми, как и большинство присутствующих в зале. Лицо более светлокожего из них превратилось в кровавое месиво.

У большинства боксеров не было менеджеров, и они не могли позволить себе собственных секундантов. Организаторы боев нанимали людей, которые обслуживали боксеров в перерывах между раундами. Однако организаторам требовалось зрелище, которое привлекло бы зрителей; здоровье участников поединков их нисколько не беспокоило.

Посторонний наблюдатель при виде происходящего на ринге поинтересовался бы, почему рефери не остановит поединок. Но рефери как раз прекрасно сознавал, что от него требуется: зрители пришли ради того, чтобы увидеть именно это, и, если у него не было желания лишиться своей работы, он не имел права обманывать их надежды.

Зал «Денбос» представлял собой заведение самого широкого профиля, которое можно было использовать как для проведения боксерских поединков и баскетбольных матчей, так и для устроения свадеб и юбилеев. Для таких зрелищных событий, как сегодняшние поединки, из каждой из четырех стен выкатывались специальные лавки с размеченными местами для зрителей, и получалось что-то вроде баскетбольного зала в небольшом университете. В заведении имелись кухня, душевые кабинки, общая раздевалка с запирающимися шкафчиками и несколько небольших отдельных раздевалок.

На последней минуте последнего раунда светлокожий боксер, упрямо не желавший отправляться в нокаут, дорого заплатил за это. Противник превратил его лицо в одну сплошную кровоточащую рану. Когда наконец ударил гонг, толпа с восторженным ревом повскакивала с мест, а проигравшему пришлось помогать добираться до его угла. Переглянувшись с Бенни, Мальчонка покачал головой, и они направились в раздевалку. Порошок, Луи, Прыгун и Рыжий втиснулись на свободные места на самом последнем ряду, а я направился следом за Мальчонкой и Бенни. Мальчонке нравилось, когда я перед поединком нахожусь вместе с ним в раздевалке, а поскольку сегодня Бенни впервые предстояло забинтовывать ему руки, я рассудил, что мне надо будет проверить все самому.