— Нашел время ржать, черт побери! — разозлился Мальчонка. — У нас серьезные проблемы!

Я привык к подобным перепалкам, и большую часть времени они меня только веселили, но Мальчонку это выводило из себя. Порошок прекрасно знал об этом, поэтому при любой возможности подкалывал его.

— Извини, — сказал Порошок, продолжая ухмыляться.

— Наверное, ребята просто осторожничают сверх меры, — пробормотал Мальчонка, однако в его голосе не было убедительности.

Его тревога передалась наконец и Порошку, и тот прекратил ухмыляться, внезапно осознав, что есть причина для беспокойства.

— Предположим, им не удастся стащить лодку. Что тогда? — спросил он.

— Тогда придется раздобыть ласты, — проворчал Мальчонка. — Будем добираться вплавь.

— Матерь божья! — воскликнул Порошок. — Я плаваю не настолько хорошо.

— Ты что, шутишь? Да у тебя столько жира, что ты без труда доплывешь до самой Кубы!

— Знаешь что, Мальчонка, иногда ты просто выводишь меня из себя.

Тут раздался тихий стук в дверь, и Прыгун соскользнул с сиденья, чтобы ее открыть. В кузов быстро забрались Бенни и Рыжий.

— Почему вы так долго! — взорвался Мальчонка.

— Возникли кое-какие проблемы, — объяснил Бенни.

— В чем дело? — спросил я.

— Лодок нет? — подхватил Порошок.

— Лодки есть, — с отвращением промолвил Рыжий.

— Но причал обнесли оградой, — язвительно добавил Бенни, — а у ворот маленькая будка с охранником. Судя по всему, сделано это совсем недавно. Должно быть, какие-то нечестные люди пытались украсть лодки.

— Так уберите охранника, — произнес Мальчонка таким тоном, будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся.

Бенни покачал головой.

— Это непросто. Ограда проходит вдоль улицы — и у самых ворот фонарь.

— И движение оживленное, — добавил Рыжий. — Как машины, так и пешеходы.

— Надо совершить отвлекающий маневр, — предложил Бенни. — Как вчера ночью, но только быстрее. Вы отвлекаете охранника, я пробираюсь за ворота и исчезаю, словно дым.

— Хорошо, — согласился я. — Порошок и Прыгун, отправляйтесь вместе с Бенни. Дождитесь, когда совсем стемнеет. Часов в десять вечера будет в самый раз — к этому времени на улицах становится спокойнее. Вы отвлечете внимание на себя.

— Мы? К-как? — испуганно спросил Прыгун.

— Подойдете к будке охранника и завладеете его вниманием, — сказал я. — Как только он посмотрит на вас, начинайте ссору. Орите погромче и делайте вид, что лупите друг друга смертным боем. Порошок, схвати его за шиворот и швырни на землю. Прыгун, а ты вопи: «На помощь! Полиция! Убивают!»

— А если охранник н-не выйдет? — спросил Прыгун.

— Обязательно выйдет, — вставил Мальчонка. — Ему станет тебя жалко. Сначала он увидит, как ты подпрыгиваешь вверх и вниз, потом Порошок повалит тебя на землю, и охранник решит, что спасает педика от жирного сладострастца.

— Знаешь, сейчас ты точно выведешь меня из себя, — проворчал Порошок.

— Вот и отлично. Разозлись на меня, но выплесни свою ярость на Прыгуна. Тогда это будет выглядеть просто прекрасно.

— С-спасибо огромное, — пробормотал Прыгун.

Мне требовалось, чтобы отвлекающий маневр был совершен у лодочного причала, а не в грузовике, поэтому я опустил голову, дожидаясь, когда же перепалка утихнет. Когда это наконец произошло, я сказал:

— Вы закончили?

Порошок проворчал что-то нечленораздельное, но на этом все и завершилось.

— Хорошо, — обратился я к Бенни. — Как только уведешь лодку, гони ее к причалу на Кристофер-стрит и жди.

От Кристофер-стрит до Двадцать четвертой улицы было чуть меньше мили. По моим прикидкам, за полчаса это расстояние мы должны были преодолеть без труда.

— Встречаемся там в половине двенадцатого, трогаемся в путь в одиннадцать сорок пять и в двенадцать пятнадцать подходим к Федеральному складу — как раз когда охранник завершит полуночный обход. На ближайшие сорок пять минут склад будет полностью в нашем распоряжении.

— Если не брать в р-расчет охранников у ворот, — напомнил Прыгун.

— Прекрати же видеть только темные стороны! — рявкнул на него Мальчонка.

— И меня беспокоит т-также охрана лодочной с-станции, — не унимался Прыгун.

— А ты не беспокойся, Прыгун, — сказал Мальчонка. — Если наши дела будут действительно плохи — пой. Твой голос поднимет мертвых. Ну а теперь убирайтесь отсюда ко всем чертям и займитесь делом…

Прыгун и Порошок нехотя вылезли из машины и направились следом за Бенни. Бенни очень старался не смеяться, но у него ничего не получалось.

— Вы с Рыжим оставайтесь здесь и смотрите в оба, — сказал я. — А я сгоняю домой и получу добро от своего старика.

— Ты уверен, что он тебе его даст? — спросил Мальчонка.

— Вынужден будет дать, — сказал я, хотя на самом деле никакой уверенности у меня не было. — Если мы ничего не предпримем, то ничего не узнаем. А нам обязательно нужно узнать, почему нас подставили вчера вечером — и дело тут вовсе не в долбаных мехах.

Вернувшись домой в восемь вечера, я как раз поспел на обычный пятничный постный ужин: жареная камбала, запеченные баклажаны с сыром и салат из помидоров с луком. Отец мой не отличался особой религиозностью, но мать требовала соблюдать в быту основные требования католической церкви: по пятницам ничего мясного, по воскресеньям месса, Великий пост перед Пасхой, а по четвергам периодические посещения общества «Четки» вместе со своей сверхрелигиозной подругой Леной Мазерелли. В глубине души моя мать считала мать Порошка фанатичкой, как и его отец, который умышленно нарушал все христианские заповеди. Этим он буквально сводил жену с ума, для чего все и делалось. Страсть может существовать только в постоянных бурях.

Отношения между моими родителями были совсем другими. Они могли процветать только в мире и спокойствии — и родители прилагали к этому все силы. Отец не пускал жену в свою жизнь, попирающую закон, полную насилия, — и мать, хотя и знала об этом, никогда ничего с ним не обсуждала.

Мои родители познакомились на рождественской вечеринке, которую устроил Томми Луччезе, капо одной из пяти главных нью-йоркских Семей. Марио Дикаирано, отец моей матери, был приглашен на вечер потому, что был личным парикмахером Луччезе. Поскольку моей бабушки к тому времени уже не было в живых, он взял с собой дочь — мою мать Мики. В то время ей было семнадцать лет — оливковая кожа, зеленые глаза, фигура словно колба песочных часов и черные как смоль волосы до лопаток. Она произвела настоящий фурор. От того момента, как мой отец впервые пригласил ее на танец, до того, как он получил благословение Марио, прошел ровно год, и снова наступило Рождество. Мои родители сочетались браком в день праздника, и у них родился один сын. По их словам, они влюбились друг друга во время самого первого танца.

После ужина мать мыла посуду, а я вытирал, помогая ей, — и с нетерпением ждал, когда же отец заговорит о Федеральном складе. Мне хотелось, чтобы первый шаг сделал именно он, однако я был готов сам воспользоваться первым подходящим случаем. Зазвонил телефон, и отец снял трубку. В этот момент послышался тихий стук в дверь. Мать вытерла руки и пошла впускать гостя.

На пороге показался невысокий щуплый мужчина лет пятидесяти. Бледный, он сильно сутулился — следствие долгих часов за швейной машинкой. Очки сползали на самый кончик носа, шея была обмотана шарфом, на голове была ермолка, а под мышкой мужчина держал газету. Это был отец Сидни — Айра Батчер.

— А, это вы, мистер Батчер, — радушно приветствовала его моя мать. — Заходите. Я как раз сварила кофе… Джино, — окликнула она, — к нам пришел мистер Батчер.

— Благодарю вас, миссис Веста. Буду очень рад выпить чашечку кофе, — ответил мистер Батчер, и в его голосе прозвучал отчетливый восточноевропейский акцент. Он повернулся ко мне. — Сидни ушел в кино с матерью… по пятницам крутят очень хорошие фильмы…

Закончив разговаривать по телефону, отец встал, здороваясь с мистером Батчером. Они пожали руки, и отец сказал: